Наваждение

Так оно и было в действительности. Тот малый ему позвонил, едва Рон вернулся в мастерскую.

Нэнси слегка расслабилась:

— Правда? Он предложил хорошие деньги?

— Очень хорошие.

— Это о каком «вестингаузе» он говорил? Я что-то подзабыла…

— «Вестингауз» у меня один.

— Ах да, теперь вспомнила. — Она стряхнула пепел себе на грязную тарелку. — Точно, это же тот пылесос, который называется «Я люблю Люси»!

— «Тэнк клинер» 1952 года, — поправил он. Его раздражало, когда она давала его пылесосам дурацкие прозвища.

— Забыла тебе сказать, что как раз на прошлой неделе я смотрела у Энджи ту самую серию. Бедная Люси, она повсюду таскала с собой этот пылесос, шланг висел у нее на шее, и никто не хотел его у нее покупать. Она, сдается мне, тогда понятия не имела, сколько эта штука будет стоить через пятьдесят лет.

— Надеюсь, ты ничего не стала говорить об этом Энджи? — спросил он.

— О чем?

— О том, сколько он теперь стоит.

Энджи держала маникюрный салон, оказывавший на дому услуги проституткам и мамашам, жившим на пособие, все приятели которых, видимо, отсидели свой срок в тюрьме в Кингстоне.

— Нет, конечно, — ответила Нэнси, наморщив лоб. — Зачем мне было ей об этом говорить? Значит, ты решил продать его этому малому?

— Я еще ничего не решил.

Рон смотрел, как она убирает со стола. Когда они впервые встретились, Нэнси на одной только левой руке могла разнести шесть тарелок. Но где-то с год назад у нее что-то неладное стало твориться с правой ногой — постоянно мучили какие-то судороги, и теперь, конечно, по шесть тарелок зараз ей уже не осилить. Все сестры Нэнси (а их у нее была уйма, и большинство жили в Тимминсе [9] ), видимо, тоже страдали судорогами, но Нэнси какое-то время баловалась сильнодействующими наркотиками, а один из ее старых приятелей как-то двинул ей с такой силой, что она отключилась, и Рон считал, что у нее после этого не все в порядке с нервной системой. К счастью, на работе шеф на нее не жаловался, потому что с клиентами она всегда была весела и дружелюбна. Такой подход к клиентам еще никому вреда не приносил. Нэнси была одного с Роном возраста — ей исполнилось тридцать семь лет, — но издали вполне можно было дать семнадцать.

9

Тимминс (Timmins) — небольшой город на северо-востоке провинции Онтарио в 700 км от Торонто.

— Я тебе говорила, что Фрэнк переделывает меню? — спросила она. — Помнишь? Чтоб сделать его привлекательнее для детей.

Мысли Рона были целиком поглощены той девочкой — Рэчел. Сердце билось так гулко и надсадно, что, казалось, ему жали ребра.

— Спущусь-ка я вниз, проверю «вестингауз», — сказал он, вставая.

— Тогда я пошла в ванную, — произнесла Нэнси с чуть заметной застенчивой улыбкой, которая показалась ему неуместной и даже в чем-то похотливой, поскольку Нэнси не имела ничего общего с тем чистым и нежным образом, что он пытался удержать в памяти.

Дом у него был двухэтажный. На первом этаже со стороны фасада располагалась мастерская, за которой находилась кухня, а на втором — гостиная, спальни и ванная. В подвале, в закрытом помещении под гаражом, он хранил свои коллекционные пылесосы.

Проходя через мастерскую, Рон почувствовал неодолимое желание тут же сесть в фургончик и поехать на улицу, где стояла школа Рэчел, хоть прекрасно понимал, что увидеть ее там был один шанс из тысячи. Голова его кружилась, все тело покрылось потом. На грани паники он открыл дверь в подвал и тяжело затопал по ступеням, роясь в кармане в поисках ключа.

Все его пылесосы были в идеальном состоянии: хромированные части отполированы, моторы и щетки как новые, и даже пылесборники настоящие. Но именно «вестингауз» с корпусом, напоминающим дирижабль, был ему особенно дорог.

Склонившись над ним, Рон с горечью подумал о том, что, может быть, ему придется расстаться со своим сокровищем.

Ну нет, подумал он спустя некоторое время, продать его он просто не может. Дела шли ни шатко ни валко, особенно в том, что касалось домашней техники — цены на работу и запчасти так подскочили, что проще было покупать новые телевизоры, видеомагнитофоны и лазерные проигрыватели. Но он как-нибудь перекрутится. К продаже «вестингауза тэнк клинера» нужно морально подготовиться, а пока он не находил в себе сил смириться с этой потерей.

