Натуралист на Амазонке

Здесь можно сказать несколько слов о моем посещении Пара в 1851 г. Я отплыл из Эги вниз по реке в центр провинции — на расстояние в 1400 миль — в тяжелогруженой шхуне, принадлежавшей торговцу из Эги. Несмотря, на то что нам благоприятствовало мощное течение дождливого сезона, плавание длилось 29 дней. Трюм судна наполняло черепаховое масло, налитое в большие кувшины, каюта была набита бразильскими орехами, а груда сарсапарили, укрытая пальмовыми листьями, занимала середину палубы. Поэтому мы (хозяин и два пассажира) пользовались лишь примитивными удобствами, будучи вынуждены спать на палубе, открытой дождям и ветрам, под небольшими толду, т.е. сводчатыми навесами, устроенными при помощи циновок из плетеных лиан и марантовых листьев. Не раз, просыпаясь по утрам, я находил свою одежду и постель насквозь промокшими от дождя. Впрочем, если не считать легкой простуды вначале, я никогда не чувствовал себя так хорошо, как во время этого путешествия. Когда ветер дул с верховьев реки или с суши, мы неслись с большой скоростью; но нередко оттуда налетали шквалы, и тогда поднимать паруса было небезопасно. Погода стояла по большей части безветренная, небо окутывали неподвижные клубы серых туч и вода на широком просторе текла спокойно, обнаруживая своё движение только легкой рябью. Когда же ветер дул снизу, мы лавировали вниз по течению; иногда он был очень силен, и тогда шхуна с трудом пробиралась через сильные волны, которые нередко захлестывали ее, смывая все, что только не было укреплено, с одной стороны палубы на другую.

По прибытии в Пара я нашел некогда веселый и здоровый город опустошенным двумя жестокими эпидемиями. Желтая лихорадка, которая посетила город в прошлом (1851) году впервые со времени открытия страны, уже стихала, погубив около пяти процентов населения. Болезнь поразила три четверти всего населения, и это показывает, как широко распространяется эпидемия при первом ее возникновении в данном месте. По пятам лихорадки шла оспа. Если лихорадка поражала больше белых и мамелуку, щадя негров, то оспой заболевали прежде всего индейцы, негры и люди смешанной крови. Белых болезнь почти не коснулась. В продолжении четырех месяцев оспа унесла около одной двенадцатой части населения. Я слыхал немало странных рассказов о желтой лихорадке. По-моему, Пара была вторым бразильским портом, в котором разразилась эпидемия. Новости о производимых ею опустошениях в Баии, которая была первым очагом эпидемии, пришли за несколько дней до того, как лихорадка появилась здесь. Правительство приняло все мыслимые санитарные меры предосторожности; среди прочих была одна весьма своеобразная мера, состоявшая в том, что на углах улиц палили из пушек, дабы очистить воздух. М-р Норрис, американский консул, рассказывал мне, что первые случаи лихорадки произошли около порта и что она распространялась быстро и неуклонно от дома к дому вдоль улиц, идущих от берега к окраинам, достигая конца их примерно через сутки. Некоторые люди говорили мне, что несколько вечеров подряд, перед тем как разразилась лихорадка, в воздухе было душно и что с улицы на улицу переходила масса темных испарений, сопровождаемых сильным зловонием. Эти движущиеся испарения они называли «Mat da peste» («мать, или дух, чумы»). Бесполезны были все попытки убедить их в том, что эти испарения отнюдь не представляют собой предвестников эпидемии. Болезнь распространялась очень быстро. Она началась в апреле, в середине влажного сезона. Уже через несколько дней тысячи людей заболели, и многие умерли. Легко себе представить положение в городе во время лихорадки. К концу июня эпидемия утихла, и в течение сухого сезона, с июля по декабрь, было очень мало заболеваний [20] .

