Настоящая фантастика – 2015 (сборник)

Вилан придержал её руку:

– Не отсюда. Ханна отведёт тебя в безопасное место, а мы постараемся отсидеться, пока наземцы не договорятся между собой. Здесь крепкие стены.

Два звонка на командном пункте генерал-лейтенанта Рокачёва прозвучали с интервалом в полминуты. Первый – от командира штурмовой группы:

– Здание практически наше, начинаем эвакуацию детей. Противник держит оборону в угловом кабинете на втором этаже. Хорошая возможность накрыть их всех разом.

– Да. Передавай координаты расчёту ПТУРСа…

И тут зазвонил второй. Тот самый телефон.

– Генерал, операция отменяется. Отводи войска.

Это было как ведро воды на голову.

– Но господин президент, мы почти закончили…

– Немедленно отводи войска! – судя по раздражению в голосе, собеседнику не очень-то приятно было отменять собственное распоряжение. Пытаться спорить, возражать в такой момент – себе дороже.

– Есть…

Генерал Рокачёв не успел выполнить новый приказ. Пол под ногами вздрогнул от близкого взрыва.

Звук взрыва Вилан не услышал. Яркая вспышка и – чернота.

Ему показалось, что сознание вернулось мгновенно.

– Вилан, мальчик, ты меня видишь?

Андрей Борисович Чаев, человек, наземец, которого все орбитоны негласно считали своим отцом, стоял рядом с ним на коленях.

– Да…

Вилан поразился, до чего их отец постарел. Сколько ему лет? Восемьдесят? Больше? Для наземца это уже глубокая старость. Результата своего нового эксперимента он может и не увидеть…

Повернуть голову не получалось, но в сектор обзора и так попадало достаточно. Угол учебного корпуса обвалился, превратившись в груду камней, обугленного дерева, дымящегося пластика. Зато хлопков автоматных очередей не слышно, чёрные фигуры штурмовиков исчезли. Среди развалин сновали люди в униформе спасателей, тушили последние очаги пожара, несли к стоящим у ворот машинам носилки со всё ещё парализованными сотрудниками лицея, уводили детей.

Впрочем, уводили не всех. В двух десятках шагов от Вилана стояли трое. Знакомая девочка и двое мальчишек. Один – белобрысый, вихрастый, в спортивных шортах и футболке, второй – темноволосый, аккуратно подстриженный, в так не вяжущихся с этой аккуратностью закопчённых брюках и рубахе, словно парню пришлось что-то поспешно сжигать. Все трое смотрели на Вилана. Испуганно и виновато.

– Что… с моими людьми? – с трудом выдавил он.

– Посекло взрывом, Цанку ступню оторвало, – принялся перечислять Чаев. – Но это дело поправимое, я вас крепкими ребятами сделал.

– Значит… обошлось?

– Почти. – Старик отвернулся.

– Кто? – Вопрос Вилан задал. Но ответ на него знал и так. – Сколько… мне осталось?

– Боюсь, нисколько. Это я виноват, не предусмотрел…

– Нет. Вы правильно поступили… Всё хорошо…

Последнюю фразу он повторил в ультразвуковом диапазоне. Не для Чаева. Услышать эти слова здесь мог только один человек.

И она услышала. Недоверчиво приподняла брови. Но всё и правда хорошо заканчивалось. А накладки, несчастные случаи бывают в любом эксперименте, на то он и эксперимент. Главное, эту девочку никто никогда не посчитает кибером, она не окажется чужой среди людей.

Это и есть задача нулевого приоритета.

Почти как нелюди

Андрей Дашков Машинка внутри

Если люди и цивилизация несовместимы – что в любом случае всем нам известно, – ничего не поделаешь: старайтесь извлечь максимум при плохой игре.

Норман Мейлер

Если хочешь сделать что-то

по-настоящему правильное и честное, делай это в одиночку. Ричард Йейтс

1

Она сидела на камне в десяти метрах от дороги и плакала. Проезжая мимо, Геннадий Цветков ощутил какое-то неудобство, вроде того, которое испытывают здоровые, навещая больных, счастливчики в присутствии несчастных, выжившие при встрече с мертвыми. Он знал, что от этого никуда не деться, пока ты окончательно не превратился в камень, но в то же время не мог же он сочувствовать всем. Шесть миллиардов больных или несчастных, еще больше мертвецов. Не хватит никаких сожалений, никакого сердца, никаких слез. Надо сцепить зубы и ехать дальше. Кто знает, не настанет ли вскоре время жалеть себя? На жалость со стороны других рассчитывать не приходилось – официально гражданина Цветкова попросту не существовало.

И он поехал дальше. Но был один нюанс, чертов половой вопрос. Он забыл бы плачущую старуху, плачущего мужика и даже – назовите его лицемерным чудовищем – плачущего ребенка. Красивую молодую женщину он не забыл. Проклятие Адама лежало и на нем. Оно ослепляло. Оно притупляло нюх. Оно заставляло пренебрегать постоянной опасностью. Совсем как в тот раз, в «Армагеддоне», когда он наткнулся на шлюху с бритвой. Отрезанный палец побаливал до сих пор. Но это был, к счастью, всего лишь мизинец на левой руке, а не член (как говорится, почувствуйте разницу), и, оставшись мужчиной, он не всегда помнил, чего мог лишиться.

Сейчас, после четырехмесячного воздержания, с его памятью было особенно легко договориться.

Цветков затормозил, остановился и сдал назад. Можно сказать, купился на женские слезы. А заодно услышал, как самодовольно заурчало мужское «я» в предвкушении возможного угощения. Но прежде всего он купился на женские слезы.

Не он первый. Не он последний.

* * *

Собственно говоря, то, что женщина молодая и красивая, он увидел не сразу. Интуиция? Какая там, к дьяволу, интуиция. Уже потом напомнила о себе лишенная эмоций и либидо механическая машинка внутри его мозга, которая всегда, что бы ни творилось снаружи, продолжала просчитывать варианты, не подавая до поры до времени сигналов тревоги. И машинка вычислила: уродливую они не подсадили бы. Потрошители тоже кое в чем разбирались и знали, как заставить потенциального донора выйти из машины.

Когда он оказался прямо против нее, она продолжала сидеть со склоненной головой и утирать слезы. Даже не взглянула на «спасителя». Ее горе могло бы сойти за искреннее. Она не искала первое встречное плечо. А может, он столкнулся с еще более изощренной игрой?

Через пару секунд выяснилось, что его воздержание продлено на неопределенный срок. Потрошители появились бесшумно. Их было трое, не считая приманки, которая сразу перестала рыдать и ощерилась, показав настоящее лицо. Действительно, красивое. Будет немного жаль ее убивать…

Цветков зевнул и выдохнул остатки утреннего тумана, затем поправил жилет со вставками из арамидного волокна, неплохо защищавший грудь и живот. Наивный, собирался расслабиться, но, похоже, ему никуда не деться от привычной работы. В последнее время он не искал ее, она сама его находила. Чем не торжество правосудия без лишней волокиты, как любит выражаться действительный советник Набоков, возглавляющий шестнадцатое отделение «Химеры». Но как же хорошо, когда наводки слепого (по идее) правосудия совпадают с собственными желаниями.