Наставники Лавкрафта (сборник)
Шрифт:
Отец Таро искренне желал, чтобы сын женился на О-Йоши, и потому делал все, что полагается в таких случаях. Поэтому его очень удивило, когда он не смог получить вразумительного ответа от Мийяхары. Он был простым, бесхитростным человеком, но вовсе не лишен дара интуиции, а потому его не смогло обмануть преувеличенное радушие О-Тама, которое ей было совершенно не свойственно (к тому же он ее вообще недолюбливал). Он стал догадываться, что надеяться им с сыном, похоже, не на что. Отец подумал, будет лучше, если своими подозрениями он поделится с Таро. Увы, результат был печальным: от огорчения юноша свалился в жестокой лихорадке. Но в планы мачехи О-Йоши, разумеется, не входило, чтобы ее истинные намерения раскрылись преждевременно, а потому она не хотела, чтобы Таро предавался отчаянию. Узнав о болезни юноши, она стала посылать ласковые записки с пожеланиями выздоровления, а к одной из них присовокупила и письмо от О-Йоши. Последнее произвело необходимый
Однако молодые люди могли видеться довольно часто. Встречи обычно происходили у храма местной уджигами, куда О-Йоши приходила с маленьким сводным братом – сыном мачехи. Даже среди толпы нянек, детишек и молодых матерей они всегда могли переброситься несколькими словами, не опасаясь возможных пересудов.
Очередной удар по их надеждам О-Тама нанесла через месяц: она встретилась с отцом Таро и выдвинула условие, выполнение которого обеспечит брак между детьми. Она потребовала выплаты отступного. Но сумма, запрошенная ею, была так высока, что собрать ее не стоило и пытаться. Таким образом, она приподняла краешек своей маски. И сделала это потому, что Окадзаки бился ожесточенно, пытаясь снизить цену. Но по этой самой ожесточенности было понятно, что в той паутине, что сплетена вокруг него, он увяз окончательно и теперь не выберется: конец близок, необходимо только дожать жертву. О-Йоши, разумеется, ничего не ведала об этой скрытой борьбе. Но у нее появились причины опасаться, что ее никогда не отдадут в жены Таро. Она переживала. Похудела, побледнела, тени залегли на лице.
Однажды утром Таро, взяв с собой маленького братика, отправился к храму уджигами в надежде встретиться и поговорить с О-Йоши. Они встретились, и он сказал, что напуган. Он обнаружил, что деревянный амулет, который надела ему на шею мать, когда он был совсем маленький, сломался.
– Ну что ты, – сказала ему О-Йоши, – ничего страшного! Это просто знак свыше – он говорит о том, что боги охраняют тебя. Смотри, в деревне был мор, многие заболели. Заболел и ты. Но, в отличие от многих, ты выздоровел. Твой талисман хранил тебя – потому он и сломался. Сходи к каннуси. Прямо сегодня. Он даст тебе другой.
Поскольку они очень любили друг друга и никогда никому не желали зла, но чувствовали себя несчастными, то принялись рассуждать о высшей справедливости.
Таро сказал:
– Может быть, в одной из прошлых жизней мы ненавидели друг друга? Возможно, я сделал тебе что-нибудь плохое? Или ты мне? И это нам наказание… Во всяком случае, так говорят священники.
О-Йоши была веселой девушкой и даже в такой ситуации не смогла удержаться от игры:
– В предыдущей жизни я была мужчиной, а ты – женщиной. Я так любил тебя! Очень, очень, очень сильно! А ты отвергла мою любовь. Я это очень хорошо помню!
– Ты – не Босацу, – отвечал Таро. Несмотря на печаль, он не мог удержаться от улыбки, слушая свою подругу. – А потому ничего помнить ты не можешь. К тому же у Босацу целых десять уровней, но только в самом первом они помнят прошлые воплощения.
– А как ты можешь знать, что я не Босацу?
– Ты женщина. А женщина не может быть Босацу.
– Но разве Куандзеон Босацу – не женщина?
– Да, это правда… Но ведь ты говоришь, что любишь меня, а Босацу не может любить никого, кроме Кайе.
– А разве у Шака не было жены и ребенка? Он что – не любил их?
– Ну конечно любил. Но ты же знаешь – он должен был оставить их.
– Это очень плохо, даже если это сделал Шака. Но я не верю во все эти истории… А что же, ты сможешь оставить меня, если я стану твоей?
Так мило они пререкались, теоретизировали и время от времени смеялись: им было так хорошо вместе! Но внезапно девушка вновь стала серьезной и сказала:
– Послушай!.. Прошлой ночью приснился мне сон. Я видела реку – странную реку и море. Я стояла… стояла, думаю, у реки – очень близко к тому месту, где она впадает в море. И я испугалась. Очень сильно испугалась. И не знаю – почему. Я смотрела на реку, смотрела на море. Но ни в реке, ни в море не было воды – только кости. И они двигались, колыхались, вздымались – как морские и речные воды…
После короткой паузы она продолжала:
– А потом мне привиделось, что я очутилась дома, а ты подарил мне очень красивую шелковую ткань, чтобы я сшила себе кимоно. И кимоно сшили. И я надела его. Поначалу мне казалось, что оно все такое разноцветное, яркое, а когда надела, оказалось, что оно белое. Я надела его и завязала, но почему-то на левую сторону – так, как завязывают кимоно на мертвецах. А потом я пошла по домам своих родных и знакомых и со всеми прощалась: я говорила им, что ухожу в Царство Мертвых – в Мейдо. И все спрашивали меня: почему? А я ничего не могла им ответить.
