Наталия Гончарова. Любовь или коварство?
Шрифт:
«К несчастью, она плохо спит и по ночам пронзительными криками зовет Пушкина».
В этом доме Наталия Николаевна прощалась с сестрой, госпожой Дантес, принявшей фамилию убийцы ее мужа. Это была уже не та Катя, с которой связано столь много отрадных сердцу воспоминаний, не та Катя, которая умоляла некогда младшую сестру «вытащить из пропасти»: в тиши родовой усадьбы она старела, незаметно превращаясь в старую деву, и молодость ее была так грустна и печальна. Как мечталось ей тогда о светском Петербурге, как просила она Ташу помочь ей!
Натали настояла, уговорила мужа: ее жалость обернулась
Тогда сестрам не дано было знать, что в жизни им более не доведется встретиться и что простились они навечно.
…В феврале 1837-го Наталия Николаевна с детьми и сестрой Александрой навсегда покинула стены дома на набережной Мойки и больше сюда никогда не возвращалась.
А младшей дочери поэта Наталии Пушкиной пришлось не раз переступать порог дома, отмеченного скорбной памятью: «Квартира, где умер отец, была матерью покинута, но в ней впоследствии жили мои знакомые… и я в ней часто бывала».
Менялись владельцы пушкинской квартиры, менялся ее облик. А в 1910-х годах инженер Гвоздецкий и вовсе превратил аристократический особняк в заурядный доходный дом, изменив облик и планировку квартиры поэта.
Историческая реконструкция началась лишь осенью 1924-го (владельцем мемориальной квартиры стало общество «Старый Петербург), и к февралю следующего года, к годовщине гибели Пушкина был восстановлен кабинет поэта. И много-много позже благодаря плану пушкинской квартиры, начертанному Жуковским, и воспоминаниям современников, столовая и буфетная, комнаты сестер Гончаровых и детская, спальня, помещения для прислуги, парадная лестница обрели свой первозданный вид.
Старые стены как магнитом притянули вещи, что составляли прежде обстановку пушкинской квартиры. Кресла, зеркала, диваны, туалетные и ломберные столики, сменив за столетия многих хозяев, вновь вернулись на прежние места. И даже отрезок старых штор, совершив долгий путь: Петербург — Михайловское — Маркучай — Париж, оказался там же, откуда и был некогда увезен.
Этой квартире в доме на набережной Мойки, «от одних ворот до других», суждено было остаться за Пушкиным не на годы — на вечные времена.
«ПОРА, МОЙ ДРУГ, ПОРА!»
«За тысячи верст от тебя»
Но вернемся в год 1834-й, когда все еще живы. Тем летом поводов для волнений у Наталии Николаевны было предостаточно: она с детьми живет в калужской глуши, а муж — в Петербурге, где столько хорошеньких женщин! А он в свое оправдание приводит все новые доводы:
«Твоя Шишкова ошибается: я за ее дочкой Полиной не волочился»;
«Помилуй, за что в самом деле ты меня бранишь?.. Когда я представлялся великой княгине, дежурная была не Соллогуб, а моя прищипленная кузинка Чичерина, до которой я не охотник… Я даже и Пугачева намерен препоручить Яковлеву, да и дернуть к тебе, мой ангел, на Полотняный Завод.
Туда
бы от жизни удрал, улизнул! Целую тебя и детей и благословляю вас от души. Ты, я думаю, так в деревне похорошела, что ни на что не похоже».«С Соллогуб я не кокетничаю, потому что и вовсе не вижу…»
Ревновал и Пушкин. Очень уж ему не хотелось, чтобы красавица жена ездила в Калугу, где столько соблазнов для молоденькой женщины. И старинному губернскому городу досталось от него изрядно:
Пушкин — жене:
«Что за охота таскаться в скверный уездный городишко, чтоб видеть скверных актеров, скверно играющих старую скверную оперу?.. Просил я тебя по Калугам не разъезжать, да видно уж у тебя такая натура…»;
«Где ты? Что ты? В Калуге? В деревне? откликнись. Что так могло тебя занять и развлечь? Какие балы? Какие победы? Уж не больна ли ты… Или просто хочешь меня заставить скорее к тебе приехать. Пожалуйста, женка — брось эти военные хитрости, которые не в шутку мучат меня за тысячи верст от тебя… Для одной недели разницы не заставь меня все бросить и потом охать целый год, если не два и не три. Будь умна».
Наталия Николаевна торопила мужа с приездом. Да и он спешил к ней, чтобы попасть на ее именины — Натальин день, — о котором помнил всегда.
Пушкин — жене:
«Дай Бог приехать мне к твоим именинам, я и тем был бы счастлив».
В Полотняный Завод поэт приехал вечером 21 августа и пробыл там вместе с семьей две недели. В семейном кругу отпраздновал именины и день рождения Наталии Николаевны, — ей исполнилось двадцать два года.
Калужское имение новых своих родственников и его живописные окрестности столь полюбились поэту, что он даже мечтал прикупить в здешних местах сельцо Никулино.
Пушкин — жене:
«Боже мой! кабы Заводы были мои, так меня бы в Петербург не заманили и московским калачом. Жил бы себе барином… Но вы, бабы, не понимаете счастия независимости…»
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит — Летят за днями дни, и каждый час уносит Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем Предполагаем жить, и глядь — как раз — умрем. На свете счастья нет, но есть покой и воля. Давно завидная мечтается мне доля — Давно, усталый раб, замыслил я побег В обитель дальнюю трудов и чистых нег.Стихи, обращенные к ней, его Наташе. А в рукописи остались строки: «Блажен, кто находит подругу…»
Пушкин в тот приезд много читал, его не раз видели несущим целую кипу старинных фолиантов из Красного дома. Некоторые из книг гончаровской библиотеки поэт отобрал для себя.
Александр Сергеевич застал еще отблески былой славы рода Гончаровых. И сам дворец, возведенный волею и трудами удачливого Афанасия Абрамовича, не утратил прежнего своего великолепия. Но роскошь мало влекла поэта. Как живительны были для вдохновения заповедные рощи, берега извилистой речки Суходрев и благодатное уединение…