Навь. Книга 5
Шрифт:
— Именно. Так кто по-вашему это мог сделать?
— Хороший вопрос, — задумчиво сказал князь. — Я не особо осведомлен в этой области, но вопрос стоит в другом — у кого может быть ДНК императора? Не так уж много людей может ее получить. Давайте возьмем лучшие лаборатории, как исследовательские, так и клинические. Моя «ВоронБио» к этому непричастна, «Золотой геном» Голицына по той же самой причине — тоже, а вот «СибирГен» клана Алтуфьевых или «Ретровир» клана Касьяновых — вполне. Как и многие другие, с геномом растений только ленивый не экспериментировал, хотя ГМО у нас запрещены. Хотя, если подумать… Если генетический материал императорской семьи ушел на сторону, то в список подозреваемых попадают все мало-мальски сведущие люди и компании, а это…
— Чуть больше сотни, — вздохнул Драбицын, — Уже поинтересовался. Поставка была по документам от товарищества «Робси», а это клан Зарянцевых.
— Зарянцевых? — саркастически
— Как жаль, что я оторван от своей службы…
— Ничего, вернете ее назад. Все мы не зря работаем над этим. Я сделаю запрос по финансовой отчетности Зарянцевых, не получали ли они в последнее время крупных субсидий или госзаказа. Ну и само собой, вы же принесли образец?
— Конечно, — граф подал Воронцову стеклянный контейнер, на дне которого сиротливо светилась золотой шкуркой одинокая отборная картофелина. — Если понадобятся еще образцы — только скажите.
— Завтра с утра все мои специалисты будут над ней колдовать, — покрутил в руке контейнер князь. — Да, вот что еще, дайте Голицыну образец, пусть его яйцеголовые поколдуют. Как ни неприятно это признавать, у него специалисты чуть лучше моих, генными исследованиями они занимаются лет на десять дольше, и естественно, результатами не делятся и делиться не собираются. Может, обнаружат какой генетический маркер, чью-то подпись, которую пропустят мои.
— Хорошо, Ваша Светлость!
Глава 12
Директор Лос-Анджелесского управления ФБР Адам Мирски раскачивал пальцем кинетическую фигуру — говорят, здорово нервы успокаивает. Ну и все как в жизни — отводишь шарик, отпускаешь — он соударяется с другими. Соударения не видно, но последний шарик на проволочках отлетает, как будто это его ударили. Так и здесь — все по цепочке. И цепочка эта похоже оканчивается где-то здесь, в отделении ФБР ЭлЭй. А началось все с личной трагедии, если назвать это так. Покончил с собой окружной прокурор Рамирес, давний и хороший друг, с которым знали друг друга столько лет. Да не просто знали, а дружили семьями, были крестными детей, встречались на выходные. Даже традиция была, лежа в шезлонгах под зонтиком пить ледяное пиво из переносного холодильника, глядя как в бассейне резвятся их дети. И вот — выстрел в голову, скорбящая жена в черном платье с вуалью и дети в преувеличенно серьезно смотревшихся на них черных костюмах, салют от полицейского управления, и сложенный треугольником флаг на память семье. Все, Диего отмучался. Как потом оказалось, мучился он долго — в газетах появилась подробная исчерпывающая информация. Оказывается, он был носителем ВИЧ, подцепил вирус от чешской проститутки, когда был в Чехии с рабочим визитом. Жена все знала, но разводиться не стала — какой же это окружной прокурор, погрязший в бракоразводных процессах на почве супружеской неверности и смертельного заболевания. Точнее, не заболевания, а бессимптомного носительства, вирус пока только был в его организме, но до стадии СПИД не дошло.
Только вот газета опубликовала это до того, как Рамирес вставил в рот ствол «Беретты». Чертова первая поправка… И ведь нельзя было привлечь газету за клевету, все в статье было правильно. Когда начали трясти редактора, он утверждал, что информация пришла из анонимных источников, и показал конверт с несколькими листками. С изъятым конвертом тоже было не все гладко — ни единого отпечатка, ни единого биологического следа внутри, только снаружи. Преступник был настолько грамотен и тщателен, что Мирски не сомневался — это целенаправленный слив информации, как раз направленный на подобную реакцию.
Единственный след в этом деле, приписка — «В моей смерти виноват Паркер. Урой эту суку, Адам!»
Паркер, Паркер… Мирски запросил всю доступную информацию, сначала из своего офиса, и был очень удивлен наличием приличного количества информации. Ну как же! Недавно было дело. По кляузе этого самого Паркера начали разбираться с другой фирмой. Когда от поверенных той фирмы пришли проекты встречных исков, а из анонимного источника документы о его махинациях, ФБР объявило его в розыск, уж слишком дурно пахло от его попытки избавиться от конкурента руками федерального правительства. Бесполезно, Паркер как в воду канул. По официальным каналам он не покидал территорию САСШ. Ну может он и лежит где-нибудь на дне моря с ногами в тазике с цементом, но где его информация? И главное, кто ее сливает?
