Наваждение
Шрифт:
Вчера, когда она так удивилась, узнав, что может заработать тысячу долларов, она сказала ему, что сегодня останется дома. Но позже ей показалось, что лучше поехать в мотель и помочь маме заработать чаевые. Детям не разрешается заходить в Звездный зал, но Рэчел никто никогда не ругает, когда она заглядывает в зал из коридора и раз или два за вечер что-нибудь там споет. Там есть один поляк, которого зовут Том, время от времени он прохаживается по залу, всех хлопает по спине и спрашивает:
— Ну, дружок, как у вас сегодня дела?
А один раз, когда они с мамой спели «Незабываемый» [7] ,
— Я не хожу вбар, — напомнила ей Рэчел.
В основном она играла там в видеоигры, смотрела телевизор в конторе мотеля или сидела с Джорджем на кухне и рисовала, а он рассказывал ей о своем детстве в греческой деревне, где был такой бедный и голодный, что даже съел зубчик сырого чеснока, который мать зашила ему в трусы от сглаза.
7
«Незабываемый» («Unforgettable») — популярная песня Ирвинга Гордона, получившая наибольшую известность в исполнении Нэта Кинга Коула, впервые спевшего ее в 1951 г.
В оплату маминых услуг входил ужин, и она могла заказать себе любое блюдо из меню, которое Джордж не менял с 1973 года. Они кушали на кухне в перерыве между первым и вторым отделениями. В тот вечер они выбрали французский луковый суп и пирог с грибами, а Джордж стоял за стойкой и нарезал тоненькие ломтики мяса с большого куска.
— Фу! — сказала Рэчел. Она была вегетарианкой.
— Вы только послушайте ее, — покачал головой Джордж, — эту девочку, которая понятия не имеет о том, что такое голод!
После того как мама допила кофе и ушла обратно в бар, Рэчел вынула из рюкзачка блокнот для рисования с цветными фломастерами и стала рисовать Джорджа, когда он был мальчиком в Греции. На картинке она изобразила колодец, в который бросают монетки и загадывают желание, и каменный дом с красными шторами на окнах.
Потом она показала ему рисунок, и он сказал:
— Штор на окнах там не было.
— И даже занавесок не было? — спросила она.
— Занавески мы носили вместо рубашек.
Мама пела «Ты солнце моей жизни» [8] . Ее голос доносился до них каждый раз, когда распахивались двери в бар. Джордж, как всегда, когда слышал эту песню, начинал подпевать: «Ты как зрачок моих очей».
— Звезда, — поправила его Рэчел. — «Ты — звезда моих очей». — Сколько раз ей еще надо будет это повторять? Голос у него был отвратительный. — Ну, ладно, — сказала она. — Я пошла.
Из дверного проема ей не были видны все посетители, но она насчитала одиннадцать человек, восемь из них были мужчины, и еще там одиноко сидел за столиком черный. Блюдечко пока было пустым, там лежали только пять долларов, которые мама сама положила для затравки.
8
«Ты солнце моей жизни» ( «You are the Sunshine of My Life») — песня Стиви Уандера, впервые исполненная в 1973 г.
Когда мама закончила играть, ей захлопали только официантка и чернокожий мужчина.
Она тут же сыграла вступительные аккорды «Бесаме мучо».— Рэйч, — сказала она, указав микрофоном в сторону двери, — ты не хочешь меня поддержать?
Все повернули головы к двери. Рэчел дала матери начать и, как только та спела «Каждый раз, когда я тебя целую…», вошла в зал. Там стало удивительно тихо. Пожилая дама с розовыми кудряшками, напоминавшими сахарную вату, всю песню помахивала палочкой, какими размешивают сахар в чае или кофе, как будто дирижировала, но когда песня кончилась, мама поднесла к губам микрофон и сказала:
— Леди и джентльмены, это моя дочь Рэчел.
Дама вернулась обратно к стойке бара. Рэчел улыбнулась остальным посетителям — все они хлопали ей, а одна женщина подскочила к блюдечку и положила синеватую бумажку. Пять долларов!
Чернокожий мужчина встал из-за стола и положил туда же десять долларов, а потом подошел к Рэчел.
— Я только хотел тебе сказать, что у тебя замечательный голос, — проговорил он. Его собственный голос был глубоким и звучал так, будто мужчина был большим начальником.
— Спасибо, — ответила девочка.
— Я хотел бы пожать тебе руку, — сказал он, — если, конечно, ты не возражаешь.
Они обменялись рукопожатием. Ее ручонка в его ладони казалась почти белой. У Рэчел возникло приятное чувство, будто ее рука сделана из тонкого, хрупкого стекла.
— Вам не случалось бывать в Нью-Йорке? — спросила она.
— Боюсь, что нет. А почему ты спрашиваешь?
— Так, мне просто показалось. — Она бросила взгляд на маму, которая разыгрывала из себя светскую львицу, наблюдая за дочкой и незнакомым мужчиной.
— А теперь Рэчел пора идти, — сказала мама. — Может быть, она еще к нам заглянет, перед тем как в половине десятого мы должны будем вас покинуть.
— Спасибо за песню, — бросил мужчина. — Всего тебе доброго.
Он вернулся за свой столик.
Рэчел вытерла руку о юбку. Ту руку, которую он пожал. В один прекрасный день она встретит черного, встречавшегося с ее отцом, который приедет изНью-Йорка. По какой-то непонятной ей самой причине она была уверена, что это непременно случится.
Глава третья
Рон вышел из мотеля «Каса Эрнандес» в таком возбуждении, что даже забыл, где припарковал свой фургончик, который на самом деле остался выше по улице у закрытой бензоколонки. Он бросил взгляд на стоянку мотеля, потом пошел к другому мотелю, расположенному по соседству, и стал искать машину там. Должно быть, ее отволокли на площадку для брошенных машин. Или украденных.
— Вот и отлично, — пробурчал он себе под нос и пошел к перекрестку, где легче было взять такси.
Солнце уже клонилось к закату, но жара дня отдавалась от мостовой, и очень скоро с Рона градом катился пот. Ему вдруг пришло в голову, что, если он помрет от инфаркта, Рэчел об этом как-то узнает. Вчера прямо на улице скончался мужчина…
На полпути к перекрестку он вспомнил, что оставил машину у бензоколонки и пошел в обратном направлении. В кабине было жутко душно; ему бы следовало оставить чуть открытым окно. Он включил двигатель, и заработал кондиционер. Сколько рюмашек он пропустил? Точно Рон и не помнил. Две, наверное. Или, может быть, две двойных. Он потянулся к бардачку за фляжкой, которую всегда держал про запас. Раньше, когда он пропускал пару рюмочек, ему казалось, что все видят его насквозь. Официантка бывало спрашивала: