Навои

Навои, как всегда, не возражая, принял поручение, которое считал полезным для народа и страны. Поклонившись в знак согласия, он спросил:

— Какой подарок привезет сей бедняк многострадальным жителям столицы? Каким лекарством вылечит ее обитателей?

— Всему миру известно, что я государь, а не лекарь, — пошутил Хусейн Байкара.

Навои любил веселую остроумную речь. Он мог бы красноречиво ответить султану, но на сей раз только улыбнулся и продолжал серьезным голосом:

— Когда ваш слуга прибудет в столицу, он должен порадовать горожан. Я хотел бы, чтобы вы почтили меня высочайшим указом.

— Каково бы могло быть его содержание? — спросил государь.

— Таково, чтобы каждое слово указа, как солнце, давало сердцу жизнь, — ответил Навои. — Каждая буква этого указа да будет морем справедливости! В нем могли бы заключаться обещания, что на головы жестоких, лицемерных чиновников, расхитителей народного добра, обрушится град камней.

Хусейн Байкара, не отвечая, лукаво улыбнулся. Потом он заговорил о других делах, которые следовало исполнить в Герате.

Когда поэт поднялся, собираясь уходить, султан сказал:

— Готовьтесь в дорогу. Мы скоро составим и вручим вам указ.

Навои медленно направился к своему шатру. Всем существом своим он был уже в Герате, В голове его теснились всевозможные мысли и планы.

Слуга принес кушанье из общего котла. Поев не много мяса, поэт отставил блюдо в сторону. Вместо шербета он потребовал чашку холодного айрана. Потом собрал шахматные фигуры, разбросанные на ковре. Ему очень хотелось пригласить кого-нибудь из шахматистов, живших в соседних шатрах, но он боялся увлечься игрой. Подобрав шуршащие листки белой и цветной бумаги, лежавшие на низеньком, заваленном книгами столике, поэт сложил их в небольшую разрисованную шкатулку из слоновой кости. Это были газели, муамма и туюги, [54] сочиненные в походе, — но еще не переписанные набело.

54

Т у ю г — четверостишие, заключающее в себе игру слов.

Сборы в дорогу были окончены. Пробежав глазами присланный султаном указ, поэт остался доволен. Он свернул бумагу в трубочку, запечатал ее сверху и спрятал в складки тюрбана. Слуги подвели к палатке стройного иноходца. Спутники поэта тоже были готовы. Среди них находился его верный нукер, Баба-Али, крепко сложенный, умный, обходительный юноша; Навои сел в седло, покрытое бархатным ковриком, и конь тронулся, легко помахивая головой. За ним двинулись Баба-Али и еще несколка дворцовых слуг и чиновников.

Поэт любил ездить верхом, любуясь тихими полями. Иногда в пути он даже сочинял газели.

Вдали, в нежной синей дымке тумана, виднелись спокойные горы; в воздухе тусклыми тенями высились деревья. Ветер быстро бежал по песку; прозрачные потоки журчали среди скал. Все это волновало поэта, во всем он видел прекрасное, гармоничное проявление единой великой силы.

Навои внимательно оглядывал посевы и сады. С радостью смотрел он на стада коз, которые прыгали, дощипывая траву, по головокружительным скалам и горным вершинам. Любовался шатрами кочевников, подмечая особенности простой степной жизни, беседовал со своими спутниками об их языке, быте и обычаях.

На огромной скале, горделиво вздымавшейся на берегу реки, Навои заметил следы каких-то рисунков. Остановив коня, он осмотрел скалу сверху донизу и убедился, что почти стертый дыханием времени рисунок изображает вооруженного всадника. Навои подозвал спутников. Он высказал предположение, что этот рисунок сохранился со времени искандера Зу-ль-Карнайна и заговорил о значении исторических памятников. В Навои поднялась буря мыслей о вечном течении времени, о краткости земной жизни, вспыхивающей на мгновение, как молния угасающей в вечности, о смысле и тайне бытия. Поэт печально отвел глаза от скалы и долго молчал, отдаваясь своим мыслям. Только когда путники остановились в одном из рабатов [55] покормить коней и немного отдохнуть, поэт снова оживился. Сев в кружок со своими спутниками, он начал говорить о необходимости улучшения дорог и возведения новых рабатов. После ужина Навои прочитал не сколько своих и чужих муамма, предлагая разгадать скрытые в них имена. Его спутники рассказывали эти забавные истории.

