Натуралист на Амазонке

Рис. Ячейки осы Trypoxylon aurifrons

Однако всего многочисленнее и интереснее из этих гончаров рабочие одного вида общественных пчел, а именно Melipona fascicutata. Melipona в тропической части Америки занимают место настоящих пчел (Apis), к которым принадлежит европейская медоносная пчела и которые здесь неизвестны; эти насекомые, обыкновенно гораздо более мелкие, чем медоносные пчелы, не имеют жала. М. fasciculata почти на треть короче Apis melhfica; колонии ее состоят из огромного числа особей: рабочих пчел обычно видишь собирающими пыльцу таким же образом, как то делают прочие пчелы, но громадные количества заняты также сбором глины. Быстрота и точность их движений при этом занятии поразительны. Сперва они соскребают глину челюстями, а затем убирают собранные кусочки передними лапками и пропускают ко второй паре ног, которые в свою очередь передают их к большим листовидным расширениям задних голеней, нормально приспособленным у пчел, как известно, для сбора пыльцы. Средние ноги прибивают все растущие комки строительного материала к задним ногам, чтобы комки сохраняли свою компактную форму по мере добавления новых частиц. Маленькие работницы вскоре набирают комок таких размеров, какой только в состоянии унести, и улетают.

Я в течение некоторого времени недоумевал, на что пчелам глина, но затем у меня было сколько угодно случаев установить, в чем тут дело. Они сооружают свои соты в первой попавшейся расщелине в стволах деревьев или в отвесных склонах, и глина требуется для того, чтобы возвести стену, которая закрыла бы щель, оставив лишь маленькое отверстие для их собственного входа и выхода. Большинство видов Melipona — такого рода каменщики и в равной мере строители из воска и собиратели пыльцы. Один мелкий вид (неописанный), не более 0,2 дюйма в длину, помимо того, что закрывает щель в дереве, где расположен улей, строит снаружи, у входа в него, недурную цилиндрическую галерею из глины, замешанной с каким-то вязким веществом. Вход в трубу имеет форму воронки, и там всегда сидит несколько крохотных пчел, по-видимому, играющих роль часовых.

Я видел вскрытый улей Melipona fasciculata; он содержал около 2 кварт приятного на вкус жидкого меда. У этих пчел, как уже отмечалось, нет жала, но, если потревожить их колонию, они жестоко кусаются. Индеец, который грабил улей, был весь покрыт ими; особенным пристрастием они воспылали к волосам на его голове и сотнями вцепились в них. Я нашел в различных частях страны 45 видов этих пчел: самый крупный имел полдюйма в длину, самые мелкие были совсем крохотные, некоторые формы не больше ]/2 дюйма. Эти крошки нередко бывали очень докучливы в лесу своей фамильярностью: они садились на лицо и руки и, ползая, забирались в глаза и в рот, а то и в ноздри.

Большое расширение задних голеней у пчел некоторых видов служит, помимо переноса глины и пыльцы, еще и для иных целей. У самки — красивой золотисто-черной Euglossa surinatnensis — этот орган очень велик по размеру. Вид этот устраивает свое одиночное гнездо также в трещинах стен или деревьев, но закрывает щель не глиной, а кусками сухих листьев и прутьев, сцементированных между собой. Эта пчела посещает деревья кажу и собирает задними ногами небольшое количество смолы, которая выделяется из стволов деревьев. К смоле она добавляет с соседних кустов другие необходимые материалы и, нагрузившись, улетает к гнезду.

В своих прогулках к югу я никогда не заходил дальше берегов Ирура — реки, которая берет свое начало среди упомянутых выше холмов и, протекая по широкой долине, поросшей вдоль русел водных потоков лесом, впадает в Тапажос в глубине бухты Мапири. Все, что находится дальше, остается, как уже отмечалось, неведомой землей для жителей Сантарена.

