Навстречу судьбе

Молодой человек на момент умолк, еще раз бегло взглянул на молодую пару, которая, ни на кого не обращая внимания, довольствовалась сама собой, и продолжал далее: «Мы договорились с ней переписываться. И первое время она мне писала часто. Жаловалась на одиночество. Признавалась, что и она меня давно заприметила. Все ждала, когда подойду. Только, писала она, не верится, что мы когда-нибудь будем вместе. Я, как мог, ее морально поддерживал, писал, мол, чепуха, срок службы не ахти какой. Два года промелькнут — не увидишь как. Но чем дальше шла служба, тем реже получал я от нее весточки. Короткие, писанные наспех, хотя веселые и беспечные. То ее кто-то приглашал в бар, то на вечеринку, то еще на какое-то веселье. И всюду с выпивкой. А месяца два она мне совсем не писала. Последнее письмо, как раз перед дембелем, было вообще до неузнаваемости странным. Дескать, все парни ненадежные типы, и что, мол, не на кого положиться. И опять жаловалась на одиночество.

Демобилизовавшись, я в первую очередь зашел не к матери домой, а к ней. И увидел в ней страшную перемену… Волосы она подстригла и покрасила в рыжий цвет, брови повыщипала, губы стали обессоченные, словно увядшие лепестки. Изменилась не только внешностью, но и характером. Что-то недоверчивое, отчужденное и скользкое сквозило в ее разговоре. Но кинулся-то я к ней как к прежнему нежному и хрупкому цветку. Пройденное время не изменило во мне ее очарования. И целовал я ее с той же жадностью. Но не сладость уже я тогда почувствовал от этих губ, а курево и перегар. Оказалось, за время нашей разлуки она успела привыкнуть и к сигаретам, и к выпивкам. А те два месяца, которые мне не писала, она пролежала в психиатрической больнице. И только тут я осознал основательно, до чего довели ее эти частые выпивки, о которых она мне извещала с таким восторгом. Да много ли надо было неокрепшему организму? Убедившись, что я не охоч к вину, к нам домой она наотрез отказалась идти. Затем стала вообще избегать наших встреч. А через неделю-другую уехала куда-то».

Молодой человек снял очки, прищурив глаза от солнца, вытер пот со лба и шеи носовым платком и с укоризной проговорил: «Как я казнил себя потом, когда узнал, что первую-то рюмку она выпила у меня на проводах».

Сила любви

У нас на заводе один парень Миша влюбился в молодую женщину Лену, которая только что развелась со своим мужем. Он стал ходить к ней прямо на квартиру. На работе сослуживцы втайне осуждали их, и в первую очередь Лену, поскольку у нее было двое детей, и, что удивительно, они быстро успели привыкнуть к нему и стали называть его папой.

Главное, что я запомнил из их любовной истории, — это какими они поначалу были счастливыми. Особенно Лена. Она сразу стала ходить вся преображенная. Улыбающиеся глаза, как у романтичной девчонки, горели живым блеском. Лицо нежное-нежное. Однажды я даже не вытерпел, спросил: «Лена, у тебя за последнее время такое миленькое личико, что ты с ним делаешь, может быть, какими особенными кремами мажешь?». Помню, щеки ее от смущения залились румянцем, и она, улыбаясь, искренне проговорила: «Ничего я с ним не делаю, просто, когда моюсь у себя в ванной, потру его немного мочалкой. И все!». Но тут, понятно, причина крылась не в мочалке, а в полном удовлетворении в любви и жизни. Мы это называем Счастьем. В ее глазах искрились веселые огоньки, цветущая душа была полна доброты и радости. Вот что делает сила Любви.

Лена чувствовала себя по-настоящему счастливой. Но так продолжалось недолго. Примерно месяца через три об их романе дошли слухи до Мишиной матери. Мать категорически запротестовала. И все сделала для того, чтобы разлучить их. Сына уволила с завода и поженила на одной знакомой девушке из Ленинграда. Она думала этим браком связать молодых людей навек, но они прожили всего две недели. И развелись.

За Мишей я не наблюдал резких перемен. Но Лена — не подобрать слов, как изменилась. За какие-то две недели сделалась подавленной, изможденной. Провалившиеся глаза поблекли. Веки от слез набухли. Лицо стало одутловатое, серо-желтого цвета. Выглядела намного старше. Вскоре и она с завода уволилась. И зажили они каждый своей жизнью. Потом я слышал, что Миша женился на другой.

Года через три я оказался у него на квартире. Он меня познакомил со своей женой. Передо мной стояла женщина, как две капли воды похожая на Лену, которая работала у нас на заводе.

«Мужайся, сынок…»

Недавно я встретил бывшего директора школы № 24 Советского района Нижнего Новгорода Сербера Владимира Яковлевича. Проработал он в ней почти четверть века.

Познакомился я с ним в 1969 г., когда только открылась школа, и моя дочь пошла учиться в первый класс. Помню я его предельно вежливым, воспитанным и на редкость обаятельным.

Моя задача в своем рассказе донести до читателя, как Владимир Яковлевич в детстве и юности дважды получал увечья, но не упал духом и не остался инвалидом на всю жизнь, а благодаря своему терпению, мужеству и выносливости, занятиями гимнастикой восстановил свое здоровье. Если бы кто другой о нем рассказал, что он в жизни перенес такое, я не поверил бы, потому что он до сих пор выглядит здоровым и подтянутым. Видимо, неустанные занятия спортом сделали его таким.

