Наследники по прямой.Трилогия

– Всё равно – нельзя так с людьми, Гур. Я не о моральной стороне вопроса. Я о сути.

– И я о сути. Смотри, что получается, Варяг. То, что пытается делать Сталин и его «узкое руководство» – плохо, непоследовательно, никуда негодными способами, отвратительными инструментами – делать надо. Это объективная, как любят говорить марксисты, необходимость. Причём происходит это ещё и – ко всему прочему – с громадным опозданием. Это надо начинать было не сегодня и даже не двадцать лет назад, а пятьдесят. А сейчас нам – вместе со Сталиным или без – придётся за десять лет пройти путь, который проходят за полвека. Или за двести лет. Именно поэтому мы не можем позволить себе менять Сталина на тебя или даже меня – ты совершенно прав, совершенно. А ещё нам придётся перебить уйму народу, и свалить всё на одного Сталина не получится. И ты это сам прекрасно понимаешь, только до последней секунды боишься сам себе в этом признаться. Понимая, что другого выхода нет, мы понимаем, что и это не выход, не решение проблемы. Быстрая смена аппарата всегда ведёт к ухудшению его качества, а многократная быстрая смена – к истощению людских ресурсов. Итог – смута. Хаос. Отсутствие равновесия. Результат – ноль. Вектор развития направлен в землю. Безграмотные, лишённые даже элементарных основ общей культуры, ковыряющие пальцем в заднице номенклатурные товарищи решают, где какой завод строить, где какой канал рыть. Ему говорят: строительство завода займёт три года. Он понимает, что три года – это ужасно много. И говорит: нет, год. Специалист плюёт с досады и уходит. Приходит авантюрист и говорит: я! я! Я построю вам завод! Не за год – за полгода! – Гурьев расстроенно поджал губы. – Ну, да что я тебе рассказываю. Ты же у нас промышленность курируешь. И результат такой политики своими глазами ежедневно наблюдаешь. Дыры в проектах, рухнувшие шахты, толпы «вредителей».

– И как ты собираешься выходить из положения?!

– Я собираюсь, дорогой мой Александр Александрович, работать с тем, что есть. Да, люди злые, глупые, трусливые и жадные. Но и у Сталина, как и у тебя, как и у меня, впрочем – нимба вокруг головы отчегото не наблюдается, а пока крылья у нашей честной компании отрастут – рак на горе в две клешни свистнет, да море под той горой скиснет. Всё это так. Но – нет других людей. Негде взять. Надо работать с такими. С ними строить державу. И для них. Для них тоже – несмотря на то, что хочется исключительно для добрых, честных и чистых. Людских характеров вообще существует всегото три типа, дружище. Воин, Колдун и Работник. В соотношении десять к одному и, соответственно, к тысяче.

– И кто же ты?

– Варяг, не нужно о моей персоне думать. До этого мы дойдём ещё. Важно понять – других людей нет.

– Хочешь сказать, Сталин этого не понимает?

– Он, помоему, ещё одну очень важную вещь понимает, хотя, как павловская собачка, сказать не может: что вся эта марксистская пудра для мозгов никуда не годится. Никуда! Поэтому ему неважно, какие у тебя идейки в голове, а важно, чтобы ты работал в его механизме. Помоему, он даже грязненьких предпочитает. Вот, ты, например – грязненький. Происхождение у тебя – того, подкачало.

– Сын за отца не отвечает.

– Это лозунги, Варяг. Лозунги. Мыто с тобой знаем: отвечает. И отец за сына, и сын за отца. Но это правильный лозунг, очень правильный. Открывает дорогу тем, кому путь туда по причине революционного рабочекрестьянского идиотизма был закрыт. То есть показывает, что у Сталина бывают очень даже правильные мысли. И надо сделать так, чтобы они ему в голову почаще приходили. Придётся нам ему помочь, Варяг.

– А если он не даст?