20

Желтая лихорадка — инфекционное заболевание, вызываемое особым видом фильтрующихся вирусов. Вирус вносится в кровь человека комарами из рода Aedes (т.н. стегомии) при укусах. Желтая лихорадка распространена главным образом в тропических районах Южной Америки и Западной Африки. Эпидемические вспышки болезни возникают при появлении одного или нескольких больных желтой лихорадкой людей в местах, изобилующих в данный момент комарами Aedes, которые и способствуют быстрому распространению болезни.

Как я только что говорил, в апреле, когда я приехал в город из внутренних областей, желтая лихорадка уже стихала. Я питал надежду избежать ее, но безуспешно: по-видимому, она не щадила вновь прибывших. В это время все врачи в городе трудились изо всех сил, обслуживая жертвы второй эпидемии; напрасно было и помышлять об их помощи, так что пришлось самому себя лечить, тем более что и прежде у меня бывали сильные приступы лихорадки. Я почувствовал озноб и меня вырвало в 9 часов утра. Пока домашние ходили в город за лекарствами, которые я сам себе назначил, я закутался в одеяло и принялся быстро шагать взад и вперед по веранде, выпивая через определенные промежутки времени по чашке теплого чая, настоянного на употребляемой туземцами горькой траве под названием пажемарибба — стручковом растении, растущем на всех пустырях. Почти час спустя я принял порядочную дозу отвара цветов бузины в качестве потогонного и вскоре свалился без памяти в гамак. М-р Филиппс — английский резидент, у которого я тогда квартировал, — придя домой после полудня, застал меня крепко спящим и изрядно пропотевшим. Проснулся я только к полуночи и почувствовал большую слабость и боль во всем теле. Тогда я принял в качестве слабительного небольшую дозу английской соли и манны. Через двое суток лихорадка оставила меня, а через восемь дней после первого приступа я уже был в состоянии снова взяться за работу. За время моего пребывания в Пара не произошло, пожалуй, больше ничего, достойного упоминания. Я отправил все мои коллекции в Англию и получил оттуда новый запас средств. Несколько недель ушло у меня на то, чтобы подготовиться ко второму, самому продолжительному путешествию в глубь страны. План мой состоял в том, чтобы сперва сделать на некоторое время своей главной квартирой Сантарен, а оттуда подняться вверх по реке Тапажос, насколько это окажется возможным. Впоследствии я намеревался вновь посетить чудесную область Верхней Амазонки и основательно потрудиться над ее естественной историей в намеченных мной местах от Эги до подножия Андов.

Глава VIII САНТАРЕН

Расположение Сантарена. — Нравы и обычаи жителей. — Климат.
– Травянистые кампу и леса. — Экскурсии к Мапири, Маика и Ирура; очерк их естественной истории; пальмы, дикие плодовые деревья, роющие осы, осы-каменщики, пчелы и ленивцы

Я уже кратко рассказал о размерах, расположении и общем виде Сантарена. Хотя он насчитывает не более 2500 жителей, это самое цивилизованное и самое значительное поселение на берегах главной реки от Перу до Атлантического океана. Хорошенький городок, или город, как его называют, с рядами весьма однообразных беленых и крытых красной черепицей домов, окруженных зелеными садами и рощами, стоит на очень пологом склоне восточного берега Тапажоса, у самого места слияния этой реки с Амазонкой. Небольшая возвышенность, на которой сооружен форт, пришедший, впрочем, ныне в упадок, служит восточной границей устья притока; с возвышенности открывается вид на улицы городка. Тапажос у Сантарена уменьшает свою ширину миль до полутора вследствие накопления низменной аллювиальной земли, образующей на западном берегу нечто вроде дельты; но уже 15 милями выше можно увидеть, что река разливается на ширину от 10 до 12 миль, а по обеим сторонам ее видна величественная гористая страна, по которой течет река с юга. Эта возвышенность, которая служит, по-видимому, продолжением плоскогорий центральной Бразилии, простирается почти без разрывов по восточному берегу реки до устья ее у Сантарена. Пейзаж, а также почва, растительность и животные обитатели этой области резко отличаются от тех, что свойственны плоской и однообразной местности, которая тянется вдоль Амазонки на большей части ее течения. После целых недель плавания по главной реке вид Сантарена с широким белым песчаным пляжем, прозрачной темно-зеленой водой и цепью живописных холмов, возвышающихся за полосой зеленого леса, оказывается приятной неожиданностью. На главной реке перспектива весьма однообразна, если только судно не идет у берега, где дивная красота растительности доставляет постоянное развлечение. В противном случае неизменный широкий желтый поток и длинная низкая полоса леса, которая исчезает неровной цепью деревьев на бескрайном, как в море, горизонте и по мере продвижения вперед возникает с каждым следующим плесом вновь и вновь, утомляет своим однообразием.

