Наука умирать

— Тшш...

22 ноября утром Деникин и Романовский прибыли в Новочеркасск, побродили по перрону. К ним подошёл незнакомый офицер, спросил, кто они и кого ищут.

— Мы из Быхова, — сказал Романовский. — У нас поручение к генералу Алексееву.

— Езжайте в гостиницу «Европейскую» и найдите полковника Лебедева.

Так они прибыли туда, где должно было начаться движение против большевиков за возрождение России. На другой день к ним присоединились Марков и генерал Лукомский, пробиравшийся через Москву.

Самым тяжким путь на Дон оказался для генерала Корнилова. Отправившись из Быхова в час ночи 20 ноября, текинский полк во главе с генералом прошёл в первые семь суток более 300 километров без днёвок, по дорогам и без дорог, лесом, болотами, по заснеженной целине в сильный мороз и гололедицу. 26 ноября пытались пересечь железную дорогу восточнее Унечи. Явившийся добровольно крестьянин-проводник навёл текинцев на большевистскую засаду, встретившую корниловцев огнём из винтовок. Пытаясь обойти Унечу с другой стороны, нарвались на поезд с пулемётами и установленными на площадках орудиями. 1-й эскадрон круто повернул в сторону, ускакал и больше не появлялся. Через несколько дней его разоружили большевики. Полк рассыпался. Под Корниловым была ранена лошадь. Она вынесла генерала из огня и пала.

С трудом собрав оставшуюся часть полка, Корнилов сумел пересечь железную дорогу и решил расстаться с текинцами. Больной, измученный тяжёлой дорогой с документами беженца из Румынии Лариона Иванова, Корнилов прибыл в Новочеркасск 6 декабря.

Из текинского полка до Новочеркасска добрались только 40 человек. Из них всего семеро вступили в формируемую Добровольческую армию.

КУДА ИДТИ УМИРАТЬ

Ещё у родственников в Ростове, вынырнув из жуткого моря солдатского кровожадного хамства, Марков окончательно убедился, что его страны, России его предков, России, которой он служил и за которую готов был умереть, этой страны больше нет. Возродится ли она, как надеются Корнилов, Деникин и их соратники? Это знает только Бог. Его же, генерала Маркова, не оставляет предчувствие, что больше никогда не будет он читать лекции офицерам-слушателям Академии Генерального штаба. Значит, если возродится Россия, то без него, а его судьба — умереть за Россию.

Нервная напряжённость, позволявшая ему в дороге от Быхова изображать солдата-денщика, лущить семечки и материться, сменилась тяжёлым ожиданием неизвестной опасности. Ночь он провёл у родственников, но отдохнуть не удалось — они почти не спали, прислушиваясь к неожиданным выстрелам за окнами, ожидая, что к ним Вот-вот ворвутся и будут грабить, а то и уведут на расстрел. Считается, что город находится под властью донского атамана Каледина, но Совет действует почти открыто, разлагая казаков, и в любой момент может вывести на улицы озлобленных рабочих с красными флагами и провозгласить советскую власть. Мучили мысли о жене, застрявшей в Сумах, и... об Ольге из Быхова: как он мог?

Дон, атаман, казаки... Сюда стремились, как в заповедник старой России, но оказалось, что генеральский мундир и здесь недопустим. Нашёл для себя тёплую зелёную куртку военного покроя и белую высокую кавказскую папаху. Придёт время — нашьёт погоны. Может быть, даже это случится в Новочеркасске. Однако уже в утреннем поезде, забравшись в тёмный угол и притворяясь спящим, он терял остатки оптимизма, прислушиваясь к разговорам казаков:

— Нас, было, Каледин собрал и пошёл своё: защитим родной Дон, большевики наши враги, все, как один, станем стеной!.. Столько уж мы энтого слышали ещё на фронте. А теперь опять, значит, иди воюй. За что? Красные не против нас, а против генералов...

— Слышь? В Таганрог будто миноносец пришёл, и все на ём большевики.