– Тогда я помогу тебе собрать манатки, закажу тебе у своих знакомых паспорт на имя князя Мышкина, и мы вместе – включая тех, кого ты решишь взять с собой – отбудем в Андорру. В Аркадию. Пасти козочек и овечек. Или мы можем – если захотим – добровольно спуститься в лубянский подвал и позволить поставить себя к стенке. Но этот вариант мне не подходит. Я лично выбираю Аркадию. Я тебе заявляю откровенно и честно, Варяг: если у меня не получится сыграть с товарищем Сталиным в мои шахматы, ничего не получится вообще. Можно ставить крест на всём. Абсолютно на всём. Вообще – и на всём. Даже если Сталину удастся – ему коечто, безусловно, удастся – это ненадолго. Даже если мы уцелеем в этих жерновах – тем более, если уцелеем – мы с тобой успеем увидеть крушение этого корабля.

– Ты о чём? О войне? С немцами?

– Нет, Варяг. Войну мы, в результате, выиграем. Передавим их. Но это – без концепции – не решит ничего. Потому что свято место не бывает долго пусто, и на месте немцев появятся другие. Воевать каждые двадцатьтридцать лет – мы надорвёмся. Сломим себе шею. Поэтому мы должны попробовать. Рискнуть. Построить державу – или увидеть конец всей тысячелетней работы наших предков. Наших с тобой тоже, Варяг.

– Как?!

– Это очень важно – как. Но – не сейчас. Важно – не зацикливаться на этом именно сейчас, когда мы с тобой обсуждаем самое важное, самое принципиальное. Не нужно сейчас задумываться о рутинных вопросах технического плана, Варяг. Нужно думать о методе, концепции. Метод прост: экономить людские и материальные ресурсы. Не строить железную дорогу на трупах вместо насыпи, а летать по воздуху на газовом пузыре. Рыть канал не лопатой, а динамитом. Нужно думать, думать – всё время думать. Не бояться. В том числе – не бояться думать. Думать – об идеологии проекта. А идеология проекта такова: нам нужна великая держава с людьми. А без людей – он нам не нужна. Никому не нужна. Людям – в первую очередь. Нам нужна великая держава не для Сталина или нас с тобой. Нам нужна великая держава для людей – потому что в великой державе, в империи, жить удобно и безопасно. И нам с тобой тоже. Конечно, если ты не пытаешься разрушить эту державу. В великой державе есть образование, наука, культура, промышленность и общество, которое внушает чувство уверенности, гордости и безопасности, особенно когда ты работаешь для этой державы изо всех сил. А пашешь ты или пишешь – это дело десятое. Главное – изо всех сил. Вот так, Варяг. Понимаешь меня?

– Понимаю.

– А теперь – самое главное: не Сталин должен использовать нас для строительства своей великой державы по своему плану, о котором мы ничего не знаем и контролировать который не в состоянии. А мы должны использовать Сталина для строительства нашей великой державы, Варяг. По нашему плану, который Сталин будет – внимание! – считать своим. И тогда вместо того, чтобы убивать для державы, мы станем спасать для державы. Той державе, которую я вижу, нужны люди, которые не боятся принимать решения. Люди высшего качества. Поэтому в ней должно быть значительно меньше страха. Когда люди боятся – Сталина, завтрашнего дня, войны – они не могут любить, не могут жить, не могут рожать детей. Сшибка ужасов в их головах сводит их с ума. Мне это не нравится. Мне это не надо. Не надо. Понимаешь?

– Понимаю. Я не понимаю одного: как?!? Как, чёрт тебя задери?!? Как?!?

– О, – усмехнулся Гурьев. – Это я тебе сейчас в общих чертах изложу.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ

Всем смертям назло

Победа неизбежна – но и цена её неимоверно велика. Так бывает всегда, когда потеряно время, когда приходится исправлять ошибки и навёрстывать упущенное. Яков Гурьев прекрасно понимает это. Не дать стране сорваться в кровавую пропасть, спасти всех, кого можно – и необходимо – спасти. Не ослепнуть, не свернуть с дороги. И победить. История меняется прямо у вас на глазах – в последней книге трилогии «Наследники по прямой».