Совершая второе путешествие во внутренние области, я в ноябре 1851 г. прибыл в Сантарен и сделал его своей главной квартирой на период, который продлился, как оказалось, три с половиной года. В течение этого времени, выполняя намеченную программу, я совершил много экскурсий вверх по Тапажосу и в другие интересные места окружающей области. Высадившись, я без всяких затруднений снял подходящий дом на окраине селения. Он был красиво расположен около пляжа, на пути к алдее — индейской части городка. Участок полого спускался от задних пристроек к воде, а моя небольшая веранда была обращена к красивому цветнику — большая редкость в этой стране, — который принадлежал соседям. В доме имелось только три комнаты, одна с кирпичным, а две с дощатым полом. Построен дом был весьма капитально, подобно лучшим домам Сантарена, и имел оштукатуренный фасад. Кухня, как обыкновенно, представляла собой дворовую постройку, расположенную в нескольких ярдах от остальных помещений. Квартирная плата составляла 12 тыс. рейсов, т.е. около 27-шиллингов в месяц. В этой стране жилец не должен вносить никакой дополнительной платы: домовладельцы платят дизиму, т.е. 225гану, главной казне — collectoria geral, но съемщику, разумеется, нет до этого никакого дела. В поисках слуг мне посчастливилось набрести на свободного мулата, трудолюбивого и заслуживавшего доверия молодого парня по имени Жозе, который изъявил готовность поступить ко мне в услужение; члены его семьи должны были стряпать для нас, а он сам — помогать мне в сборе коллекций; он оказался чрезвычайно полезным в различных экскурсиях, которые мы совершали впоследствии. В Сантарене почти невозможно раздобыть какую бы то ни было прислугу: свободные люди слишком полны чувства собственного достоинства, чтобы наниматься на службу, а невольников слишком мало, и они слишком ценны для хозяев, чтобы те отдавали их в наем. Уладив эти дела, приведя в порядок дом и купив или одолжив простой стол с несколькими стульями, чтобы обставить помещение, я уже через три-четыре дня был готов начать естественноисторические изыскания в окрестности.