Бразильские поселенцы на берегах Амазонки, по-видимому, не испытывают никакой склонности к сухопутным исследованиям, и мне не удалось найти никого, кто пожелал бы сопровождать меня в экскурсии в глубь страны. Такое путешествие было бы чрезвычайно трудно в этой стране, даже если бы удалось раздобыть людей, готовых его предпринять. Кроме того, ходили слухи о поселении свирепых беглых негров на Серра-ди-Муруару и заходить далеко в том направлении считалось небезопасным, разве что большим вооруженным отрядом.

Я навещал берега Ирура с их пышными лесами и две другие речки в той же стороне — Панему и Урумари — раз или два в неделю в продолжение всего пребывания в Сантарене и собрал большие коллекции тамошних растений и животных. Эти лесные ручьи с их прозрачной холодной водой, журчащей по песчаному или галечному ложу в диких тропических лощинах, всегда имели в моих глазах какую-то прелесть. Красота влажных, прохладных и роскошных прогалин усиливалась тем контрастом, который составляли они с бесплодной местностью вокруг. Обнаженные или покрытые скудным лесом холмы, которые окружают долину, выжжены отвесными лучами солнца. Один из них — Пику-ду-Ирура — представляет собой почти правильный конус, возвышающийся над небольшой травянистой равниной до высоты 500-600 футов, и восхождение на него после долгой прогулки из Сантарена по кампу чрезвычайно утомительно. Однажды я попытался взойти на холм, но вершины не достиг. Крутые склоны холма одеты густыми зарослями грубых трав, среди которых там и сям разбросаны чахлые деревца тех же видов, что встречаются и внизу, на равнине. На голых местах обнажена рыхлая красная почва, а в одном месте виднеется массив породы, которая вследствие плотной ее текстуры и отсутствия слоистости показалась мне порфировой, но я слишком плохой геолог, чтобы выносить суждения по таким вопросам. М-р Уоллес утверждает, что нашел шлаковые обломки, и считает, что холм является вулканическим конусом. К югу и востоку от этой обособленной вершины вытянутые хребты или плосковерхие холмы становятся несколько выше.

Лес в долине тянется полосами в несколько сот ярдов шириной по обоим берегам речек; там, где реки текут вдоль подножий холмов, склоны, обращенные к воде, тоже густо поросли лесом, хотя с противоположной стороны они иногда совершенно обнажены. Деревья высоки и очень разнообразны, среди них встречаются колоссальные экземпляры бразильского ореха (Berthollettaexcelsa) и пикиа. Последнее дерево приносит крупные съедобные плоды, любопытные тем, что между мякотью и ядром у них имеется пустое пространство; плоды окружены твердыми шипами, которые, проникая в кожу, наносят серьезные ранения. Съедобная часть, на мой взгляд, не намного вкуснее сырого картофеля, но жители Сантарена очень ее любят и предпринимают утомительные путешествия пешком, чтобы набрать какую-нибудь корзину плодов. Дерево Dipterix odorata, которое приносит бобы тонка, употребляемые в Европе Для приготовления нюхательного порошка, также часто встречается здесь. Оно достигает огромной вышины, и плод его — округлый стручок с единственным семенем — можно только подобрать на земле. Значительное количество их (от 1 до 3 тыс. фунтов — продукция всей области Тапажоса) ежегодно вывозится из Сантарена. В этих далеких джунглях растет бесконечное количество разнообразных деревьев и кустарников: одни отличаются прекрасными цветами и листвой, другие — странными плодами. Перечисление большого их числа было бы утомительно. Меня очень поразило разнообразие деревьев с крупными плодами различной формы, которые росли на стволах и ветвях, иные в нескольких дюймах от земли, как какао. Туземцы называют их по большей части купу; деревья эти имеют незначительную высоту. Одно из них, называемое купу-аи, приносит плоды эллиптической формы, грязно-землистого цвета,. 5-6 дюймов в длину; у них тонкая деревянистая кожура, а внутри, в очень приятной на вкус сочной мякоти, рассыпано небольшое количество семян. Плоды свисают с ветвей подобно глиняным муравейникам. Другой вид больше сходен с какао; плод по форме похож на огурец и имеет зеленую ребристую оболочку. Он известен под названием какау-ди-макаку, т.е. обезьяньего шоколада, но семена у него мельче, чем у обыкновенного какао. Раз или два я попробовал приготовить из них шоколад. В них содержится много масла, сходного no-запаху с маслом обыкновенного какаового ореха, и они отлично растираются; однако напиток имеет неприятный глинистый цвет и хуже на вкус.

