Наследники Мишки Квакина. Том I

Охота же его обычно выглядела так. Он привозил с собой каждый год новых собак. В первый день охоты их терял, а потом весь отпуск колесил на своей оснащенной КУНГом машине ГАЗ-66 по лесам и перелескам в поисках. Время от времени останавливаясь и дуя в пионерский горн, пытаясь приманить собак. То еще зрелище было, надо заметить. В тот раз, мы с ним, в поисках собак, заехали в какую-то деревню, не отмеченную на нашей карте. А карта, надо сказать, была у нас военная, весьма подробная. Деревня довольно большая, раскидистая. На одном конце деревни висел красный советский флаг, хотя Союза уже не было, а на другом – украинский (как ныне скажут «бандеровский» 17 ) «жовто-блокитный» с трезубцем. Машин, по словам местных жителей, там не видели со времен немецких танков (!), которые и проложили эту колею. Там мужики вообще в старинной военной форме советской, в основном, были.

17

Украинский государственный флаг – он не бандеровский, а, условно говоря, «мазепинский», со времён дружбы Карла XII и Мазепы в Бендерах, внешне напоминает шведский. Бандеровский флаг – красно-чёрный, более всего похож на знамя «красных кхмеров» Пол Пота. Несмотря на созвучность, это не вполне одно и то же.

Говор был какой-то дикой смесью из русского, украинского и белорусского языков – такого я больше нигде не встречал. Телевизор один был на всю деревню, еще с линзой водяной и все ходили его смотреть, а хозяин выдавал билеты какие-то 30-х годов прошлого века. Жили местные жители, преимущественно, дарами леса и скудными колхозными посевами. За пару километров вокруг деревни даже вороны не встретишь – все повыбили. Тишина стоит жуткая. Техники никакой у них никогда и не было. Никаких тракторов. Сеяли, сажали и пахали на лошадях и коровах.

Мужик, у которого мы ночевали, держал в клетке из металлической сетки лису.

– К новому году на стол держу, – пояснил он нам.

Глядя на огромные дыры в закопченном потолке уточнять про лису как-то особо не хотелось.

– Поужинаете с нами? – спросил Филиппович.

– Почему бы и не поужинать? – солидно согласился хозяин, доставая из русской печи чугунок с картошкой. – С хорошими людями поужинать завсегда рад. У вас может, извиняюсь, и выпить есть?

– Выпить? Выпить есть.

Поделились мы с ним своими съестными припасами, привезенного спирта с ним «накатили». Переночевали ночь, с ружьями в обнимку, опасаясь, чтобы нас не съели и рано по утру свалили.

– Если мои собаки сюда и попали, то их уже давно схарчили, – сказал Филиппович. – Надо сваливать, а то и нас с тобой схарчат.

– Возражений, не имею. Разделить судьбу съеденного Джеймса Кука желания особого нет, – согласился я. – Давай, шашки в мешки и по коням!

Вы скажете, а что тут такого то? Обычная российская нищета. Ан нет! Через пару лет, опять в поисках собак, мы проезжали в тех местах – никакой деревни там больше не было! Воно как оно бывает! Собак Филиппыча мы тогда так и не нашли…

Охота пуще неволи (продолжение)

В целом, по первой части рассказа об охоте, вы уже составили определенное представление о специфическом роде охоты Леонида Филипповича. Кстати, ранее упоминавшегося питбультерьера Рекса это он собаководу Плейшнеру привез. Филиппович много собак привозил нам. Кольке Лобану как-то таксу привез – по норам охотится. Прикольная собака. Бежит низко как крокодил, а как встанет на задние лапы! Довольно много норных зверей Лобан с ней добыл. Поставил процесс, так сказать, на цивилизованные рельсы. А то раньше возле нор костры из кусков автопокрышек разводили, что бы зверя бедного под выстрел выгнать и многие так и задыхались в норах. А такса душила и сама приносила.

Кроме того, был Леонид Филиппович охоч и до женского полу. Весьма и весьма охоч. Только официальных браков на тот момент за ним насчитывалось аж шесть (!), и это не считая так сказать «наложниц». Впрочем, тема сексуальной «охоты» выходит за рамки данного рассказа, в частности, и данного сборника, в целом. Когда же удавалось ему поохотиться в традиционном смысле этого слова, то и тогда необычными были его трофеи.