Сантарен оказался совсем не таким, как другие поселения на Амазонке. В Камета основную массу населения составляли веселые, добродушные и простые мамелуку, а белые иммигранты, как и на Риу-Негру и на Верхней Амазонке, отлично, по-видимому, ужились и сошлись с коренным населением. В окрестностях же Сантарена индейцы, по-моему, с самого начала враждебно приняли португальцев; во всяком случае обе расы не смешались здесь до такой степени. Здешние люди вовсе не оказались теми приятными, беспечными и грубоватыми в речах сельскими жителями, с которыми я встречался в других небольших городках внутри страны. Белые — португальцы и бразильцы — составляют здесь относительно более многочисленную прослойку, чем в других поселениях, и серьезно притязают на право считаться цивилизованными людьми; это местные купцы и лавочники, владельцы невольников, скотоводческих хозяйств и какаовых плантаций. Среди видных жителей следует упомянуть гражданское и военное начальство, людей, по большей части благовоспитанных и интеллигентных, происходивших из других провинций. В поселении немного индейцев — оно слишком для них цивилизованно, и низшее сословие состоит (не считая немногих невольников) из метисов, в жилах которых преобладает негритянская кровь. Цветные занимаются различным ремеслом: город дает работу двум золотых дел мастерам — мулатам, у каждого из которых по нескольку подмастерий; кузнецы — по большей части индейцы, как и почти повсюду в провинции. Манеры высшего сословия (по образцу манер в Пара) очень чопорны и церемонны, и отсутствие того искреннего гостеприимства, с каким встречаешься в других местах, производит поначалу неприятное впечатление. Много церемонности наблюдается во взаимоотношениях именитых горожан между собой и с посторонними. Лучшая комната в каждом доме предназначена для приемов, и посетителям полагается представляться в черных фраках, невзирая на страшную жару, стоящую на песчаных улицах Сантарена около полудня — часа, когда обычно делают визиты. В комнате расставлены четырехугольником диван и стулья из тростника, лакированные и позолоченные, и, пока говорятся комплименты или улаживаются дела, посетителей приглашают посидеть. Прощаясь, хозяин пятится назад, то и дело кланяясь, до самой парадной двери. Курение у этих людей не в моде, но они вволю нюхают табак, и роскошь проявляется в употреблении золотых и серебряных табакерок. Все мужчины, а пожалуй, и большинство дам, носят золотые часы и цепочки. Общество собирается не очень часто: видные лица всецело поглощены своими делами и семьями, а остальные проводят досуг в биллиардных и игорных заведениях, оставляя жен и дочерей дома на замке. Иногда, впрочем, кто-нибудь из именитых горожан дает бал. На первом балу, который я посетил, мужчины сидели весь вечер с одной стороны комнаты, а дамы — с другой, и партнеры назначались при помощи нумерованных карточек, распределявшихся церемониймейстером. Но после того как по Амазонке (в 1853 г.) начали ходить пароходы, эти обычаи под влиянием притока в страну новых идей и мод стали претерпевать быстрые изменения. Жестокая старинная португальская система обращения с женщинами, которая препятствовала общественной жизни и порождала бесконечные несчастья в частной жизни бразильцев, ныне постепенно, хотя и медленно, отмирает.