Поднявшись наверх, он взял бутылку виски «Сигрэм», к которой не притрагивался, наверное, лет пять. Она была наполовину полна. Рон плеснул себе двойную порцию. Если чем-то надо жертвовать, так уж лучше этим. Наверху в ванной Нэнси напевала «Желтую птичку» [10] . Он уже слышал, как она наигрывала эту мелодию на банджо (мать оставила ей в наследство свой старый инструмент), но в его присутствии она пела так тихо, что звуки банджо заглушали голос.

С минуту Рон стоял не двигаясь. Пела Нэнси совсем неплохо. Он подумал о том, что человек она хороший… ума бы ей еще немножко вложить, но в жизни не это главное. В жизни ей больше всего хотелось, чтобы они поженились и вместе жили в этом вот доме. С ним — толстяком, ремонтирующим бытовые электроприборы, в этом вот доме — развалюхе из красного кирпича, стоявшей в промышленной зоне рядом с гаражами, где стучат молотками жестянщики и поварята лепят бутерброды для забегаловок. Не понимай он отчетливо, как мало мог ей предложить — гораздо меньше того, на что она могла рассчитывать, — ему бы это польстило. И его совсем не радовало, что она видела причину нежелания жениться на ней в том, что у нее была удалена матка. Хотя это обстоятельство и составляло тот аргумент, который нечем было крыть.

10

«Yellow Bird»— ямайканская песня в стиле калипсо о том, как самец птички улетел от самочки.

Время от времени, как бы желая ему показать, что она не эгоистка, готовая на все, лишь бы не дать ему уйти к другой женщине, способной иметь ребенка, Нэнси говорила ему:

— Ты мог бы стать замечательным отцом.

Мог бы? Он как-то читал, что запрет кровосмешения — это мощный сдерживающий фактор, но люди не очень-то любят распространяться о такого рода обстоятельствах, поэтому сказать что-то определенное в этом плане непросто. Взять хотя бы Рэчел…

У него снова стало колотиться сердце. А что, собственно говоря, Рэчел? Какого рода чувства он к ней испытывал — отца, защитника или просто романтизировал в ее образе свою похоть? Прикрыв рукой стакан, он попытался честно взглянуть правде в глаза. В конце концов он решил, что в нем готова разбушеваться вся гамма чувств, как будто он чиркнул спичкой и теперь прикрывает рукой пламя от ветра.

На следующее утро Рон проснулся с таким чувством, что с ним случилось что-то не вписывающееся в рамки обыденной повседневности. Мысль о Рэчел доставила ему удовольствие, но не более того. Не было ничего такого, с чем он не смог бы совладать.

Именно с таким ощущением он пошел завтракать. К половине десятого он уже стоял у окна и думал о том, какой у нее рот. Час спустя его преследовал образ девочки, игравшей на перемене в школьном дворе.

Закрыв мастерскую, Рон поехал к школе.

Машину он оставил за два квартала. Как раз в тот момент, когда он вылезал из нее, раздался звонок на перемену, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вызвать ни у кого подозрений торопливостью. Подойдя к газетным киоскам, стоявшим ближе к северо-восточному краю школьного двора, он купил газету «Торонто Стар» и сделал вид, что читает, хотя на деле наблюдал за площадкой для игр.

Девочку он увидел около качелей — она играла в ладушки со старшей подружкой. Теперь футболочка на ней была розовая, под цвет губ. Джинсы те же, лиловые, и белые кроссовки.

— Ладно, а теперь давай вот так! — донесся до Рона ее громкий голос, и он увидел, как она ловко сделала руками серию каких-то быстрых движений.

Он следил за ней, пока не прозвенел звонок, потом сложил газету, сунул ее под мышку, вернулся в фургончик, устроился поудобнее и долго сидел, одурев от счастья.

Вернувшись в мастерскую, он с энтузиазмом принялся за работу — стал менять регулятор напряжения заумно сконструированной микроволновой печки, — уже пару дней у него руки до нее никак не доходили. Его окрыляло счастье. Но ощущение душевного подъема пропало после звонка клиента, который пожаловался, что отремонтированный Роном увлажнитель воздуха снова сломался, и от этого Рон увидел себя таким, каким был на самом деле, — человеком, обреченным на страдания. Когда он рылся в коробке с деталями, его мясистые руки, казалось, принадлежали недотепе, который вряд ли возвысится над мелочными радостями своего ремесла.