— Ты дале слушай. Как пошёл Каледин, как пошёл, а один наш казак закричал: «Чего нам слушать? Знаем! Надоели! Расходись, ребяты!» И мы все потихоньку и разошлись...

С другой стороны беседу вели степенные, бородатые:

— Не-ет. Энта весна будет наша. Сеять сами будем, а кому охота воевать — пущай стараются.

И чуть ли не через весь вагон пролетел тонкий злобный голос:

— А зачем генералы со всей России к нам едут? Самые главные! Чтобы обратно на войну нас гнать?..

Наверное, были и другие мнения, но высказывать их боялись.

На перроне в Новочеркасске появились некоторые проблески — офицеры и юнкера в форме. Втроём подошли к нему — поручик и двое юнкеров-константиновцев.

— Кого-нибудь ищете, господин? — спросил офицер.

Марков покосился на юнкерские погоны с вензелем К, подмигнул и потихоньку пропел:

— «Все математики старались, и корень вдруг изобрели...» А как дальше — забыл.

Юнкера рассмеялись и продолжили:

— «Артиллеристы догадались. И корень в пушку запрягли...»

Прониклись уважением, узнав, что перед ними выпускник Константиновского училища 1898 года, генерал Марков.

— Простите, что не в форме, — решил оправдаться. — Не знал, что вы будете меня встречать.

— Правильно, что переоделись, — сказал офицер, — всё ещё неясно. Наших мало. Большевиков и в Ростове, и здесь полно. Того и гляди организуют восстание. Казаки воевать не хотят. Молодёжь за красных. Власть Каледина — не дальше Атаманского дворца. Сам Алексеев прячется, и вообще его сейчас здесь нет — уехал в Екатеринодар на совещание с Кубанским правительством. Пойдёмте, мы проводим вас в офицерское общежитие. Это на горке — Барочная, дом 2. Но наших прибавляется. Каждый день приезжают московским поездом...

Настоящий русский зимний день с красноватым солнцем, невысоким и нежарким; сверкающий купол собора; памятник Ермаку; Триумфальная арка в честь победы в Отечественной войне; казачий патруль на улицах; юнкера, строем шагающие в баню; воспетые Пушкиным голубые сугробы под синим небом — родная Россия... Нет. Не родная: трое русских генералов — оглядывающиеся, переодетые кто во что — с опаской приближались к Атаманскому дворцу. Деникин в добротной помещичьей шубе, Марков — в странной зелёной куртке и белой огромной папахе, Романовский — в шинели с погонами прапорщика.

— Хоть одного казака завербуем в свою армию — Каледина, — сказал Марков.

— Да, это было бы смешно, когда бы не было так реально, — ответил Романовский.

— А как он прекрасно воевал, — напомнил Деникин. — Помните, Сергей Леонидович? Карпаты, зима 1915 года...

12-й корпус Каледина наступал на Ужгород, чтобы отбить контрнаступление противника, пытавшегося разблокировать осаждённый Перемышль. Не только пулемёты, но и метель в лицо, сугробы, обычная русская неразбериха — артиллерия бьёт по своим, а свои — это 4-я Железная бригада, где командир — Деникин, а начальник штаба — Марков.

— Сергей Леонидович, — кричит Деникин в телефон, — прикажите прекратить огонь всей нашей артиллерии и выезжайте ко мне.

Приказ пошёл по телефонным проводам во все батареи, а та злополучная продолжала постреливать и... все по своим. Когда Марков через сугробы добрался до командного пункта Деникина, тот уже разобрался: ведёт огонь калединская батарея, назначенная в помощь бригаде Деникина. Взяли лошадей, поехали к нему на КП, километра за три. Ветер, метель, пули — все с одной стороны, с запада, — и не поймёшь, что громче свистит. Почему-то на позициях Каледина мороз сильнее, сам генерал был не в избе, не в окопе, а притулился с биноклем у глаз на склоне утёса: в атаку шёл его последний резерв. Пули то и дело с визгом врезались в камень, рассыпая в стороны мелкие осколки гранита.