Религиозных празднеств здесь бывало меньше, чем в других городах, да и те, что устраивались, были очень бедны и малолюдны. Тут есть красивая церковь, но священник ее обнаруживал явно недостаточно религиозного рвения, если не считать тех нескольких редких дней, когда из Пара, объезжая епархию, прибывал епископ. Народ здесь так же любит устраивать праздники, как и в других местах провинции, но, по-видимому, растет стремление заменять процессии и обряды в дни святых более разумными развлечениями. Молодежь очень музыкальна, из инструментов употребляются главным образом флейта, скрипка, испанская гитара и маленький четырехструнный альт, называемый кавакинью. В начале моего пребывания в Сантарене небольшая группа музыкантов под руководством высокого худощавого и взлохмаченного мулата, пламенного энтузиаста своего искусства, нередко исполняла серенады для своих подруг при блеске луны в прохладные вечера сухого сезона и очень недурно играла французские и итальянские марши, а также танцевальную музыку. Излюбленным инструментом и у мужчин, и у женщин была, как и в Пара, гитара; впрочем, теперь ее вытесняет фортепиано. Баллады, которые поют под аккомпанемент гитары, разучиваются не по записанным или печатным нотам, а передаются из уст в уста. Их никогда не называли песнями, а только модиньями, т.е. «малыми модами», и каждая пользовалась успехом до поры до времени, уступая место следующей новинке, привезенной каким-нибудь молодцом из центра провинции. В дни празднеств устраивался маскарад, в котором с превеликим восторгом принимал участие весь народ, стар и млад, белые, негры и индейцы. Лучшие увеселения этого рода бывали во время масленицы, на пасху и в канун Иванова дня; на Рождество негры разыгрывали грандиозное полудраматическое представление на улицах. Представления для избранного круга устраивались белыми молодыми людьми, к которым присоединялись также цветные. Группа человек в 30 или 40 наряжалась одинаковым образом и притом с очень недурным вкусом кавалерами и дамами, и каждый надевал особого рода маску из легкого газа. Компания с группой музыкантов обходила вечером дома своих друзей и развлекала собиравшееся там большое и пышно разодетое общество разными танцами. Видные горожане, в домах которых (в больших комнатах) устраивались эти приемы, казалось, получали от них полное удовольствие; повсюду велись большие приготовления, после танца гостей и ряженых угощали светлым пивом и конфетами. Раз в году наступает черед индейцев, у которых есть свои собственные маскарадные танцы и пантомимы, и однажды ночью они устроили для нас большое представление. Они собрались из окрестных селений на окраине города и прошли по улицам с факелами к кварталу, населенному белыми, чтобы исполнить свои охотничьи и обрядовые танцы перед домами именитых жителей. Процессия насчитывала около сотни мужчин, женщин и детей. На многих мужчинах были надеты великолепные венцы из перьев, туники и пояса, изготовляемые мундуруку и надеваемые ими в торжественных случаях; но женщины были обнажены до пояса, а дети оставались совершенно голыми, и все были раскрашены и вымазаны красным анатто. Один из индейцев исполнял роль тушауа — вождя и держал скипетр, богато украшенный оранжевыми, красными и зелеными перьями туканов и попугаев. Паже — знахарь — шел, пыхтя длинной сигарой в тауари — инструментом, который он применял для своего чудесного лечения. Другие извлекали неприятные дребезжащие звуки из туре — рога, сделанного из длинного и толстого бамбукового колена, с расщепленным язычком в мундштуке. Это военная труба многих индейских племен: наблюдатели, взобравшись на высокое дерево, подавали из нее сигнал атаки своим товарищам. Те бразильцы, которые достаточно стары, чтобы помнить времена войны между индейцами и поселенцами, не могут избавиться от страха, который наводит на них туре: его громкий резкий звук, раздававшийся глубокой ночью, нередко служил прелюдией к нападению кровожадных мура на отдаленные поселения. Остальные мужчины в процессии несли луки и стрелы, пучки дротиков, дубинки и гребки. Дети постарше захватили с собой ручных животных: у одних на плечах сидели обезьяны или носухи, другие держали на голове черепах. Индианки несли своих детей в атурах — больших корзинах, подвешенных за спиной и укрепленных широким лыковым ремнем, охватывавшим лоб. Все это давало полное представление об индейской жизни, и во всем обнаруживалось больше искусства, нежели кое-кто согласен допустить, когда речь заходит о бразильских краснокожих. Представление было устроено индейцами по собственному почину только для того, чтобы развлечь жителей городка.

