Наследники легенд

– Расскажешь? Интересно, каким ты был раньше.

– Ничего интересного. Но, если хочешь, расскажу.

Он присел рядом. Что рассказывать, не знал: не привык говорить о себе, и никаких забавных историй времени беспечной юности, как назло, не припомнилось.

– Так каким же ты был?

– Таким же, кажется. Только брился реже и стригся чаще. А еще у меня было два глаза. Но с девушками тем не менее жутко не везло.

– А сейчас везет?

Ее улыбка развеяла последние сомнения.

– Может быть, ты мне скажешь?

Он лишь немного подался вперед, наклонившись к ее лицу, а затем тонкая рука обвила его шею и потянула вниз, к приоткрывшимся навстречу губам.

Но из всех законов, людских и божеских, неукоснительно соблюдается только один – закон подлости. И в данном случае этот закон гласил, что в комнату просто обязан кто-то войти.

– Вот это, я понимаю, постельный режим, – натянуто-беззаботно усмехнулся от дверей Най. – Лил, я тебе бульона принес, Галла велела. Попей, пока горячий.

Он прошел в комнатку, чтобы поставить на столик у кровати кружку, от которой шел пар, по пути «нечаянно» наступив брату на ногу.

– А потом, она сказала, тебе нужно поспать, – дополнил злорадно.

Такое ребячество смешило, а не злило. Сэл ласково погладил девушку по покрасневшей щечке.

– Галлу нужно слушаться. Отдыхай, а я попозже загляну.

Объясняться с Наем не хотелось. Да и объяснять было нечего, не дурак, сам все понял. Сидеть на постоялом дворе тоже желания не было. Решил пройтись по деревне, осмотреться, что за место, что за люди.

Место было самое обыкновенное – небольшое поселение, обнесенное высоким частоколом. Широкие, хорошо утоптанные улицы и добротные деревянные дома, прятавшиеся каждый за своим забором. И люди были как люди. Уже разузнали все о прибывших, осмелели. Те немногие, кого он встречал, или приветливо улыбались, или равнодушно отворачивались. Сэллер прошел до въездных ворот, на которых уже сменились караульные, а потом развернулся и, думая о своем, светлом и радостном, не заметил, как прошагал до другого конца деревни. Тут столпилась у бревенчатой стены чумазая ребятня. Мальчишки о чем-то оживленно спорили, прыгали и карабкались друг на друга, пытаясь перелезть через ограду.

– А что это у вас тут? – заинтересовался маг.

Увидев незнакомца, малышня бросилась врассыпную. Остался один – худенький пацаненок лет семи, с копной соломенных волос и любопытными синими глазенками.

– Мы на речку хотели, – сообщил он доверительно. – Речка там.

– И часто так лазите?

– Не-а. Тетенька перелезла, а мы за ней.

– Тетенька?

Представилась полнотелая деревенская баба в широком сарафане и цветастом платке, карабкающаяся по гладко обтесанным бревнам.

– Ага, тетенька. Говорит: речка у вас должна быть. Мы ей сказали, что там она, тетенька и перелезла. Ну и мы за ней. Только не получается.

– И не получится, – рассеянно пробормотал Буревестник, рассматривая свежие царапины на темной древесине. – Сперва нужно когти отрастить, как у тетеньки. Или научиться делать, как дяденька.

Прикинув высоту ограды, он оттолкнулся ногами от земли, на миг завис в воздухе, стабилизируя формулу левитации, и перелетел через частокол.

Речушку почувствовал сразу. За минуту отыскал на ней и место, облюбованное подозрительной «тетенькой». Помня о прежних ошибках, зашел с подветренной стороны.

Авелия успела искупаться и постирать рубашку, а теперь напялила ее на голое тело и ходила туда-сюда по бережку, ожидая, пока одежда высохнет под еще теплыми лучами клонившегося к закату солнца. Притаившемуся в тростнике парню стало неловко. Снова вышло, что он за ней шпионит, а дело ведь обычное – видела речку на карте, решила окунуться. Да, не нравилась ему эта девица, но неприязнь не оправдывала того, что он, как какой-то извращенец, подсматривает, как она вышагивает у воды в едва достающей до середины тощих бедер рубахе, мокрой и просвечивающей. Нужно было уходить. Пусть себе сохнет, прохаживается тут и бормочет под нос что-то бессвязное, зажав в кулаке висевший на длинной цепочке медальон…

Медальон! Отступивший уже назад маг резко остановился. Бедная-несчастная сиротка из охотничьего поселка – владелица изящной серебряной побрякушки? Уж не из-за этой ли штуки он не высыпается и мучается головной болью с того самого дня, как встретил эту особу на дороге?

– Как водичка? – вышел он на берег у нее за спиной.

Девушка замерла, но всего лишь на миг.

– Теплая, – сообщила равнодушным тоном не обернувшись.

– В бане теплее была бы. Что не дождалась?

– Ждать не люблю.

– Понимаю. Сам такой.

Сэл думал, что она повернется и он сумеет получше рассмотреть висевшее у нее на шее украшение, но Вель по-прежнему стояла к нему спиной. А когда он сам обошел ее, медальона не увидел – успела спрятать под рубашку, но влажная ткань, облепившая тело, выдавала его очертания.

– На что пялишься, птичка?

– На цацку твою… Больше не на что.

Буревестник перехватил замахнувшуюся на него ладонь. Затем и вторую. Но оборотни намного сильнее обычных людей, и эта девчонка в драке могла справиться, наверное, и с великаном Тикотой. Пришлось задействовать дар, чтобы хоть немного ее угомонить. Пальцами одной руки удалось сдавить оба ее запястья, а второй – поддеть цепочку и вытащить из-за ворота медальон.

– Эльфийское серебро? – уточнил он едко.

– Я не ношу серебра, – прорычала Вель. – Не люблю.

Сказки, что оборотни не переносят серебра, но это был совсем другой металл, и наверняка недорогой. Пожалуй, девчонка из небогатой семьи могла позволить себе такое украшение.

– Все равно штучка эльфийская. Листики вот, руны.

– Р-руны! – Она клацнула зубами, показав клыки. – Это местный язык, саальге. На нем говорят не только эльфы.

– И что же тут написано?

– Что ты придурок!

Он сам не понял, на что нажал, но крышка медальона со щелчком откинулась, открывая взгляду лаковую миниатюру – портрет женщины, матери или бабушки злобно сопящей девчонки. Семейное сходство угадывалось, несмотря на то что портрет, как и сам медальон, не был мастерским шедевром, а был именно тем, чем и должен быть – простенькой безделушкой, как раз по карману среднему саатарскому обывателю.

Глупо вышло. Сэл отпустил руки девушки, и, едва освободившись, Вель с размаху ударила его по щеке. Ладно бы ладонью, пощечину он стерпел бы и, возможно, даже согласился бы с тем, что она заслуженна. Но по лицу, раздирая кожу, прошлись острые когти. Боль была настолько сильной, что он вскрикнул и зажмурился.