Венок эпиграфов

Когда погребают эпоху Надгробный псалом не звучит. А.А. Ахматова Надо идти всё дальше, Дальше по той дороге, Что для нас начертали Гении и пророки. Надо стоять всё твёрже, Надо любить всё крепче, Надо хранить всё строже Золото русской речи. Надо смотреть всё зорче, Надо внимать всё чутче, Надо блюсти осторожней Слабые наши души. Давид Самойлов Мы кончены. Мы отступили. Пересчитаем раны и трофеи. Мы пили водку, пили «ерофеич», Но настоящего вина не пили. Авантюристы, мы искали подвиг, Мечтатели, мы бредили боями, А век велел – на выгребные ямы! А век командовал: «В шеренгу по два!» Мы отступили. И тогда кривая Нас понесла наверх. И мы как надо Приняли бой, лица не закрывая, Лицом к лицу и не прося пощады. Мы отступали медленно, но честно. Мы били в лоб. Мы не стреляли сбоку. Но камень бил, но резала осока, Но злобою на нас несло из окон И горечью нас обжигала песня. Мы кончены. Мы понимаем сами, Потомки викингов, преемники пиратов: Честнейшие – мы были подлецами, Смелейшие – мы были ренегаты. Я понимаю всё. И я не спорю. Высокий век идет высоким трактом. Я говорю: «Да здравствует история!» И головою падаю под трактор. П. Коган Господь! Прости Советскому Союзу! Тимур Кибиров Нет здесь выхода простого, Только сложный – быть людьми. Ощущать чужую муку, Знать о собственной вине… Н. Коржавин Но в том то и дело, что было не это. Что разума было не так уж и мало, Что слуха хватало и зренья хватало, Но просто не верило слуху и зренью И собственным мыслям мое поколенье. И так, о себе не печалясь, мы жили. Нам некогда было, мы к цели спешили. Построили много, и все претерпели, И все ж ни на шаг не приблизились к цели. А нас все учили. Все били и били! А мы все глупили, хоть умными были. И все понимали. И не понимали. И логику чувства собой подминали… Уходит со сцены мое поколенье С тоскою – расплатой за те озаренья. Нам многое ясное не было видно, Но мне почемуто за это не стыдно. Мы видели мало, но значит немало, КАКИМ нам туманом глаза застилало, С ЧЕГО начиналось, ЧЕМ бредило детство, Какие мы сны получили в наследство! Мы брошены в годы, как вечная сила, Чтоб злу на планете препятствие было! Препятствие в том нетерпеньи и страсти, В той тяге к добру, что приводит к несчастью. Нас все обмануло – и средства, и цели, Но правда все то, что мы сердцем хотели! Н. Коржавин

Мероув Парк. Июнь 1934 г

Авторитет, думал Гурьев, авторитет. Попробуйка. Что думают они – Осоргин, Матюшин, все остальные – обо мне, – мальчишка, сопляк, которому некуда девать деньги, решил развлечься? Ну, что ж, господа. Придётся вам поверить: это не так.

Мало научиться управлять людьми, словно фигурками на ящике с песком, думал Гурьев, перебирая и медленно, в который раз, перелистывая папки с личными делами «курсантов», – они с кавторангом не один день просидели, составляя списки отделений таким образом, чтобы Гурьева устраивало всё – от роста и веса до возраста и психологического портрета. Надо научиться выживать там и тогда, где и когда выжить решительно невозможно. Мертвый не может никем управлять. Нам всем придётся напрочь забыть всякие глупости о красивой смерти в бою, потому что цель – не красиво умереть, а выжить и победить. Нет больше мира, есть война. Никто не объявляет её начало или окончание. Это война умов, молниеносных ударов и рейдов, ночных взрывов, нападений изза угла, десанта прямо с неба, подкупа депутатов и министров. Радиопередача и банковский вексель – тоже оружие этой войны, иногда более действенное и смертоносное, чем винтовка или танк. Каждая ваша мысль, каждый шаг, каждое движение – это действие солдата на войне. Война повсюду. Весь мир – это война. Вся наша жизнь теперь – война, спим мы, обедаем или практикуемся в стрельбе по движущимся мишеням. Хотим мы воевать или нет. Война уже идёт, и никто не спрашивает нас, чего мы хотим. Так что будем учиться воевать. И побеждать, даже если это кажется невыполнимым. Вот только как мне всё это им объяснить?!