Здешний народ, по-видимому, ясно понимает пользу образования для детей. Помимо обычных начальных школ — одной для девочек, другой для мальчиков, — здесь есть еще третья школа, повышенного типа, где среди прочих наук преподаются латынь и французский язык профессорами, которые, как и рядовые школьные учителя, состоят на содержании у провинциального правительства. Последняя школа служит подготовительной к поступлению в лицей и епархиальную семинарию — щедро субсидируемые заведения в Пара: посылать туда своих сыновей для завершения образования — предмет стремлений торговцев и плантаторов. В начальных школах преподаются только самые начатки наук, и поразительно, до чего быстро и правильно выучиваются чтению, письму и арифметике ребятишки, цветные и белые. Правда, благодаря простоте португальского языка, на котором слова пишутся также, как произносятся, или по неизменным правилам, и применению десятичной системы в расчетах приобрести эти знания гораздо легче, чем у нас. Студенты, прежде чем их примут в высшую школу, должны выдержать экзамен в средних школах Пара. Однажды попечители оказали мне честь, выбрав на год одним из экзаменаторов. Знания юношей, большинству которых было около 14 лет, оказались весьма похвальными, особенно по грамматике; они схватывали все так быстро, что порадовали бы сердце школьного учителя северных стран. Однако программа обучения в средних школах Пара, должно быть, очень неполная, потому что редко встретишь образованного параанца, который имел хотя бы малейшие знания по физике и даже по географии, если только он не выезжал за пределы провинции. Молодые люди все становятся недурными ораторами и юристами: любой готов взять на себя ведение судебного дела, ознакомившись с ним за какой-нибудь час; они сильны также в статистике, так как для упражнения этой способности в Бразилии, где каждый чиновник должен ежегодно направлять правительству целые тома сухих отчетов, имеется обширное поле деятельности; но почти во всем остальном они страшно невежественны. Я не помню, чтобы мне приходилось видеть в Сантарене хоть какую-нибудь географическую карту. Сообразительные люди догадываются о недостаточности их сведений по этому предмету, и их трудно вызвать на разговор о географии; но как-то один человек, занимавший важный пост, выдал себя, спросив у меня: «На каком берегу реки расположен Париж?» Вопрос этот был обязан своим происхождением не желанию уточнить топографию Сены, как можно было бы предположить, но представлению, будто весь мир — не что иное, как громадная река, а различные города, о которых он слышал, должны лежать на том или ином берегу. Мысль о том, что Амазонка — ограниченная река, собирающаяся из многих узких ручейков, имеющая начало и конец, никогда не приходила в голову большинству людей, которые провели всю жизнь на ее берегах.

Если отвлечься от общества Сантарена, это городок, жить в котором приятно. Тут нет насекомых-паразитов — ни москитов, ни пиумов, ни комаров, ни мотук. Климат просто великолепен: в течение шести месяцев в году, с августа до февраля, выпадает очень мало дождей, и небо неделями безоблачно, а свежие ветры с моря, до которого почти 400 миль, умеряют палящий зной солнца. Ветер иногда бывает много дней подряд до того силен, что навстречу ему трудно идти по улицам; он врывается в открытые окна и двери домов, разбрасывая во все стороны лежащее сверху платье и бумаги. Местность считается здоровой, но при смене сезонов широко распространены сильные простуды и глазные воспаления. Я встретил здесь трех англичан, которые прожили много лет в городе или его окрестностях и все еще сохраняли цветущий вид; полнота и свежесть многих сантаренских дам средних лет также свидетельствовали о том, что климат благоприятен для здоровья. В городе неизменно поддерживается хороший порядок: улицы всегда чистые и сухие, даже в разгар влажного сезона; неплохо обстоит дело и со снабжением продовольствием. Только те, кто испытал, как трудно добывать за любую цену необходимые для жизни припасы в поселениях в глубине Южной Америки, может оценить преимущества Сантарена в этом отношении. Все, впрочем, кроме мяса, было дорого и все более дорожало с каждым годом. Сахар, кофе и рис, которые должны были бы производиться в избытке в окрестностях, ввозятся из других провинций и стоят дорого: действительно, сахар здесь несколько дороже, чем в Англии. Тут было две-три мясные лавки, где можно было ежедневно получать превосходную говядину по два — два с половиной пенса за фунт. Скот не приходится доставлять издалека, например из Пара: его разводят в кампу по берегам Лагу-Гранди, всего в одном двух днях пути от города. Свежую рыбу можно было купить в порту почти каждый вечер, но, поскольку предложение не покрывало спрос, между покупателями регулярно происходило состязание в беге к берегу, когда вдали показывались челны рыбаков. По всему городу каждое утро торговали вразнос очень хорошим хлебом, а также молоком и разнообразными фруктами и овощами. Среди плодов был один, под названием ата, которого я не встречал нигде в других частях страны. Дерево, на котором он родится, принадлежит к порядку аноновых и растет, по-видимому, в диком состоянии в окрестностях Сантарена. Плод немногим больше крупного апельсина, кожура, окружающая сочную и сладкую мякоть, состоит, как у ананаса, из чешуек, но имеет у спелых плодов зеленый цвет и покрыта изнутри сахарной коркой. Чтобы покончить с перечислением преимуществ Сантарена, можно упомянуть еще о восхитительном купании в прозрачных водах Тапажоса. Здесь не приходится бояться аллигаторов; когда дует восточный ветер, на чистый песчаный пляж набегает мертвая зыбь, и купание чрезвычайно бодрит.

