Натиск
Шрифт:
— Вестовой от императора! — кричали у порога дома, в котором я так сладко спал.
Впрочем, последние три дня я будто бы высыпался впрок, делал это даже больше, чем нужно организму. Поэтому быстро поднялся и чувствовал себя вполне выспавшимся.
Уже минут через десять я зачитывал бумагу, присланную императором Мануилом. По сути, это был приказ, хотя формулировки в тексте являлись таковыми, что можно было счесть за просьбу. Император намеревался с самого утра вывести свои войска за стены Константинополя и решительно ударить по врагу. Решение, конечно, сомнительное. Между тем, даже в осаждённый Константинополь приходили сведения о действиях венгерско-сербского
Возможно, я не знал многих подробностей, и решение Мануила могло быть вполне разумным. Чтобы не лишиться всего севера, ему нужно было срочно расправиться с европейцами и снять осаду с города. Или наша победа на воде повлияла на решительность василевса, который хотел показать свою рыцарскую натуру. В любом случае, повлиять на императора не представлялось возможным, следовательно, действуем по его плану.
— Трубите тревогу! — решительно приказал я.
Троекратная тревога, когда три раза бирючи дуют во все трубы, сообщала, что готовится масштабная вылазка. Вся крепость пришла в движение, словно разворошили огромный муравейник.
Как же не хватает часов! Можно было синхронизировать атаки из Константинополя и Голоты вплоть до минуты, но играем теми картами, что выпали при раздаче. И не плохие же карты, если присмотреться. Европейцы, видимо, решили, что им у Голоты ничего не светит, и часть сил отправилась помогать штурмовикам у Влахернских воротах. Мы наблюдали, как натужно тянули уже собранные огромные метательные машины вдоль залива к северо-востоку Константинополя и как отряды рыцарей устремились в ту сторону. Вместе с тем, у Голоты оставалось еще немало конных венецианцев, рыцарей и пеших сицилийцев.
Кровавые штурмы европеццами вверенной мне крепости были бы оправданы только в том случае, если оставалась бы необходимость входить в залив. Но, после разгрома части флота вторжения, венецианцам и их союзникам нужно трижды подумать о сохранении кораблей. На чем-то же им драпать к черту, если сегодняшний бой будет ими проигран. Чего это я? Никаких если! Враг будет разбит, победа будет за нами!
— Ты понял задачу? — спросил я у Алексея Аксуха.
— Да, и сделаю все нужное! — с уверенностью отвечал Византиец.
— И покроешь себя славой! — подбодрил я Алексея.
Все высшие командиры, облаченные в доспехи, стояли, вроде бы с горящими глазами и в готовности к свершениям. Но, то и дело проскакивал скепсис на лицах. Нет, они жаждали боя и победы, сомнение было в ином.
— Может, не стоит тебе поднимать свой стяг, воевода, да и быть впереди пешцев? — Ефрем все же озвучил волновавший многих вопрос.
— Я же для них, как красная тряпка для быка. Побегут меня убивать и забудут о любых осторожностях, — сказал я, улыбнулся, и с уверенностью в голосе закончил совещание. — С нами Бог! Побьем супостата и домой поедем, а ты, Алексей, домой можешь пойти… или поплыть. А хочешь, так такого Храбра на Русь заберу?
Немудреная шутка чуть разрядила обстановку.
Начиналась операция «Ловля на живца». Если что, то именно я выступал в роли приманки. Там, кстати, в этой пьесе, что сейчас должна разыграться, есть крутой сюжетный поворот, когда живец становится главным хищником. Впрочем, всякое может случиться, это же режиссёрская версия постановки. А придёт в голову тому режиссёру, который занимается постановкой нашей жизни, что приманка всё-таки должна оставаться таковой… Нет, я всё же верю, что судьба человека всегда остаётся
в его руках.— Ты не можешь с таким настроением идти в бой! — сказала императрица своему мужу.
— Ну же, женщина, как ты это себе представляешь? Я должен повести своих людей в сражение и всем показать, что храбрый и сильный! — усмехнулся Мануил.
— Нелепое правило. Вы, мужчины, всегда стремитесь сделать всё нелогично. Тебе нужно великой державой править, не подвергать себя опасности, — продолжала приводить свои аргументы Евдокия.
Впрочем, она уже прекрасно понимала, что это дело бесполезное. Но я просто смолчать и принять то, что Мануил лично желает возглавить атаку на европейцев, не могла.
Императора посмотрел на своего сына, наследника, который, в свою очередь, казалось, что глубоким и осознанным взглядом смотрел то на отца, то на мать. Может, просто померещилось, ребёнок же не может понимать, что происходит, его взгляд не может быть наполнен смысла и понимания происходящего.
— Береги сына! — сказал император и решительно вышел из покоев в жены.
Сама не понимая почему, Евдокия расплакалась. Впрочем, после рождения сына, также, как и во время беременности, она стала всё чаще плакать. Женщина рыдала даже во время своих молитв, вспоминая тех убитых по её приказу людей, составляющих оппозицию и пробовавших подставить императрицу. И она искренне боялась, что Господь покарает ее за тот грех.
Прямо на выходе из Влахернского дворца уже было большое скопление личной гвардии императора. Это были вышколенные бойцы, воспитанные в лучших традициях рыцарства, которые сам император считал вершиной развития и воинского искусства, и морали, и доблести, и чести.
— Все готово к сражению, которое приведёт к нашей неминуемой победе? — спросил император у собравшихся командиров.
— Я купил лучшего арагонского вина, василевс, после победы в твою честь буду устраивать праздник, — торжественно выкрикивал Мариан.
— Глупые головы говорят, что заранее готовиться к праздникам — не к добру. Добрый христианин всегда знает, что добро — есть только Бог. А ему приметы не нужны, он всемогущий! — сказал император.
Мануил храбрился. Он не чувствовал сегодня уверенности в себе, что-то не давало ему возможности сосредоточиться, забыть все свои страхи и решительно, с горячим сердцем и холодной головой устремиться в гущу сражения, как некогда делал его предок Александр Македонский.
Еще не начался рассвет, но казалось, что в Константинополе наступил яркий день, столько много факелов было вокруг. Каждый второй воин держал в руках факел, оттого внутри города стало светлее, чем днем. Семь тысяч конных сейчас готовились выйти изо всех ворот Константинополя, собраться воедино и ударить по неприятелю. Ещё две тысячи пехотинцев также готовились прикрывать эту атаку, выстраиваясь в линии на правом фланге. Именно туда могли бы ударить венецианские и европейские войска, чтобы войти в тыл византийских войск.
— В Голоте звучит рок! — воскликнул один из приближенных императора.
— Значит, и они идут в бой, всё правильно и мы сегодня победим! –говорил, скорее всего, даже больше для себя, чем для других, император Мануил.
Отряд василевса, состоящий из трёх сотен лучших катафактариев империи, выходил не из Влахернских ворот, которые располагались непосредственно напротив основных сил европейцев. Всё же, император проявил благоразумие и вышел из-за стен города через Западные ворота. Это было наиболее отдалённая точка от главных сил врага.