Наваждение Монгола

– Художник давно мертв.

И ведь не солгал ни словом.

– Я сожалею, – проговаривает робко, не выдерживаю, разворачиваю ее к себе, чтобы вглядеться в ее лицо, уловить фальшь, но там лишь чистота и сопереживание.

Дерзкая, глупая девчонка еще не отучилась жалеть…

– Зачем я тебе нужна, Монгол?

Реснички трепетно дрожат, но губки складываются в линию. Гордая девочка застыла в моей стальной хватке.

Наваждение. В моих руках. Как чертово дежавю. Как ангел смерти, явившийся за мной, чтобы делать больно. Такая непохожая на ту, которой нет, и вместе с тем…

Кажется, что схожу с ума, когда на миг накрывает от ее сходства…

Рассматриваю Ярославу, открываю для себя. Боится. Она меня боится настолько сильно, что дрожит, я чувствую озноб ее тела, вижу, как мурашки бегут по тонкой коже. Ее испуг застыл пеленой непролитых слез в небесно-голубых глазах.

– Отпусти меня.

Проговаривает ровно, уверенно, верит в то, что говорит, и меня почему-то тянет улыбнуться от наивности девочки, от ее святой веры в то, что такая тварь, как Айдаров, в ее жизни больше не фигурирует.

– Даже не думай опять бежать.

Не знаю, почему отвечаю ей. Малышке с необыкновенными чертами.

Я ценю храбрость, а ее отчаянная смелость, стержень и колкий язычок заставляют меня умиляться кошечке, которая, оказывается, любит подсматривать.

Я заметил ее, не мог не почувствовать, когда сгонял пар на улице. Инстинкты у палача вырабатывались годами. Слишком многие хотели отправить меня на тот свет и каждому смертоносному выпаду предшествует взгляд, который я научился ощущать кожей.

Только ее взгляд я почуял иначе, выделил его. А потом чуть не расхохотался, когда засек прилипшую к окну мордашку, которая прислонилась лбом к стеклу и пальчиками держалась за раму, чтобы не соскользнуть.

Миниатюрная девушка с аппетитными формами, никто не пропустит такую. В основном красивые женщины рано осознают свою власть над мужчинами и начинают этим активно пользоваться.

А эта бунтарка, похоже, очень одинока…

Мысленно торможу себя.

– Что ты чувствуешь, Ярослава?

Проговариваю вкрадчиво, а она облизывает мягкие полные губы, смотрит настороженно, как зверек, готовый дать деру в любую секунду, но на упрямстве заставляющий себя хорохориться.

– Я до ужаса напугана, – отвечает непонимающе.

– Нет. Ты не боишься. Страх ощущается иначе. А в твоих глазах совсем иные чувства.

На щеках вспыхивает румянец, красивые бровки сходятся на переносице

– Ты ничего не получишь от меня! – выговаривает зло, но вызывает лишь ухмылку.

Кажется, кто-то любит бросать вызов. Маленькая кошечка обнажила коготки и шипит, забавная.

– Ты сама мне все отдашь.

– Я тебе ничегошеньки не дам! – произносит запальчиво и глазки распахиваются в ужасе от фривольности собственной фразы.

– Уверена?

Кивает молча. Видно, поняла, что язык – ее враг. С трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.

Стоит подумать, как каменею. Странное чувство. Забытое даже. Похороненное.

Ярослава дергается в моих руках, хочет избавиться от прикосновения, только ее трепыхания доставляют ей боль. Морщит носик. Опять делает рывок.

У нее красивое тело. Нежное. Женственное. Не могу удержатся, пальцы колет от желания прикоснуться, и я касаюсь длинных шелковых волос, отвожу за ушко прядь, оголяя ее тонкую лебединую шею.

Наблюдаю, как вздрагивает, когда указательным пальцем задеваю мочку аккуратного ушка.

Бледная она. Слишком худая. Приглашаю Яру к столу. Немного мяса на костях ей не повредит. Ест она красиво, отламывает маленькие кусочки и отправляет в рот, прикрывая глаза и получая наслаждение.

Приятная альтернатива тому, к чему привык.

Дожидаюсь, когда наестся. Не похожа Ярослава на портрет той девицы, который у меня имеется. Хотя, признаюсь, что в клубе она отжигала на славу.

Словно не она там была. Два разных человека. Игра это? Часто бывает. Тогда передо мной виртуозная актриса. Хочу дать шанс.

– Расскажи мне о себе, – проговариваю четко, удерживая свои руки в узде, чтобы не сорваться, чтобы не напугать. Не спустить свою ярость с поводка.

– Что мне рассказать?

– Скажем, почему согласилась стать невестой Айдарова. За сколько продалась.

Забавная реакция. Глаза вспыхивают.

– А что, если я не продавалась? – произносит с вызовом.

– Удиви меня.

И она действительно это делает. Начинает рассказывать о том, как потеряла мать, и я не знаю, как ей удается опять бить в самую сердцевину, находить то, что все еще живо.

Я знаю, каково это, когда твоя мать умирает.

Ярослава рассказывает, а я словно наяву возвращаюсь в прошлое.

Влетаю в больницу как ошпаренный и вижу женщину, что кутается в старую шаль, сгорбленную и сидящую на стуле у самого выхода.

– Что случилось?!

– Ничего, сынок, домой проводи меня. Слаба я.

– Мне соседи сказали, что тебя на скорой увезли, а ты сидишь в коридоре?!

Разворачиваюсь и хватаю проходящего мимо равнодушного врача за халат.

– Почему моя мать до сих пор не в палате?!

Рявкаю так, что лысоватый мужичок в тонких очках вздрагивает и смотрит на женщину позади меня, которую они решили игнорить всем отделением.

– Молодой человек, она сама отказалась от госпитализации! Нужен полис, но пациентка его не предъявляет.

– Чего?!

Натруженная рука накрывает мое предплечье, смотрю на смуглые ладони с мозолями.

– Не нужно. Мне уже лучше, Тургун. Пойдем домой.

Отпускаю бледного доктора и смотрю на женщину, которая на карачках мыла полы даже в хрущевке, в которой мы жили, чтобы заработать, чтобы сына поднять. Драить полы дело тяжелое, за такой труд платят копейки.

Послушал, не настоял. Ушел домой и рассказывал, как проходят первые дни в универе. Желторотый пацан, надеющийся подняться по-честному.