И Рамирес был не единственный. Читая некрологи, Мирски увидел несколько знакомых имен, в том числе высокопоставленных государственных служащих, а прессе появились еще пять материалов о коррупционерах, насильниках, педофилах… Чуйка подсказывала Мирски, что это жу-жу-жу неспроста. Он спустил
аналитикам задание отследить связь между некрологами, чтобы узнать, как умерли те или другие. Ответ его ошеломил — только в Лос-Анджелесе покончили с собой двенадцать человек, в том числе и те, которым закатила скандал пресса. А имя Паркера всплыло и в Нью-Йорке — один бизнесмен, шагнув с сорок второго этажа, бросил в сердцах секретарше «Сука Паркер!». Его уже не спросить, мозги тонким слоем размазались по мостовой Манхеттена. Как и других. Так на кого еще есть компромат? Тут уже не банальный шантаж, это уже угроза национальной безопасности. Вот только как это доказать?С кем там враждовал неведомо куда исчезнувший Паркер? С покойным мистером Тьюрингом. Мирски решил пробить по базе данные Тьюринга…
Вот тут его ждало открытие. Тьюринг существовал только в виде документов в нескольких базах — и все. Мирски отправил агентов, проводя свое расследование — благо он директор отделения, и может себе позволить тратить ресурсы как ему вздумается, особенно если для дела. Результаты были ожидаемые. Тьюринга не было, он не существовал физически, ни детства, ни юности, ни одного человека, кто бы его знал или мог опознать. Как выяснил Мирски, мистера Тьюринга знал только один человек, курьер Алекс Монкур, давно исчезнувший без следа вместе с ним, отправившись в поездку. А вот теперь пробьем и его… И снова пусто. Монкура не существовало тоже. Тоже взялся ниоткуда, тоже никто его не знал… Ну от этого хоть фоторобот остался, составленный художником по словесному портрету — кстати, это тоже выглядело подозрительно. Чтобы у молодого пацана не было ни акка в инсте, ни в мордокниге, ни в других социальных сетях? Да увольте. Молодость, гормоны брызжут, хочется самоутвердиться и выложить фотки где только можно.
Значит, подозреваемых уже двое… Нет, все-таки только один, Монкур. Тьюринг давно почил в бозе, месяц назад погибнув в ДТП, причем тело не смогли опознать даже по ДНК… Не смогли опознать? Вот она, зацепка. Кто-то хорошо знал, как избавиться от тела так, чтобы криминалисты полицейского управления Нью-Йорка ничего не нашли, да они и не искали особо. Помер, да и помер, претензии никто не предъявлял. Покоится, наверное, в безымянной могиле. Да и что это даст? Кроме фотографии в водительских правах ничего и нет, эксгумация ничего не даст, только отнимет время и ресурсы. Оставался Монкур. Вот за этот хвост и надо тянуть. Мобилизовать все ресурсы, поставить его в список особо разыскиваемых… а на каком собственно основании? Ордера не будет, предъявить ему нечего. Только что пришить какое-нибудь нераскрытое дело по тяжкому преступлению или терроризму? Надо подумать.
Мирски чертыхнулся. Ему здорово хотелось курить, но не в рабочем же кабинете? Нарушение корпоративных правил. Да и борьба с курением тут велась такая, что и поблизости не покуришь, щтраф выпишут даже ему. Мирски зажмурился, задержал воздух, потом с шумом выдохнул. Раньше это помогало при ведении наблюдения, когда курить было нельзя. И все-таки пара затяжек «Америкен Спирита» была бы как нельзя кстати, крепкие, заразы, от них никотин аж с ушей капает. Чертовы правила…
Бенито «Бенни» Больцано с отвращением толкнул туфлей стоящего на коленях Джованни Лампони, отчего тот опрокинулся на спину, больно ударившись связанными за спиной руками.
— Ты опозорил семью Больцано, Джованни. Ты — человек без чести.
— Но я…
Бенито сделал жест рукой, и двое мордоворотов-телохранителей, подойдя к Джованни, не церемонясь, грубо подняли его, и не слушая причитаний, поволокли к выходу. Пощечина была ощутимой, даже не пощечина, а оплеуха со всего размаха. Ну ладно, взялся помочь кузену, но натворил при этом таких дел… Нарушил все мыслимые и немыслимые правила — работал на чужой территории, теперь придется отвечать перед Кошер Ностра, потерял своих — его — людей, и не отомстил, умылся, испугавшись за свою никчемную семейку. Как же, напугался русских, даже не братвы, а каких-то мифических русских солдат, которые якобы действуют в Нью-Йорке спокойно, как у себя дома! Да даже если бы и так, законы чести должны были быть исполнены. Месть, месть и только месть! Чтобы никто и не смел думать, что можно безнаказанно тронуть людей Больцано и уйти безнаказанным! Нет, так дело не пойдет. Над семьей Больцано никто не смеет издеваться, и этот сын шлюхи, сделавший семью посмешищем в глазах других семей будет показательно наказан, теперь уже его голова украсит его же каминную полку. Ну или останется на месте, вместе с телом на дне Гудзона, куда его опустит тазик с цементом — один из бесчисленных на речном дне Нью-Йорка, надежном кладбище лузеров. А вот что теперь делать с обидчиками, кому мстить? Алан Тьюринг, который был целью Лампони, вроде бы погиб, но Больцано в совпадения не верил. У маршалов много уловок, и несчастные случаи они подстраивают мастерски, чтобы сбить черных баунти хантеров со следа.