Местность вокруг Сантарена не одета густым и высоким лесом, подобно остальной части громадной влажной речной равнины Амазонки. Это область кампу — слегка возвышенных и холмистых пространств земли, лишь местами покрытых лесом или разбросанными поодиночке деревьями. Такой характер имеет значительная часть местности по берегам Тапажоса, который течет по обширной области кампу Внутренней Бразилии. Потому-то я и считаю восточный берег реки по направлению к ее устью северным продолжением материковой земли, а не частью аллювиальных равнин Амазонки. Почва здесь — крупный песок; подстилающий слой, который кое-где виден, состоит из песчаникового конгломерата, вероятно, той же формации, что и слои, лежащие под глиной табатинга в других местах речной долины. Поверхность покрыта ковром тонких волосовидных трав, непригодных для скота и вырастающих до одинаковой высоты — около фута. Лесные участки имеют вид рощиц посреди зеленых лугов; туземцы называют их илья-димату, т.е. островами джунглей, так как они очень густы и четко, точно острова, выделяются на гладком ковре трав вокруг них. Рощи состоят из множества разнообразных деревьев, обремененных суккулентными паразитами [21] и связанных между собой деревянистыми вьющимися растениями, как и в других лесах. Узкая лента плотного леса, сходного по характеру с этими илъя и, подобно им, четко ограниченного по опушке, тянется параллельно реке вплотную к воде. Тропа, идущая от города через кампу, на протяжении мили или двух, поднимаясь немного в гору, пересекает эту береговую полоску леса; затем поросшая травой местность постепенно спускается к широкой долине, орошаемой ручейками, берега которых одеты высоким и пышным лесом. За долиной, насколько хватал глаз, тянулась цепь холмов, уходившая в необследованные внутренние области. Одни холмы, поросшие лесом или обнаженные, соединяются в длинные хребты, другие представляют собой обособленные конические вершины, круто встающие из долины. Самые высокие поднимаются, вероятно, не больше чем на 1000 футов над уровнем реки. Один замечательный холм — Серра-ди-Муруару, отстоящий миль на 15 от Сантарена и ограничивающий видна юг от города, имеет такую же форму усеченной пирамиды, как горный хребет у Алмейрина. Полная пустынность царит на всем протяжении прекрасной страны. Жители Сантарена ничего не знают о внутренней области и, видимо, проявляют к ней мало интереса. Из города через кампу идут тропинки к небольшим расчищенным участкам, которые находятся на расстоянии 4-5 миль и принадлежат бедным его жителям; за исключением этих тропинок, здесь нет ни дорог, ни других признаков близости цивилизованного поселения.

21

Суккулентными растениями называют многолетние растения, приспособившиеся к жизни в сухих, засушливых районах (жарких пустынях) или в районах, где дождливый период сменяется длительным периодом засухи. Все суккуленты — сочные мясистые растения (например, широко известные кактусы, агавы, алоэ, молочая), накапливающие запасы воды в листьях или в стеблях и экономно расходующие воду. Как и во многих других группах цветковых растений, среди суккулентов имеются виды, приспособившиеся к паразитированию на других растениях.

