Навруз

— К пятнице закончим, — установил наконец срок Манзур. К какой пятнице, правда, не сказал. Пятниц в году что семечек в дыне: по одной вытаскивать — до следующей весны дела хватит. Но брат не обманул. В один из четвергов он приколотил дно. Приколотил и подал мне готовое ведро.

— Набери в него воды и проверь, не течет ли. Если не потечет, значит, первую ступень ученичества ты перешагнул.

Сколько этих ступеней, Манзур-ака не сказал, наверное, немало. Во всяком случае, не две и не три. Первую я одолел за две недели, сколько потребуется на остальные? Не вырастет ли у меня борода, пока стану жестянщиком, медником или кузнецом?

Ведро не потекло. Значит, ступеньку я перешагнул успешно.

— В субботу примемся за следующее, — сказал я брату, сияя от счастья.

— Перед субботой есть еще пятница, — напомнил Манзур-ака. — А в пятницу аллах решит, чем нам заняться следующую неделю.

На бога я надеялся: не станет он отнимать у меня вёдра. Зачем они ему? Поэтому поблагодарил брата и поспешил домой, чтобы поделиться своими успехами с родителями.

Однако надежда моя на доброту и справедливость всевышнего не оправдалась. В пятницу к нам пришел брат Манзур и спросил отца:

— Нужны ли в доме новые ведра?

Отец задумался, не зная, как ответить. Наверное, новые ведра всегда нужны в хозяйстве. На всякий случай он посмотрел на матушку — как она думает.

Матушка сразу смекнула, и чем дело.

— Нет, новые ведра не нужны. Старые не знаем к чему приспособить.

— Может, тазы нужны? — спросил брат.

— Нет, и тазы не нужны.

— А совки?

— Нет, нет! — замотала головой матушка.

Брат сел на супу, положил голову на ладони и уныло сказал:

— Никому не нужны сейчас новые ведра и новые тазы…

«Как не нужны? — мысленно возразил я. — А сто ведер? Ведь кто-то же заказал их?» Впрочем, теперь уже ясно было, что сто ведер придумал брат!

Матушка опустилась на супу рядом с Манзуром и вздохнула сочувственно.

— Не выйдет, значит, из Назиркула кузнеца?

— Почему не выйдет? Рука у него твердая, глаз точный. Выйдет и кузнец, и жестянщик, и медник.

— Кузнеца не рука делает, а железо, — снова вздохнула матушка. — А железа-то и нет.

— Нет, — согласился брат Манзур. — Ничего нет: ни железа, ни олова, ни угля. Время такое — огонь в кузнице не горит, молоток не стучит. Осталось повесить замок на дверях…

Я не думал, что дела брата так плохи, а счастье мое так недолговечно. Не успело прийти — и тут же ушло. Я заплакал на глазах у всех.

— Вай! — кинулась ко мне матушка. — Достойно ли йигита лить слезы? Не роняй чести кузнеца!

— Какой я кузнец?!

Брат сердито глянул на меня и крикнул:

— Ты кузнец!

Не знаю, в эту минуту или раньше он придумал то, что сказал:

— Мастерская не закрывается. Просто нет заказов. Не нужны сейчас людям ведра, серпы. Урожай еще не созрел. Начнет созревать, и пойдут к нам с поклоном: сделайте то, сделайте другое… Тогда и шести рук не хватит.

Про осень Манзур хорошо сказал. Мне представилось, как толпится народ у мастерской, как стараемся мы выполнить заказы. Молотки стучат, гремит железо, вздыхают меха. Идет работа, от которой весело на душе.

— Однако мозоли с ладоней не должны сойти, — поглядев на меня, добавил Манзур. — Набрал мозоли-то?

Я старательно закивал и показал руки. На них в самом деле были мозоли. Правда, не от молотка, не успел молоток оставить след, от ведер, что таскал я всю зиму.

— Вот и славно. Без мозолей нет мастерового… Так вот, чтобы не сошли мозоли, надо руки у горячего дела держать.

Брат повернулся к отцу, который стоял на террасе, прислонившись плечом к столбу и всем своим видом показывал, что далек от всего происходящего во дворе.

— Отец! — окликнул его Манзур. — Не послать ли нам Назиркула и Сафара-чиканака в степь собирать я итак?

Без особой охоты отозвался отец, и отозвался так, что ничего не прибавил и ничего не убавил в затеянном братом разговоре.

— Янтак — хорошее топливо. Жару дает много, вот только горит быстро.

— Так пошлем ребят в степь?

Отец глянул на матушку и тем призвал ее на помощь. Когда надо было сказать последнее слово, без нее не обходилось.

Матушка тотчас рассудила, как лучше определить меня.

— Если нужно сберечь мозоли, пусть Назиркул собирает янтак.

Это обидело брата.

— Не ради мозолей, а ради блага нашего. Ни в доме, ни в мастерской без топлива не продержишься и дня. На базаре вязанка янтака стоит ой как дорого!

— Я же говорю, назвался жестянщиком, тяни янтак из земли. Пусть идет в степь!

Теперь и отец решился вынести приговор:

— Пусть идет!

Какую бы узкую тропку ни протоптал человек — все дорога жизни

Новый день я встретил уже в степи.

На одноухом осле мы с Сафаром-чиканаком направлялись в Учтепу — три холма, известное всем джизакцам место. Во время восстания сюда выселили всех жителей города. Более пустынный и мертвый край трудно было найти.

На Учтепе ничего не росло, кроме янтака — колючей травы, да и янтак не особенно охотно расселялся по выжженной солнцем степи. Куст от куста — на два-три аршина. Весной, во время дождей, янтак поднимался на ладонь всего лишь. Зеленый и гибкий в апреле и мае, в июне он начинал желтеть, а к середине лета высыхал. Весной янтак охотно ели овцы, а летом и осенью — только верблюды. Оттого и назывался он верблюжьей колючкой. Острые, сухие кустики не ранили этих огромных животных, они их легко и с удовольствием пережевывали. Вообще, верблюды могли все разжевать, я думаю, и гвозди им были бы нипочем.

Одноухий осел наш неторопливо стучал своими тонкими ножками по пыльной тропке, а мы, сидя на его спине, вели разговор о преимуществе мелких животных перед крупными, верблюдом, например. Нам повезло, что у Сафара-чиканака был не верблюд. Во-первых, он не прошел бы в калитку, во-вторых, сломал бы своим огромным горбом крышу сарая, где обычно стоят осел и корова. В-третьих, он съел бы всю траву во дворе, все листья на деревьях и на этом не остановился бы. Со своей длинной шеей, он до всего мог добраться.