Мои экскурсии на Ирура всегда носили приятный характер. По долине разбросано несколько незатейливых хижин, но хозяева живут в них лишь несколько дней в году, когда приходят на свои маленькие расчищенные участки собирать и печь маниок. Мы брали обыкновенно с собой двух мальчиков — одного негра, а другого индейца, чтобы они несли наш дневной запас продовольствия — несколько фунтов говядины или вяленой рыбы, фаринью и бананы, а также столовую посуду и котелок для стряпни. Жозе нес ружья, снаряжение и ягдташи, а я — инструменты энтомолога: сачок, большую кожаную сумку с отделениями для коробок с пробковым дном, склянок, стеклянных трубок и т.д. Мы имели обыкновение выходить вскоре после восхода солнца, когда прогулка по прохладным кампу приятна — небеса безоблачны, а трава влажна от росы. Тропинки здесь едва протоптаны, так что в первые наши экскурсии нам лишь с трудом удавалось не заблудиться. Однажды мы все-таки совершенно сбились с пути и в продолжение нескольких часов блуждали по выжженной солнцем земле, не находя дороги. С возвышенности примерно на полпути через пустошь открывается чудесный вид на местность. Отсюда ко дну долины уходит длинный отлогий склон, поросший травой и лишенный деревьев. Причудливой формы холмы, лес у их подножий с самыми разнообразными пальмами, справа бухта Мапири с темными водами Тапажоса и его ослепительно-белыми берегами — все это расстилалось перед нами, точно на картине. Чрезвычайная прозрачность воздуха сообщала всем деталям ландшафта такую четкость очертаний, что нарушалось представление о расстоянии, и казалось, будто до всего этого чуть.ли не рукой подать. Спускаясь в долину, нужно было перейти небольшой ручей, а затем — полмили песчаной равнины, растительность на которой имела своеобразный вид вследствие преобладания бесствольной пальмы куруа (Attaleaspectabilis): ее большие, красиво вырезанные жесткие листья поднимались прямо с земли. Плод этого вида похож на кокосовый орех — внутри ядра его содержится молоко, но он гораздо меньше размером. Здесь, да и, пожалуй, по всей дороге, мы в большую часть дней влажного сезона видели следы ягуара. Впрочем, самого животного мы ни разу не встретили, хотя иногда по ночам в Сантарене, лежа дома в гамаках, слышали его громкий рев и знали, что животное, должно быть, скрывается где-то поблизости от нас.

Охотиться лучше всего было в части долины, защищенной с одной стороны крутым холмом, склон которого, как и сама болотистая долина внизу, был покрыт великолепным лесом. Мы обыкновенно делали привал на небольшом расчищенном участке, около воды, где было сравнительно мало муравьев. Здесь мы собирались со всех концов леса после утомительной утренней охоты, съедали честно заработанный обед сидя на земле — два широких листа дикого банана служили нам скатертью — и отдыхали часа два во время сильного послеполуденного зноя. Разнообразие животных в этой богатой местности было еще более поразительно, чем разнообразие растительных форм. В самое жаркое время дня, когда мои люди спали, приятно было лежать и наблюдать за движениями животных. Иногда из кампу являлась стая анусов (Crotophaga) — птиц с блестящим черным оперением, которые живут небольшими обществами среди травы; перебираясь с дерева на дерево, они показывались одна за другой и перекликались между собой. Иногда тукан (Rhamphastosariel) молча прыгал или бегал по веткам, заглядывая в трещины и щели. Издалека через пустошь доносились крики одиночных птиц. То и дело появлялся угрюмый трогон с ярко-зеленой спинкой и розовой грудью: он, бывало, по целому часу сидел без движения на низкой ветке. В тихие часы полудня всегда можно было наблюдать крупных (в 2 фута длиной) жирных ящериц из вида (Teiusteguexim), называемого туземцами жакуару; они шумно носились по сухим листьям, как будто гоняясь друг за другом. Жир этой крупной ящерицы высоко ценится туземцами, которые применяют его как припарку, когда приходится извлекать пальмовые шипы и даже дробь из тела.