55

Рабат — придорожная гостиница.

Не успел Навои приехать в Герат, как по городу молнией разнеслась весть, что поэт привез особый указ. Все горели желанием поскорее его услышать. В Герате внешне царило обычное спокойствие. Все, как будто, занимались своими делами, но гнев народа не остыл… Мятеж каждую минуту готов был вспыхнуть снова, еще более грозный, чем прежде.

Поэт направился в диван. Подробно ознакомившись со всеми событиями, происшедшими в Герате за время отсутствия государя, он отменил налог, введенный Ходжой Абдуллой и другими чиновниками, сместил должностных лиц, виновных в преступлениях.

У дверей дивана толпились бедняки с прошениями в руках. Кто бы то ни был — старик, юноша, женщина, таджик, тюрк, — Навои терпеливо выслушивал каждого. Он расспрашивал жалобщиков о делах, утешал их; разрешал их споры. Входившие к поэту в слезах, выходили успокоенные, согбенные выпрямляли стан.

В ханаке большой гератской мечети, на расписных айванах [56] с толстыми, в обхват, столбами, на широкому ровном дворе, на минаретах, на кровлях зданий, со всех сторон окружавших мечеть, — везде были люди. Даже гератские бродяги, которые, не взирая на преследования; блюстителей нравов — мухтасибов, [57] — обычно пренебрегали молитвой, в этот день кое-как накрутили на головы чалмы и явились в мечеть.

56

А й в а н — веранда, терраса при доме

57

Мухтасиб — лицо, обязанное наблюдать за честностью нравов, правильностью весов на рынках и благопристойностью в частной и общественной жизни.

Навои медленно, величаво поднялся на возвышение — мимбар. [58] Все встали. Никто не произнес ни слова; все взоры были устрияленьт на поэта. Стоя на мимбаре, Навои обвел глазами толпу, охваченную мыслью, единой надеждой. Глубокие чувства волновали поэта. Держа указ в чуть заметно дрожавших руках, слегка повысив голос. Навои читал. Люди выражали теснившиеся в сердце чувства выкриками: «Справедливо!», «Дай-то бог!», «Проклятие злодеям!».

Содержание указа передавалось из уст в уста Оно Мгновенно стало известно в задних рядах и даже на крышах. Поэт, волнуясь, произнес краткую, глубоко прочувствованную речь. Когда он кончил, в воздух поднялись тысячи рук — шершавые мощные ладони дехкан, зеленые руки красильщиков, тонкие, костлявые пальцы ткачей. Молитвы и благословения огласили высокие своды мечети.

58

М и м б а р — возвышение в мечети, с которой читается проповедь.

Люди с радостным облегчением выходили на улицу. Поэт остался в мечети побеседовать с гератскими учеными и мударрисами о положении студентов. Избегая всякого поклонения себе, Навои в одиночестве вернулся в диван. Здесь он составил длинный список чиновников, обижавших и притеснявших народ, решив наказать каждого сообразно его вине и проступкам. Весь Герат только и говорил о поэте. За неделю Навои завершил дела и возвратился в лагерь Хусейна Байкары.

После первого поражения Мирза Ядгар снова собрал большие силы и занял Астрабад. Теперь он направил взоры на Герат. Его отряды уже действовали окрестностях города. Хусейн Байкара встревожился. Навои советовал как можно скорее возвращаться в Герат, чтобы собрать там новые силы и окончательно расправиться с мятежником. Хусейн Байкара поспешил с войском к столице.

События разворачивались с быстротой молнии.

Хусейн Байкара шел днем и ночью. В одном или двух переходах от столицы он остановился. Султан ожидал, что вельможи Герата, по обычаю, устроят ему торжественную встречу, но в столице, казалось, и не подозревали о его приближении. Герат был глух и холоден. В войске началось брожение. Люди, посланные, чтобы выяснить положение, вернулись в унынии. Они сообщили, что путь к столице закрыт и что беки, Начальники крепости, перешли на сторону Мирзы Ядгара. Волнение и растерянность в войске усилились. Навои вошел в шатер султана.