Родился он на Украине, в Винницкой области, г. Ямполь. Мать — экономист плановик. Отец — виноградарь. У отца был свой участок земли. Выращивал виноград и делал из него вино. В 1927 году, по совету своих земляков, землю сдал государству добровольно. И всей семьей они переехали в г. Кировоград. Там Владимир Яковлевич (а тогда Володя) успел закончить только четыре класса, поскольку началась Великая Отечественная война. Эвакуировались в Узбекистан, г. Беговат, где Володя проучился еще два года. В 1943 году отца отправили на фронт. Семейные тяготы легли на Володины плечи. Пошел работать в Беговатскую МТС рабочим по двору и помощником конюха. Было ему в ту пору 14 лет. Пареньком рос крепким, поэтому из-за нехватки рабочих рук некоторое время работал молотобойцем в кузнице. Однажды поздно вечером перевозил сено. Сидел на высоком возу. Лошадь, услышав вой шакалов, рванула в сторону. Он упал с воза. Получил травму спины. И слег. Вскоре с войны возвратился отец, и семья переехала в Россию, в город Смоленск. Отец с матерью устроились работать в госпиталь и положили туда Володю. Травма оказалась серьезной, и он пролежал в госпитале загипсованным 20 месяцев. Врачи сказали: «Мужайся, сынок, мы тебе должны всю правду сказать, что ходить, как все люди, ты уже не будешь, а передвигаться с помощью костылей — научишься». Такое было страшно слышать, но еще страшнее чувствовать это на себе. Лежа в госпитале, он трижды перечитал книгу Николая Островского «Как закалялась сталь». Она его настолько вдохновила, что с той поры начал усиленно заниматься по школьным предметам. Было очень трудно, но занятий не бросал. Лежа на спине закончил (заочно) седьмой класс. Параллельно перечитал множество книг по медицине. Разработал сам для себя свою систему лечебной физкультуры, используя гантели и эспандеры. Врачи ему каждые три месяца меняли гипс и удивлялись, как быстро он шел на поправку. Через полтора года ему разрешили подниматься и ходить при помощи костылей сначала по палате, а затем и по коридору. В 1947 году он вышел из госпиталя, и ему дали инвалидность 2-й группы. Стал получать от государства пенсию. Но тянуло учиться. И он на костылях пошел в школу. К его счастью, школа недалеко была. И учился, и упорно занимался по своей системе физической подготовки. Десять классов закончил в 21 год. Костыли к тому времени он уже забросил.

После окончания школы в 1950 г. поступил в Смоленский пединститут. На первом курсе института начал играть в волейбол. Однажды зашел в спортивный зал. Там занимались штангой. Она весила 65 кг. Попробовал. Выжал. Тренер пригласил заниматься спортом. Спустя два года он уже участвовал во Всесоюзных соревнованиях добровольного спортивного общества «Буревестник». Одновременно занимался штангой, туризмом, волейболом, стрельбой, боксом, ходил на охоту. По девяти видам спорта были разряды от третьего до первого.

В середине лета 1953 г. в стране должны были проходить Всесоюзные соревнования по туризму в районе города Сочи. Его назначили командиром группы смоленских туристов. За две недели до отъезда он поехал на велосипеде попрощаться с младшим братом в пионерский лагерь. Лагерь был на высоком берегу озера, в 36 км. от Смоленска. Когда приехал, в лагере был «тихий час». И он решил искупаться. По лесной дорожке поехал вниз к озеру. Неожиданно на дорожку выбежали двое детей. Он резко затормозил и перелетел через руль. И все началось сначала. В этот раз повредил тазобедренный сустав и подвздошные сочленения. Его опять положили в гипс, в котором он пролежал дома ровно год. Четвертый курс института продолжал в постели. Естественно, родные его сразу же впали в глубокий транс. Но он им сказал: «Не надо слез. В первый раз вылез. Выкарабкаюсь и во второй!». Начал опять настойчиво заниматься своей системой лечебной гимнастики. Курсовые экзамены сдавал в постели, а госэкзамены — в институте. Его туда возили на санитарной машине. И опять получил инвалидность второй группы.

А тут началось распределение. Врачи советовали ему ехать в Крым на лечение, но он без учительской работы себя не мыслил. У него уже был опыт. В течение года, будучи студентом второго курса, преподавал немецкий язык в пятых классах той школы, которую закончил сам. Получив в распределении отказ, написал Каирову, тогдашнему министру просвещения, письмо, в котором изложил все о себе, приложил рекомендации врачей: «Жить и лечиться в Крыму!». Через некоторое время получает ответ. В нем говорилось, что в Крым его направлять нельзя, поскольку он отошел к Украине. В письме лежала бумага: «Направить В.Я. Сербера в Краснодарский край». И стал он при станции «Тимашевская» в средней школе учителем истории. При двух костылях и в специальном протезе на позвоночнике. Дома неустанно продолжал выполнять свою лечебную гимнастику. Через год врачи разрешили оставить костыли. А еще через год он провел своих учеников во время летних каникул через северные отроги Кавказского хребта в туристическом велосипедном походе протяженностью 840 км.

В 1957 г. его перевели директором семилетней школы. Перед началом учебного года после ремонта школы нужно было повесить классные доски, а штырей не было. