Наставление в христианской вере, т.3

Ещё раз повторяем сказанное вышеа: корень веры никогда не может быть вырван из сердца верующего, он продолжает в нём жить, хотя порой наклоняется в разные стороны. Свет веры не может быть погашен совершенно — всегда остаётся хотя бы искорка. Наблюдая это, можно утверждать, что Слово — нетленное семя жизни — даёт подобный ему плод, ростки от которого никогда не засохнут и не погибнут. Это доказывает пример Иова, который говорит, что не перестанет надеяться на Бога, пусть даже Он убивает его (Иов 13:15). У святых никогда не было большей причины для отчаяния, чем ощущение, что над ними занесена десница Господня, дабы привести их в смятение, — как они могли подумать, исходя из реального положения вещей.

Итак, можно принять за истину, что неверие никогда не овладевает сердцами верующих изнутри, но лишь нападает на них извне и не наносит им смертельных ран, а только причиняет боль; а если и ранит, то эти раны излечимы. Св. Павел сказал, что вера — наш щит (Эф 6:16), Когда вера выставлена вперёд, чтобы противиться дьяволу, то, получая

аРазделы 17 и 18 настоящей главы.

удары, она отбивает их или отводит, так что они не проникают в сердце. Нападение на веру подобно тому, как воин, сам по себе крепкий и сильный, получив неожиданный удар, вынужден отойти назад. Когда вера ранена, это напоминает щит воина, который прогнулся или треснул от сильного удара, но не пробит, ибо верующая душа всегда одерживает верх, чтобы воскликнуть вместе с Давидом: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною» (Пс 22/23:4). Страшно ходить долиною смертной тени. И невозможно, чтобы верующие, как бы тверды они ни были, не устрашились этого. Но поскольку в их умах над всеми мыслями господствует мысль, что Бог — перед ними и что Он заботится об их спасении, то этой убеждённостью они побеждают страх. Какие бы козни и нападения ни предпринимал против нас дьявол (говорит св. Августин), пока он не займёт в нашем сердце то место, где обитает вера, он изгоняется вона. Судя по опыту, верующие не только выходят победителями из подобных столкновений, — ибо, собрав все силы, они готовы сражаться лучше, чем когда-либо прежде, — но в них совершается то, о чём говорит св. Иоанн в своём Первом Соборном послании: ваша вера «есть победа, победившая мир» (1 Ин 5:4). Это означает, что вера не только побеждает в одной битве или в десяти, но, подвергаясь нападениям, она всегда становится победительницей и ещё более укрепляетсяь.

22. Есть и другой вид страха и тревоги, от которого вера не ослабевает, а, скорее, укрепляется: когда верующие, понимая, что примеры мщения Бога нечестивцам должны служить им для научения, дабы они не навлекали на себя Божий гнев теми же самыми преступлениями, тщательнее остерегаются делать зло. Или же когда они, видя своё жалкое состояние, научаются полностью зависеть от Бога и сознают, что без Него они не менее зыбки и преходящи, чем дуновение ветра. Так, апостол, напомнив о наказаниях, которым Бог подверг израильский народ, внушает коринфянам страх впасть в те же самые грехи (1 Кор 10:11). Но этим он отнюдь не отнимает у них желание полагаться на Бога, а пробуждает их от сна души, умерщвляющего веру.

Соответственно, когда апостол говорит о гибели Израиля, дабы побудить того, кто устоял, держаться верою (Рим 11:20), он не подталкивает нас к колебаниям, как если бы мы не были уверены в нашей стойкости, а

^Августин. Трактат о Евангелии от Иоанна, LII, 9 (MPL, XXXV, 1772).. Следует отметить, что это превосходное определение веры идёт значительно дальше простого верования: «Вера — это душа наших душ, и так же, как душа оживляет тело, вера оживляет душу». (Sermon sur I Timothиe. — OC, LUI, 313.) — Прим. франц. изд.

