Настя как ненастье
Шрифт:
— Есть такое, — улыбнулся он и включил подборку композиций для альта-саксофона. — Но лучше вообще без них.
— Можно чуть тише. Я должна маме позвонить, что меня встречать не надо.
Она уложилась в два слова: меня подвезут. Да, ее подвезут. Дальний свет, о чем говорить?
— Слушай, твой брат у меня из головы не выходит. Не складывается что-то с его увольнением. Там же реально надо бумаги подписывать…
Настя сжала губы — чертово боковое зрение!
— А они все подписали задним числом, потому что поверили, что им зарплату выплатят тогда. А теперь без зарплаты верят,
— Ну так чем он занимается, скажи?
— Обивкой мягкой мебели, ничего интересного. Шутит еще — типа, я буду диваны дизайнить, а он их собирать под заказ. Дурак…
— Почему бы нет? Семейный бизнес… Как у нас.
— Как у вас…
Он поймал взгляд Насти, и он ей не понравился. Да, тяжело с ней будет… расстаться. А надо. Не одного они поля ягоды, не одного…
— Кеша, пожалуйста, не подъезжай к дому! — перекричала она музыку, когда навигационка показала одну минуту по пункта назначения. — Не надо, чтобы мама видела твою машину.
— О, господи…
Но все же он не стал заворачивать во двор и оставил машину на обочине, заехав в карман и перегородив напрочь проезд.
— Я тебя провожу, — сказал он, вынимая из багажника букет, пока Настя вешала за плечи рюкзак с красками и брала пакет с шоколадом.
— Еще не темно, — скривила она губы, протягивая к букету руки, но Иннокентий не отдал ей розы.
— Знаю, иначе бы я показал тебе обещанные фонари через крышу. Ну, веди меня дворами.
И она повела. Шла от него в стороне, просунув между ними пакет. Иннокентий уже ненавидел финнов с их шоколадом всей душой. И домофоны. Сейчас она поднесет к замку ключ, и мама будет считать секунды до того момента, как раскроются двери лифта и дочь выйдет к ней живая и невредимая. И для него все будет кончено. Поэтому как только Настя полезла в кармашек на боку рюкзака, Иннокентий отставил в сторону руку с букетом и притянул к себе Настю за талию.
— Что…
Может, она и хотела дополнить вопрос, но он схватил ее губы и завел букет за спину, не заботясь о том, как розы переживут порыв его страсти. Настя же уронила руки вдоль тела — точно ключи весили тонну, но потом очень осторожно ее пальцы скользнули под куртку, проверяя его рубашку на мягкость или, скорее, тело на наличие лишнего жира. Губ она тоже у него не забирала, хотя нет, она тянула их назад, и поцелуи получались короткие, рваные, но оттого еще более сладкие — хотела бы совсем вырваться, ушла бы — не обнимала, а толкнула бы в грудь, и он отпустил бы, а так не дождется. Он хоть до утра здесь простоит.
Если бы не противная дверь — она загудела, чтобы выпустить из плена дома кого-то из жильцов, и Иннокентий заранее оттаранил Настю к двери мусоропровода.
— Фу, — она все же вырвала губы. — Я испугалась, вдруг мама…
Он смотрел на ее влажные ресницы, блестящий кончик носа и припухшие губы.
— А что бояться-то? — он еле сумел выговорить каждый звук. — Ничего плохого мы не делаем…
Он снова попытался ее поцеловать, но на этот раз Настя уперлась ему в грудь, но он лишь сильнее прижал ее к гудящему животу.
— А я не хочу тебя отпускать.
— Кеша, ну мне надо… — она совсем откинула
назад голову, будто собралась встать на мостик. — Пусти…— Не-а, не пущу… — и он нашел губами ее шею.
Насте пришлось перебираться по его груди к плечам. Тогда он поцеловал ее правую руку.
— Во сколько ты вечером обычно гуляешь с собакой?
— Мама уже погуляла.
— Я про завтра, — он водил губами по ее щеке. — Я приеду и вы с Эйты покажете мне Сосновку. Ведь покажете?
— Я не хожу туда одна… Кеша…
Но он сумел протиснуть язык в уголок ее рта и снова целовал, теперь уже вовсе не жалея ее губы.
— Ты пойдешь туда не одна, а со мной…
Он лишь чуть-чуть отстранился от раскрасневшегося лица девушки, чтобы сразу после ответа Насти, вновь поцеловать ее.
— Мама будет думать, что я одна.
— И как же мне тогда с тобой встретиться?
Ее глаза тоже горели, и на ресницах дрожала влага. Он приблизил губы к ее глазам, и Насте пришлось зажмуриться, чтобы он аккуратно запечатлел поцелуй на каждом веке.
— У нас через два двора большое поле — там куча собак гуляет. Скажу, что иду туда. Кеша, пожалуйста… Мне надо домой.
Он нехотя отпустил ее и протянул букет.
— Я смогу часам к восьми. Не раньше. Мне просто не доехать, — он провел освободившейся рукой по ее щеке. — Ты мне позвонишь? Или напишешь?
— Я тебе и позвоню, и напишу.
Он уже думал убрать руку, и вдруг Настя прижалась к ней губами, но он вырвал ее, схватил Настю за шею и, сминая букет, снова нагнулся к ее губам.
— Я так не уйду никогда. Гони меня нафиг, — выдохнул он через пару минут.
— Иди нафиг.
Он сжал губы и кивнул.
— Уже иду. Собаке привет.
— Я передам. Ну иди же… Я тебе позвоню завтра.
— Давай уж, звони, а то я ведь адрес теперь знаю. Все равно ж припрусь.
— Пока, Кеша.
— Пока, Настя.
Он снова было потянулся к ней, но она отступила на шаг, пришлось махнуть рукой и попятиться самому. А теперь бежать прямиком через двор в завтрашний день. Кофе все же пил он зря. Не уснет, сто пудов. Вот будет лежать и мучиться вопросом — что делать и как теперь быть с этой Настей?
4 "На прогулку надо брать с собою булку"
Иннокентий проснулся раньше будильника — от звонка сестры.
— Это ты мне вместо «доброго утра» приготовила? — прорычал он на просьбу Лиды перенести встречу с ее мужем на полдень среды. — А завтра будет четверг, а там уже и выходные, а потом пора рожать, так, да?
Он не смог поднять с подушки голову: не хотел. Боялся, что иначе швырнет что-нибудь на пол — подушку там, одеяло, а может вообще скинет с тумбочки ночник.
— Хочешь поговорить с Никитой, чтобы он тебе все объяснил? — спросила Лида тихо, когда брат наконец замолчал.
Восьмой час. Поговорить? Ну, а что он хотел — конечно, этот козел ночевал в его квартире.
— А я сейчас сам к вам приеду! — вдруг заорал Иннокентий, в ярости сжав край одеяла. — Мне не в лом! Можешь даже кофе на меня не варить!
— Кеша, хватит орать! — прорычала Лида в трубку.
— Не смей называть меня Кешей! Я тебе не попугай! — теперь он скинул одеяло и сел.