Настанет день

— Я решил, — произнес Рут, — что если смогу вытащить пианино из озера, то…

— Из пруда, сэр.

— Из пруда. Если я сумею достать пианино обратно и, ну, отреставрировать его, это станет отличным подарком моей жене на годовщину.

Доминик кивнул:

— Какую годовщину вы имеете в виду, позвольте спросить?

— Нашей с ней свадьбы. Пятую.

— Но ведь обычно считается, что на пятую годовщину свадьбы следует преподносить что-нибудь деревянное?

Бейб немного помолчал, обдумывая это соображение.

— Оно ведь из дерева, — наконец ответил он.

— Ваша правда, сэр.

Бейб добавил:

— И у нас есть время. Еще полгода.

Доминик налил им по рюмке и поднял свою:

— За ваш несокрушимый оптимизм, мистер Рут. Благодаря ему наша страна и стала такой, какова она сейчас.

Они выпили.

— Вы когда-нибудь видели, что вода делает с древесиной, сэр? И с клавишами из слоновой кости, со струнами и прочими нежными деталями пианино?

Бейб кивнул:

— Знаю, это будет нелегко.

— Нелегко, сэр? Я не уверен, что такое вообще возможно. — Он наклонился к нему, опершись на стойку. — У меня есть двоюродный брат. Он занимается землечерпательными работами. Почти всю жизнь на морях. Что, если сначала мы хотя бы установим месторасположение пианино, выясним, насколько глубоко оно залегает в озере?

— В пруду.

— В пруду, сэр. А когда мы это узнаем, то уже получим некую отправную точку, мистер Рут.

Бейб поразмыслил и затем кивнул:

— Во сколько мне это обойдется?

— Пока я не поговорил со своим кузеном, не могу вам сказать точно, однако думаю, что это будет несколько дороже, чем новое пианино. Впрочем, может быть, и дешевле. — Он пожал плечами и развел руками, показав Руту пустые ладони. — Так или иначе, я не могу назвать вам точную сумму.

— Конечно.

Доминик взял листок бумаги, записал на нем телефон и протянул Руту:

— Это номер бара. Я работаю здесь ежедневно, с полудня до десяти. Свяжитесь со мной во вторник, сэр, к тому времени я узнаю для вас подробности.

— Спасибо. — Рут убрал бумажку в карман, а Доминик вновь отправился к другому концу стойки.

Он еще немного выпил, покурил сигару. За это время пришли еще несколько мужчин, присоединившись к тем двоим, послышались новые заказы на выпивку и тосты за высокого и шикарного, которому, судя по всему, скоро предстояло выступить с какой-то речью в баптистской церкви Тремонт-Темпл. Похоже, рослый был какой-то знаменитостью в своем кругу, но Рут никак не мог определить, в каком именно. Ну и не важно. Сидя здесь, он ощущал тепло, уют, защищенность. Ему нравились бары, где свет приглушенный, дерево темное, а сиденья обиты мягкой кожей. Образы детей-инвалидов постепенно стирались, и в конце концов ему стало казаться, что с утра прошло уже несколько недель.

Это время, с середины осени и до конца зимы, он всегда переносил тяжело. Он не знал, что делать, не мог сообразить, чего от него ждут, когда нет мячей, которые надо отбивать, нет коллег-игроков, чтобы с ними потрепаться. Каждый день, с самого утра, перед ним вставали вопросы, как ублажить Элен, что поесть, куда пойти, чем заполнить время, что надеть.

Вот наступит весна, появится чемоданчик с одеждой для поездок, и стоит лишь оказаться перед своим шкафчиком в раздевалке, как уже знаешь, что на себя натянуть; там будет висеть его форма, только-только из прачечной, обслуживающей их команду. Его день распланируют за него: или игра, или тренировка; а может быть, Шишка Джордан, секретарь «Сокс», отвечающий за переезды команды, укажет ему на такси, а такси доставит его к поезду, а тот отвезет в город, где им предстоит выступать. И все заранее устроено. Его имя всегда заранее вписано в гостиничную книгу, и носильщик сразу возникает рядом, чтобы взять у него багаж. А вечерами парни поджидали его в баре, и весна спокойно перетекала в лето, и лето распускалось ярко-желтыми и пронзительно-зелеными тонами, и в воздухе стоял такой замечательный запах, что даже хотелось плакать.

Рут не знал, как там у других обстоит со счастьем, но знал, что его-то счастье — в том, чтобы ему все дни расписывали заранее, как делал это брат Матиас для него и остальных мальчишек, там, в Святой Марии. Во всех иных случаях, оказываясь перед рутиной, которую именуют домашней жизнью, Рут ощущал тревогу и даже какой-то страх.

Но не здесь, подумал он, когда мужчины в баре начали рассаживаться вокруг него и кто-то хлопнул его по плечу. Он повернул голову и увидел того высокого мужчину, что недавно сидел в дальнем конце и улыбался ему.

— Заказать вам выпить, мистер Рут?

Мужчина встал сбоку от него, и Рут снова почувствовал, что в незнакомце есть что-то героическое, такого масштаба, что зальчик бара и другие мелочи не идут с этим ни в какое сравнение.

— Конечно, — ответил Рут. — Значит, вы поклонник «Ред Сокс»?

Мотнув головой, мужчина показал Доминику три пальца, и его низенький спутник присоединился к ним, выдвинул табурет и плюхнулся на него, словно был вдвое тяжелее, чем положено людям его комплекции.

— Не совсем. Мне нравится спорт, но я не сторонник приверженности одной команде.

Рут спросил:

— За кого же вы болеете, когда сидите на игре?

— Болею?

— Ну, кого поддерживаете?

Мужчина улыбнулся:

— Поддерживаю индивидуальные достижения, мистер Рут, не более того. Чистоту одиночной игры, демонстрацию искусного атлетизма и координации движений. Команда прекрасна как идея, тут я с вами согласен. Идея братства людей, объединенных во имя общей цели. Но эту идею присвоили группы, руководствующиеся корпоративными интересами, чтобы внушать массам идеал, совершенно противоположный тому, который олицетворяет собой наша страна — по ее собственным заверениям.

Рут перестал улавливать смысл уже на середине его тирады, но все равно поднял рюмку с виски, кивнул и выпил.

Плюгавый навалился на стойку, посмотрел на Рута и буркнул:

— Он не сечет, о чем ты, Джек.

Джек поставил рюмку на стойку:

— Приношу извинения за Джина, мистер Рут. Он растерял свои манеры в Большой Деревне.

— В какой деревне? — переспросил Рут.

Джин хихикнул.

Джек мягко улыбнулся Руту:

— В Гринвич-Виллидж, мистер Рут.

— Это в Нью-Йорке, — уточнил Джин.

— Я знаю, где это, малыш, — огрызнулся Рут, отлично сознавая, что Джек, хоть и крупный мужик, не сможет тягаться с Бейбом, если тот решит оттолкнуть его и повыдергивать бледные волосенки из головы его дружка.

— О, — произнес Джин, — император Джонс сердится.

— Что ты сказал?

— Господа, — проговорил Джек, — давайте не забывать, что все мы братья. Мы ведем общую борьбу, мистер Рут, — продолжал он. — Я что-то вроде путешественника. Назовите страну — и окажется, что ярлык с ее названием уже прилеплен к моему чемодану.