Навруз
Шрифт:
Шалаш получился довольно большим. В нем могли свободно поместиться не только мы с Сафаром, но и Арслан. Так вначале и предполагалось. Но, посоветовавшись, решили оставить пса снаружи. Пусть караулит хижину и осла и своим лаем извещает нас об опасности.
Такое решение Арслану не понравилось. Он попытался влезть в шалаш и, когда был выдворен, обиженный, пошел к одноухому и лег рядом.
Покончив с шалашом, мы принялись косить янтак. Косят его, подрубая под корень и отбрасывая в сторону. Идешь от кустика к кустику, набираешь копенку. Дело простое вроде бы, но и оно требует умения и сноровки. Сафар
— Скорее, скорее! — кричал он с другой стороны тропы. — К закату солнца надо еще расставить силки.
А солнце уже пересекло зенит и спускалось к краю степи. Длинными стали наши тени, вот-вот дотянутся до горизонта. Я стал догонять их. Спина моя ныла, руки отяжелели, хотелось бросить серп и лечь на землю.
Наконец солнце коснулось холмов — большое, широкое — и стало плавиться на них. Сафар первым откинул серп и побежал в шалаш за силками. Я не мог сделать и шага, силы покинули меня. Словно подкошенный янтак, упал на траву и закрыл глаза.
— Назиркул! — позвал меня Сафар. Неугомонный, он и тут не оставлял меня в покое.
Подниматься не хотелось, даже отвечать не хотелось. Я смолчал.
— Где ты, Назиркул?
Я пожалел, что связался с этим охотником на перепелов. Не нужны мне эти прекрасные певцы, не нужна пеструха, не нужна лошадь. Ног с ними!
Мои мысли Сафару были, конечно, неведомы, поэтому он продолжал орать чуть ли не на всю степь:
— Назиркул! Назиркул!
Пришлось подняться с трави и подойти к шалашу.
— Ну что тебе?
— Давай ставить силки. Ты помнишь, где вчера кричали перепела?
— Не помню.
— У тебя ушей не было?
— Были. Только я их обратил к небу, где пел жаворонок.
— Глупый жаворонок. Кому он нужен? За него не то что коровы, курицы дохлой не дадут.
— Пусть, зато он красиво поет…
— Ладно. Держи силки, идем!
Все было приготовлено: глина замешена, бороздки в земле прорыты. Концы конского волоса Сафар-чиканак клал в бороздку, замазывал глиной. Снаружи оставалась лишь петля. Умению Сафара можно было только позавидовать. Мастер на все руки. И где он всему этому научился?
Расставив силки, мы вернулись к шалашу. И вовремя. Солнце вдруг провалилось за холмы, и сразу стало темно. В двух шагах ничего не увидишь. Вроде бы мы ослепли.
— Ты здесь? — спросил я Сафара.
— Здесь.
— Давай влезем в шалаш!
Мне хотелось поскорей укрыться, отгородить себя от степи, которая в темноте казалась таинственной и страшной.
— Нельзя, — спокойно ответил Сафар. — В шалаше мы не услышим, откуда летят перепела.
Со своими перепелами он забыл, что уже ночь, что дует ветер и скоро станет холодно. Забыл, что надо поесть: с утра мы ничего не имели во рту.
О еде вспомнил не я один. Арслан уже давно повизгивал, заявляя о своем праве на кусок лепешки. Настало время ужина.
— Мы можем слушать крик твоих перепелов около мешочка с сухарями, — сказал я Сафару.
— Они хрустят, спугнут птиц.
— Что же теперь, ни есть, ни пить?
— Утром поедим.
— До утра можно умереть с голоду. Вот и Арслан скулит.
— Собака способна не есть три дня.
Сафар
все знал, спорить с ним было бесполезно. Поэтому я влез в шалаш и стал искать там мешочек с сухарями.— Зря ищешь, — усмехнулся Сафар. — Я спрятал сухари в стожок янтака.
Правду он говорит или обманывает, понять было трудно. Но мешочек в самом деле исчез из шалаша. Не было тут и кувшинов с водой. Воду он, видно, тоже унес.
Идти к стожку мне не хотелось. Во-первых, те» но, о-вторых, страшно.
Я сел на одеяло и стал думать. О чем может думать голодный мальчишка? О сухарях? Нет. Я думал о том, что впереди ночь и что она холодная. Что придут волки и слопают нас. Сухари в стожке они не тронут. Зачем им сухари, когда есть осел и двое мальчишек? Арслан вряд ли справится с серыми. Он голоден, а у голодного, как известно, сил мало.
— Ладно, — подобрел Сафар, — ешь сухари! Они лежат под подушкой.
Страшные мысли мои сразу исчезли, будто их ветром сдуло. Кстати, ветер, холодный и напористый, прибежал с холмов и принялся трепать траву на крыше шалаша. На смену страшным мыслям пришли добрые и веселые. Особенно добрыми они стали, когда в рот мой попал первый сухарь и хрустнул на зубах.
— Тише! — предупредил Сафар. — Вот-вот появятся перепела.
Я закрыл поплотнее рот, чтобы ни один звук не вылетел, и принялся уничтожать сухую лепешку. Не целуй» лепешку. Перед тем, как ее высушить, ее разделили на части, и вот одну из таких частей, величиной с пол-ладошки, я старательно разгрызал. Расправившись с первым сухарем, я принялся, естественно, за второй, но тут во мне заговорила совесть.
— Сафарджан! — позвал я друга. — Возьми лепешку.
Сафар не отозвался сразу. Должно быть, голод был не так силен, чтобы одолеть упрямство моего друга. Но все же одолел.
— Потом, — сказал тихо Сафар. Сказал и вздохнул грустно. — Покорми лучше Арслана.
Я позвал Арслана и сунул в его пасть сухарь. О сохранении тишины пес, конечно, не побеспокоился. Он так рубанул клыками лепешку, что хруст разнесся по осей степи. Сафар даже присел от неожиданности.
— Тсс!
Но предостережение запоздало. Арслан уже расправился с сухарем и требовал следующего.
— Не давай больше! — остановил меня Сафар. — Нам жить здесь несколько дней.
Несколько дней! Пояснение не столько удивило меня, сколько напугало. Оказывается, Сафар собирается жить в степи неделю. Теперь уж волки наверняка слопают нас. На одну, ночь им хватит осла, а на вторую и третью потребуют кого-нибудь из нас. Некормленый Арслан — плохой защитник, он сам может стать добычей серых. И я бросил псу второй сухарь. Пусть набирается сил.
Снова раздался хруст, и снова Сафар прошипел:
— Тсс!
— Больше не дам! — объявил я Арслану. — Двух сухарей на двух волков хватит. Ложись и стереги шалаш!
— У шалаша его можно удержать только сухарями, — сказал Сафар. — Привяжи его веревкой.
Пришлось вылезти из шалаша, найти конец веревки и закрутить ее вокруг стебля янтака. Я выбрал самый толстый, чтобы Арслан не оторвал его от корня.
— Сиди тихо!
Если бы мне так посоветовали, я бы сразу лег и заснул. Время сна. Но Арслан ждал от меня не совета, а сухарей. И стал их требовать. Он крутился на одном месте и скулил.