Наталия Гончарова. Любовь или коварство?
Шрифт:
Видевший однажды ее скачущую верхом на Островах немец-путешественник оставил памятную запись: «Это было как идеальное видение, как картина, выступавшая из пределов действительности и возможная разве в «Обероне» Виланда».
Верно, кавалькада представляла собой великолепное зрелище для дачной публики, и Екатерина не преминула сообщить о том брату Дмитрию: «Мы здесь слывем превосходными наездницами… когда мы проезжаем верхами, со всех сторон и на всех языках, все восторгаются прекрасными амазонками».
Светская жизнь на Островах тем летом изобиловала балами, маскарадами и концертами: ведь дворец на Елагином острове стал резиденцией для августейшей семьи. Да к тому же в Новую
Дача на Каменном острове помнила многих именитых посетителей: Карла Брюллова, кавалерист-девицу Надежду Дурову, Василия Жуковского, князя Петра Вяземского. И французского литератора Леве Веймара, восхищавшегося живым разговором поэта и его образными суждениями об отечественной истории.
«Каменноостровское» лето сродни Болдинской осени по божественному озарению, снизошедшему на поэта. И мыслимо ли представить русскую словесность без стихов, что явились тогда: «Отцы пустынники и жены непорочны…», «Подражание итальянскому», «Из Пиндемонти», «Мирская власть»?!
На даче Доливо-Добровольского легли на бумажный лист строки, что много позже отольются в бронзе: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» На рукописи рукою Пушкина помечены место и день их создания — 21 августа 1836 года, Каменный остров.
Даче чиновника Почтового департамента суждено было войти в семейную хронику поэта: Наталия Пушкина появилась на свет всего за восемь месяцев до трагической гибели отца. Последнее дитя поэта, она, быть может, была и последней его земной радостью.
…Петербург — Висбаден; дача на Каменном острове — усыпальница на старом немецком кладбище Альтенфридхоф.
Так просто прочерчен жизненный путь Наталии Пушкиной: от его начала до завершения. Но в эту точную графику вторглись таинственные знаки судьбы. В русском некрополе на вершине холма Нероберг, откуда как на ладони весь Висбаден, есть неприметное надгробие с выбитой на нем редкой петербургской фамилией: Доливо-Добровольский, и покоится под ним сын владельца дачи на Каменном острове. Он родился в Петербурге в декабре 1824-го и умер в Висбадене в 1900-м, на пороге двадцатого века.
Вполне вероятно, — Доливо-Добровольский-младший мог видеть Ташу Пушкину в младенчестве, а также — встречаться с ней, уже графиней Меренберг, на висбаденском променаде либо в курзале.
Так неожиданно имя владельца дачи, где создавались пушкинские шедевры и где появилась на свет дочь поэта, запечатлелось в летописи немецкого Висбадена, в его «русской главе».
…Каменный остров давным-давно перестал быть петербургской Ривьерой, не осталось и следа от дачи, что всего лишь несколько месяцев числилась за Пушкиными и некогда смотрелась в воды Большой Невки.
«На Мойке, близ Конюшенного мосту»
В сентябре 1836-го Пушкины переехали на новую квартиру. Последнюю.
«Нанял я, Пушкин, в собственном ее светлости княгини Софьи Григорьевны Волконской доме… от одних ворот до других нижний этаж из одиннадцати комнат состоящий со службами… сроком впредь на два года…»
Но прожить там поэту предстояло лишь несколько месяцев…
От первой квартиры на Галерной до последней — на Мойке. Путь с остановками. Путь длиною в шесть лет.
…Семейство Пушкиных-Гончаровых разрослось до восьми человек! И ровно его половина — молодая поросль, дети. Столько прислуги Пушкины еще никогда не держали: четырех горничных, двух нянь, кормилицу, камердинера, трех лакеев, повара, прачку, полотера! И, конечно же, «дядьку»
Никиту Козлова.Именно дом княгини Софьи Волконской стал последним земным пристанищем поэта. Все события последних месяцев, дней и часов жизни Пушкина намертво впечатались в его старые стены: предсвадебные хлопоты — свояченица Катрин выходила замуж за красавца Дантеса, и Пушкина раздражало превращение его квартиры в «модную бельевую лавку»; тревожные раздумья перед дуэлью и последние слова поэта. Шепот умирающего Пушкина: «Бедная жена, бедная жена!» И раздирающий душу крик его Наташи: «Нет, нет! Это не может быть правдой!»
Тому назад одно мгновенье В сем сердце билось вдохновенье, Вражда, надежда и любовь, Играла жизнь, кипела кровь: Теперь, как в доме опустелом, Все в нем и тихо и темно; Замолкло навсегда оно. Закрыты ставни, окна мелом Забелены. Хозяйки нет. А где, бог весть. Пропал и след.«Г-жа Пушкина возвратилась в кабинет в самую минуту его смерти…У видя умирающего мужа, она бросилась к нему и упала перед ним на колени; густые темно-русые букли в беспорядке рассыпались у ней по плечам. С глубоким отчаянием она протянула руки к Пушкину, толкала его и, рыдая, вскрикивала:
— Пушкин, Пушкин, ты жив?!
Картина была разрывающая душу…» — вспоминал Константин Данзас.
Ему вторил другой очевидец, Александр Тургенев: «Она рыдает, рвется, но и плачет… Жена все не верит, что он умер; все не верит».
Но ровно в 14.45 пополудни 29 января 1837 года Наталия Пушкина стала вдовой. Именно с этого времени, с замерших на часах стрелок, начался отсчет ее вдовства.
Страдания бедной вдовы не поддаются описанию: у нее расшатались все зубы, долгое время не прекращались конвульсии такой силы, что ноги касались головы. А сама она была так близка к безумию…
И в том страшном горе нашла в себе силы: настояла, чтобы мужа похоронили во фраке, а не в придворном мундире — «шутовском наряде», который так раздражал его при жизни.
Поначалу горе и отчаяние вдовы поэта, «жаждущей говорить о нем, обвинять себя и плакать», вызывало глубокое сочувствие у всех, кто бывал в ее осиротевшем доме. И свидетельством тому — письма Софьи Карамзиной:
«В субботу вечером я видела несчастную Натали; не могу передать тебе, какое раздирающее душу впечатление она на меня произвела: настоящий призрак, и при этом взгляд ее блуждал, а выражение лица было столь невыразимо жалкое, что на нее невозможно было смотреть без сердечной боли.
Она тотчас же меня спросила: «Вы видели лицо моего мужа сразу после смерти? У него было такое безмятежное выражение, лоб его был так спокоен, а улыбка такая добрая! — не правда ли, это было выражение счастья, удовлетворенности? Он увидел, что там хорошо». Потом она стала судорожно рыдать, вся содрогаясь при этом. Бедное, жалкое творенье! И как она хороша даже в таком состоянии!..
Вчера мы еще раз видели Натали, она уже была спокойнее и много говорила о муже. Через неделю она уезжает в калужское имение своего брата, где намерена провести два года. «Мой муж, — сказала она, — велел мне носить траур по нем два года (какая тонкость чувств! он и тут заботился о том, чтобы охранить ее от осуждений света), и я думаю, что лучше всего исполню его волю, если проведу эти два года совсем одна, в деревне. Моя сестра едет вместе со мной, и для меня это большое утешение»»;