лишь отрицает всякую гордыню и чрезмерную веру в свои силы, чтобы мы, язычники, не оскорбляли иудеев, место которых мы заняли. Здесь апостол обращается не только к верующим, но и к лицемерам, хвалящимся внешними проявлениями веры. Он не увещевает каждого в отдельности, а, сопоставив иудеев и язычников и показав, что иудеи были отвергнуты в наказание за их неверие и неблагодарность, призывает язычников не гордиться и не превозноситься из страха потерять только что полученную благодать усыновления. Ибо и после общего отвержения иудеев среди них остались некоторые, кто не отпал от союза с Богом, так же как среди язычников есть такие, кто лишён подлинной веры, пыжится от самомнения, внушённого плотью, и злоупотребляет Божьей добротой себе на погибель. Но даже если допустить, что слова св. Павла обращены к верующим, то и тогда не возникнет противоречия со сказанным мною: одно дело осуждать дерзость, которую порой допускают святые, поступая по плоти, с целью показать им, что они не должны попадаться в сети безумного самомнения, и совсем другое дело — устрашать совесть, чтобы она не успокаивалась в полной уверенности в Божьей милости.

*В Синодальном переводе — «всегда пребывает в благоговении».

23. Когда апостол учит, чтобы мы трудились для своего спасения со страхом и трепетом (Флп 2:12), он требует как раз того, чтобы мы привыкли доверяться Господу, отвергнувшись самих себя. Ибо ничто не может так подвигнуть нас полагать опору и надежду нашей веры в Боге, как недоверие к самим себе и растерянность, происходящая от сознания нашего бедственного положения. В этом смысле следует понимать и слова пророка: «По множеству милости Твоей войду в дом Твой, поклонюсь святому храму Твоему в страхе Твоём» (Пс 5:8), — в которых дерзновение веры, вдохновляющееся милостью Бога, неразрывно соединено со страхом и святым трепетом. Мы должны испытывать эти чувства, представая перед Богом в его величии, сияние которого обличает всю нашу нечистоту. Поэтому хорошо сказал Соломон, что блажен человек, который постоянно заставляет своё сердце бояться*, а кто ожесточается, тот попадает в беду (Прит 28:14). Здесь речь идёт о таком страхе, который делает нас более осторожными и осмотрительными, а не о таком, который повергает в отчаяние. Наше мужество, слабеющее само по себе, получает силы в Боге; поверженное — оно возрождается в Нём; потерявшее доверие к себе — полагает в Нём надежду. Поэтому нет никакого противоречия в том, что верующие испытывают страх и трепет и одновременно получают утешение, убеждаясь в тщете своих усилий и взирая на Божественную истину.

Кто-нибудь спросит: как страх и вера могут уживаться в одной душе? Я отвечаю: точно так же, как в противоположном случае часто уживаются беспокойство и небрежение. Ибо, хотя дурные люди вооружаются, насколько возможно, глупостью, чтобы их не потревожил страх Божий, Божий суд всё-таки преследует их, так что они не могут достичь того, к чему стремятся. Поэтому нет ничего несообразного в том, что Бог учит своих верных смирению, поражая их всевозможными страхами, чтобы, стойко сражаясь с ними, верные оставались скромными и сдержанными, как бы в узде. Из дальнейших слов апостола, где он раскрывает причину страха и трепета, становится ясным поучение, которое он намеревается нам преподать: Бог из одной милости даёт нам и желание и способность совершенствоваться*. То же самое имел в виду пророк, сказавший, что сыны Израилевы боятся Господа и его доброты (Ос 3:5)**. Ибо не только благочестие порождает почтение к Богу, но даже сладость его милости, как бы восхитительна она ни была, учит людей восхищаться со страхом, дабы они во всём зависели от Бога, склоняясь перед его могуществом.

24. Утверждая это, я отнюдь не принимаю безумную фантазию, распространяющуюся сейчас среди «полупапистов». Не будучи в силах отстаивать тяжкое заблуждение, господствовавшее прежде в теологических школах, будто вера — это лишь некое предположение (opinion douteuse), они прибегают к другой уловке, настаивая на том, что к вере (fiance) обычно примешивается неверие. Они признают, что, взирая на Христа, мы находим в Нём все основания для надежды; но поскольку мы никогда не бываем достойны благ, предложенных нам в Иисусе Христе, эти люди утверждают, что, сознавая свою недостойность, мы колеблемся и впадаем в сомнения. То есть, они помещают совесть между упованием и страхом, и она склоняется то к одному, то к другому. Более того, они так связывают страх с упованием, что, когда властвует первый, он подавляет второе; подобным же образом действует упование. Вот как Сатана, когда видит, что не в силах сокрушить твердыню веры явной ложью, силится разрушить её тайком, словно подкапываясь к ней из-под земли. Что же это за вера, спрашиваю я вас, если она при каждом ударе уступает место отчаянию?