Рис. Жакуару (Teius teguexim)

Другие, отвратительного вида ящерицы, взрослые особи которых достигали около 3 футов в длину, плескались и плавали в воде, иногда вылезая наружу, чтобы заползти в какое-нибудь дупло на берегу речки: однажды я нашел в дупле самку и целую кучу яиц. Ленивые взмахи крыльев больших сине-черных бабочек Morpho высоко в воздухе, жужжание насекомых, множество неодушевленных звуков — все это вносило свою долю в то общее впечатление, которое производило это своеобразное уединение. С вершин деревьев, которые переплелись между собой на головокружительной высоте, то и дело падали в воду с внезапным всплеском тяжелые плоды. Ветер, не ощутимый внизу, шевелил верхушки деревьев, приводя в движение скрученные и переплетенные сипо, которые скрипели и стонали на разные лады. К этим звукам добавлялось монотонное журчание ручья, образовывавшего маленькие водопады через каждые 20-40 ярдов своего течения.

Мы часто встречались со старой индианкой по имени Сесилия, у которой был в лесу небольшой расчищенный участок. Она пользовалась репутацией колдуньи (фетисейры), и, беседуя с ней, я убедился, что она гордится своими познаниями в черной магии. Ее слегка вьющиеся волосы свидетельствовали о том, что она не чистокровная индианка: мне говорили, что отец ее был темнокожий мулат. К нам она всегда относилась очень вежливо: показывала лучшие тропинки, объясняла свойства и употребление различных растений и т.д. Меня немало позабавили ее рассказы об этих местах. По-видимому, уединенная жизнь и мрак лесов переполнили ее голову суеверными фантазиями. Она говорила, что в русле ручья есть золото и что журчанье воды в маленьких водопадах — это голос «водяной матери», рассказывающий об укрытом сокровище. Узкий проход между двумя склонами холма был портаном, т.е. воротами, а все, что за ними, вдоль лесистых берегов ручья, — заколдованной землей. Холм, под которым мы располагались, она называла жилищем чародея и серьезно рассказывала нам, что нередко имела с ним продолжительные беседы. Эти басни она сама же и сочинила; точно таким же образом рождается бесконечное множество подобных мифов в детском воображении бедных индейцев и метисов, населяющих различные области страны. Следует отметить, что после некоторого общения с белыми все индейцы становятся скептиками. Колдовство бедной Сесилии было очень невысокого качества. Она бросала щепотки толченой коры какого-то дерева и другие вещества в огонь, бормоча заклинание — молитву, повторяемую наизнанку, — и прибавляя имя человека, которого хотела околдовать. Впрочем, некоторые фетисейры выделывают штуки, более опасные, нежели это безобидное бормотанье. Они знакомы со многими ядовитыми растениями и, хотя редко осмеливаются назначать смертельную дозу, иногда ухитряются довести свои жертвы до серьезного, заболевания. Побудительной причиной их действий служит ревность к другим женщинам. Когда я жил в Сантарене, субделегаду [заместитель судьи] рассматривал дело, называвшееся колдовством, и истицей по нему была одна очень почтенная белая дама. Оказалось, что некая фетисейра обрызгала ее белье, вывешенное для просушки, едким соком большого аронника, и дама полагала, что это явилось причиной серьезной сыпи, от которой она страдала.