Внешний вид кампу сильно меняется со сменой сезонов. Тут нет того величественного однообразия в течение всего года, которым отличается девственный лес и которое производит на натуралиста впечатление тем более глубокое, чем дольше он находится в стране. В этой части Амазонского края различие между отдельными сезонами весьма ощутимо, но не так велико, как в некоторых тропических странах, где в период сухого муссона насекомые и пресмыкающиеся погружаются в летнюю спячку, а все деревья в одно время сбрасывают листья. Когда наступает сухой сезон (август, сентябрь), трава в кампу засыхает, а кустарниковая растительность близ города превращается в выжженную солнцем желтую стерню. Однако сезон этот не является временем всеобщего оцепенения или замирания животной и растительной жизни. Птицы, разумеется, не столь многочисленны, как во влажный сезон, но некоторые виды остаются и кладут в это время яйца, например земляные голуби (Chamaepelia). Деревья сохраняют свою зелень все время, а многие из них даже цветут в сухие месяцы. Ящерицы не впадают в спячку, а насекомые встречаются как в виде личинок, так и во взрослой стадии, свидетельствуя о том, что засушливость климата не оказывает повсеместного влияния на развитие видов. Некоторые формы бабочек, в частности маленькие голубянки (Thecla), гусеницы которых объедают деревья, показываются только в самый разгар сухого сезона. Единственные животные в округе, которые впадают в летнюю спячку, — наземные моллюски Bulimus и Helix; они встречаются целыми группами, укрытые в дуплистых деревьях, устья их раковин закрыты пленкой слизи. Ясная погода кончается нередко совершенно внезапно, около начала февраля. Тогда налетают неистовые порывы ветра с запада, т.е. в направлении, противоположном пассату. Возникают они почти без всяких предварительных признаков, и первый порыв захватывает людей врасплох. Ветер налетает ночью и дует прямо в гавань, сразу же срывая все суда с якорей; через несколько минут челны, большие и малые, в том числе шхуны грузоподъемностью в 50 т, сталкиваясь в полном беспорядке друг с другом, выносятся на берег. Я не без причины вспоминаю эти бури: однажды я попал в одну из них, переправляясь через реку в беспалубной лодке на расстоянии нескольких дней пути от Сантарена. Бури сопровождаются страшными электрическими разрядами, сильные удары грома раздаются почти одновременно с ослепительными вспышками молнии. За первой вспышкой, следуют потоки дождя; затем ветер постепенно стихает, а дождь ослабевает до равномерной измороси, которая продолжается нередко в течение большей части последующего дня. После недели-другой дождливой погоды вид страны полностью изменяется. На выжженной солнцем земле окрестностей Сантарена высыпает, образно выражаясь, зелень; на пыльных, зачахших деревьях, не роняющих своих старых листьев, появляется новый покров нежной зеленой листвы; всходят поразительно разнообразные быстрорастущие стручковые, а лиственные ползучие растения заполняют землю, кусты и стволы деревьев. Приходит на память внезапное пришествие весны после нескольких теплых дождей в северных странах; меня поразило это явление тем более, что ничего подобного я не наблюдал в девственных лесах, среди которых провел четыре года, прежде чем попал сюда. Трава в кампу обновляется, а деревья, в частности мирты, в изобилии растущие в этой части округи, начинают цвести, привлекая благоуханием своих цветов разнообразных насекомых, особенно жесткокрылых. Многие виды птиц — попугаев, туканов и бородаток, которые живут обыкновенно в лесу, посещают тогда эти открытые места. В марте после одного или двух месяцев дождей обычно бывает несколько недель сравнительно сухой погоды. Самые сильные дожди идут в апреле, мае и июне; в промежутках между ливнями стоит неустойчивая солнечная погода. Июнь и июль — месяцы, когда пышность зелени в кампу и активность жизнедеятельности достигают наибольшего расцвета. У большинства птиц кончается период линьки, который длится с февраля до мая. Цветущие кустарники тогда по большей части в цвету, и на цветах одновременно появляются бесчисленные виды двукрылых и перепончатокрылых насекомых. Сезон этот, пожалуй, равноценен лету в умеренном климате, так же как распускание листвы в феврале соответствует весне; но на экваторе нет того одновременного ежегодного развития жизни животных и растений, какое мы наблюдаем в высоких широтах; правда, одни виды зависят от других в периодической жизнедеятельности и идут с ними рука об руку, но не все они одновременно и одинаково зависят от сезонных физических изменений.