*Синодальный перевод: «Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению» (Флп 2:13).

Синодальный перевод: «...будут благоговеть пред Господом и благостью Его».

Фантазия этих людей состоит в том, что если мы взираем на Христа, то уверены в своём спасении, а если обращаем взгляд на себя, то уверены в осуждении. Отсюда они заключают, что нашими сердцами вера и отчаяние владеют поочередно, словно мы должны полагать, что Иисус Христос стоит где-то вдалеке, а не обитает внутри нас. Мы же надеемся получить от Него спасение не потому, что Он явится издали, а потому, что, соединив нас со своим телом, Он делает нас причастными не только ко всем своим благам, но и к самому Себе. Поэтому из их посылки я вывожу противоположное следствие: оглядываясь на себя, мы ясно видим, что осуждены. Но поскольку Иисус Христос передал нам все свои блага таким образом, что всё его стало нашим, то. мы сделались его членами и одной субстанцией с Нима. По этой причине наши грехи преданы забвению в его праведности, а спасение, которым Он обладает, устранило наше осуждение. Он предстал перед нами со своим достоинством, чтобы наша недостойность не предстала перед Богом. В самом деле, положение вещей таково, что мы ни в коем случаем не должны отделять от себя Иисуса Христа, но твёрдо хранить союз, которым Он соединил нас с Собою. Этому учит нас апостол, когда говорит, что наше тело мертво по причине греха, но Дух Иисуса Христа, живущий в нас, есть жизнь по причине его праведности (Рим 8:10)*.

^аКальвин часто употребляет слово «субстанция», в особенности, когда говорит о таинствах, например: «Иисус Христос дал нам на Тайной вечере истинную субстанцию своего тела и своей крови». (Petit traictй de la saincte Cиne. — ОС, V, 440.) Он употребляет его также, когда стремится, как в данном случае, охарактеризовать наш союз со Христом в вере. Однако Кальвин не вкладывает в слово «субстанция» специального философского значения, какое оно имеет в схоластической теологии и проявляется в термине «трассуб-станциация», где субстанция отличается от акциденций. Он сохраняет его исходное, общее значение, характерное для латинского «substantia», — реальность вещи. «Соединиться с нами в одной субстанции» означает тесное, неразрывное, хотя и духовное единство. Впрочем, после своего столкновения с Осиандером реформатор стал весьма осмотрителен в использовании этого термина. В самом деле, каким бы тесным ни был союз Христа и христианина, человек и Христос не смешиваются и каждый сохраняет свои характерные свойства. Можно сказать, что речь идёт о чисто духовном союзе, а не о сущностном, субстанциальном в узко философском и мистическом смысле. Кальвин прямо заявляет об этом: «Для того, чтобы единство Сына и Отца не было бессильным и бесплодным, необходимо, чтобы его сила распространялась на всё тело верующих. Отсюда можно сделать вывод, что мы образуем единое целое с Сыном Божьим не в том смысле, что Он вкладывает в нас свою субстанцию, но потому, что силою своего Духа Он передает нам свою жизнь и все блага, которые получил от Отца». (Comment. Jean, XVII, 21.) Следует отметить, что в латинской версии Кальвин избегает термина «субстанция» и пишет «unum cum ipso» («единое с самим Собой). — Прим. франц. изд.

'Синодальный перевод: «Тело мертво для греха, но дух жив для праведности».

Согласно фантастическим представлениям этих людей, следовало бы сказать: Иисус Христос имеет жизнь в Себе, но мы, будучи грешниками, остаёмся в узах осуждения и смерти. Однако апостол говорит совершенно другое. Он учит, что осуждение, которого мы заслуживаем сами по себе, поглощено спасением в Иисусе Христе. В качестве доказательства он приводит такое соображение: Иисус Христос обитает в нас, а не вне нас Он не только связан с нами нерушимым союзом, но посредством чудесной, превосходящей всякое разумение связи каждый день всё сильнее соединяется с нами в одной субстанции. В то же время я не отрицаю (как об этом было только что сказано), что по причине нашей неустойчивости и частых колебаний случаются нарушения веры, когда она подвергается нападениям Сатаны. Свет веры может потускнеть от мрака слишком жестоких искушений, но всё-таки вера не перестаёт постоянно устремляться к Богу.