– Угадайте, что я подстрелил? – однажды, зимой, придя с охоты, загадал он нам загадку.

Гадали, гадали – никто не угадал. Оказалось, что утку подстрелил дикую. Дело, напомню, зимой было. Тем, кому подобно коту Матроскину: «Телевизер мне Природу заменил», напомню, что дикие утки на зиму улетают в теплые края. Некоторые теперь даже в Крым улетают. Хотя, теперь даже кота Матроскина многие дети считают представителем думских «аграриев» с его коровой: «А давайте продадим что-нибудь ненужное» и «Корова государственная, а молоко, которое она дает – наше!».

Подстрелил Филиппович Серую Шейку (сказку помните или нет?).

В другой раз, опять же зимой пришел с охоты с набитым рюкзаком.

– Что я подстрелил сегодня?

Тут все наученные опытом сразу ему хором: «Утку!».

Ан нет! Опять гадали, гадали – и всё мимо кассы.

Оказывается, подстрелил он щуку.

– Шел я мимо озера лесного. Вижу, в полынье щука плещется и пальнул наудачу. Вот какая красавица.

– А кольца у нее в зубах не было? – поинтересовался любитель мультфильмов Пашка.

– Какого кольца?

– Золотого.

– Совсем ты Паш того стал, – вступил в дискуссию благодушно настроенный из-за выпитого вина отец. – Надо бы тебя армянам продать. Они из тебя дурость то быстро повыбивают.

Зайцев же без счету стреляли. По мелочи так. Хотя я немало их и петлями в саду у нас ловил 18 . Кабанов много валили. Но кабанов чаще по осени, когда они жировали в полях. Там не столько сожрут зерна, сколько вытаптывают. В таких случаях созванивались с егерями и устраивали коллективную охоту на них. Всем хватало мяса. Щедрая все-таки в России Природа при разумном потреблении.

Однажды, по зиме был я на охоте. Я вообще в то время много времени проводил на охоте. Уйдешь утром из дому и весь день с ружьем и собакой бродишь. Костерок разожжешь, снега растопишь, хвои сосновой заваришь и пьешь. Все интереснее, чем в школу идти или дома скандалы слушать. Кстати, директор школы, Алексей Михайлович, тоже заядлый охотник был. Несколько раз приезжал к нам в деревню на охоту. Хороший человек. Помнится, на выпускном вечере пили мы у него в кабинете. Как раз одна девчонка, из нашей деревни, из девятого класса умудрилась аттестат в шампанское уронить и прибежала в слезах к нему в кабинет. Хотела в школу милиции поступать 19 .

18

См. рассказ «Карлсон жив!».

19

Сестра Стасика – Эмиля, Ленка.

Однажды на охоте нарвался я на кабана матерого. Картечь из одного ствола ушла неудачно, а дробь из другого сами понимаете как кабану дробина. Кобелю моему, Байкалу, тогда брюхо распустил и меня по ноге слегка черканул. Снял я с себя варежки, рубаху и шарф и замотал кобелю пузо. А сам за кабаном. Подранка отпускать нельзя было, ибо есть у них такая дурная привычка – заляжет где-нибудь в зарослях и будет ждать, пока какой-нибудь человек не появится, чтобы кинуться на него. А для человека, особенно если внезапно, то и домашняя свинья опасна. Встречался мне случай, когда пьяный хозяин заснул в свинарнике, а любимая свинья ему лицо обглодала. Да и за кобеля посчитаться все-таки стоило. Догнал и завалил скотину эту. Потом пока кобеля донес до деревни на руках, а там километров девять было, обморозил себе руки. Байкал выжил тогда, а вот мне врачи чуть кисти не ампутировали.

Я послал этих кровожадных гиппократов и поехал к бабушке Дуне – матери Плейшнера в деревню Толма. Два месяца лечился. Она лечила хорошо и руки мне спасла. Хотя в сырую и холодную погоду по-прежнему болят. А Байкала через два года отравили подло и глупо. Тогда какие-то собаки порвали овец, а хозяйка со злости и глупости посыпала туши ядом. А он как раз три ночи накануне выл.

– Отпусти ты его побегать, никакого покоя от него нет, – дал указание Плейшнер, и я отпустил его, ночью, с цепи, побегать.