– Но это хорошо, – отвечал Таро, – большая удача – видеть во сне мертвых. Может быть, это знак, что скоро мы станем мужем и женой?
Но девушка ему не ответила и даже не улыбнулась.
Таро
помолчал, а затем добавил:– Йоши, если ты думаешь, что это нехороший сон, пойди в сад, найди самое старое дерево и нашепчи ему все, что ты увидела во сне. И тогда ничего из того, что привиделось, не сбудется.
Но вечером того же дня отец Таро сообщил сыну, что Мийяхара О-Йоши назначена в жены Окадзаки Яичиро и выйдет за него замуж.
О-Тама и в самом деле была очень умной женщиной. Она никогда не совершала серьезных ошибок и была одним из тех отлично организованных существ, что с легкостью преуспевают в жизни. Но только в среде таких же, как она, – существ примитивных и грубых. Ее изощренный, но неразвитый ум впитал весь опыт человека от сохи, крестьянина со свойственными ему хитростью и лукавством, умением долго выжидать и пользоваться случаем, считать копейку, искать и находить максимальную выгоду. Вся эта нехитрая машинерия безотказно работает в той среде, которая ее породила; она – производная от того человеческого материала, что ее созидает: крестьянства. Но существовала и иная человеческая субстанция, о которой О-Тама, по сути, ничего не знала – этот код отсутствовал в ее многообразном, но ограниченном опыте. Ей была неведома разница между ментальностью простолюдина и самурая. Она полагала, что разницы этой нет и никогда не было. Да, по закону одни обладали привилегиями, доходами, были господами – другие им подчинялись. Таков был обычай. Но это был плохой обычай. И плохие законы. Более того, О-Тама видела, что в новых условиях самураи – эти прежние господа – беспомощны и глупы. А потому втайне презирала всех сидзоку [72] . Все изменения происходили на ее глазах: она видела, как по причине полной неспособности к напряженному труду и совершенного незнания обыденной жизни бывшие господа и богатеи превратились в нищих. Она видела, как выделенные правительством пенсионные облигации, призванные обеспечить достойную жизнь бывшим самураям, самым вульгарным образом стали предметом спекуляции и утекли из рук наивных владельцев в лапы ростовщиков и мошенников. Она презирала слабость, презирала непрактичность и неприспособленность. И потому последний зеленщик стоял в ее личной табели о рангах куда выше бывших самураев, что вынуждены теперь просить милостыню у тех, кто недавно был счастлив пасть лицом в грязь при виде гордого господина, шествующего мимо.
72
Сидзоку (яп.) – буквально: «семьи воинов». Так в эпоху Мэйдзи (1868–1912 гг.) стали официально называть тех, кто прежде принадлежал к сословию самураев.
Мачеха не считала достоинством самурайское происхождение матери О-Йоши. Девушка отличалась деликатностью, но это качество О-Тама приписывала как раз происхождению и полагала недостатком. Все же остальное в характере падчерицы она не воспринимала как нечто особенное, шедшее от предков матери. Напротив, ее трудолюбие, доброта – эти качества О-Тама полагала обычными. Они не требовали исправления, и потому не было нужды быть жестокой к девочке. Но у О-Йоши имелись и другие свойства, которые мачеха рассмотреть была не способна: глубокое, хотя и неявное чувство нетерпимости к любой нравственной несправедливости, неистребимое самоуважение и скрытая, но исключительная сила воли, способная одержать победу над любой болью физической. А потому реакция О-Йоши, когда ей сказали, что она станет женой Окадзаки, обманула мачеху. Та ожидала восстания и готова была подавить его. Но она ошиблась.
Сначала девушка смертельно побледнела. Но в следующий момент малиновый румянец густо залил ее щеки, и она низко поклонилась родителям. Это приятно удивило старого Мийяхару, поскольку на формальном языке такое поведение означало полную готовность дочери покориться родительской воле. Внешне она не выказала никакого недовольства, и это очень обрадовало мачеху. А потому О-Тама даже сочла возможным поделиться некоторыми деталями того, как умело она заманила Окадзаки в ловушку. Посмеиваясь, поведала о комедии переговоров, рассказала, какие уловки применяла и на какие жертвы был вынужден пойти старик, как глуп он был, клюнув на те приманки, что для него приготовили. Ее речь была вполне банальна: то был один из способов, проверенных веками, – когда молоденькую девушку, без ее согласия, обручают со стариком. Неизменной составляющей этого ритуала были и советы, как управлять пожилым мужем. И О-Тама дала такой – действительно, ценный – совет. Во всем этом разговоре имя Таро даже не было упомянуто. Изящными поклонами О-Йоши поблагодарила мачеху. Совет и в самом деле был замечательный. Любая разумная крестьянская девушка, следуя тому, что сказала О-Тама, могла легко «крутить» пожилым мужем и жить в свое удовольствие. Но О-Йоши только наполовину была крестьянкой. Ее внезапная бледность при неожиданном известии об уготованной судьбе, а потом и малиновый румянец были вызваны двумя эмоциями, природу которых О-Тама постичь, конечно, не могла. Они были быстрыми, но сложными – куда сложнее тех расчетов, что когда-либо вела О-Тама.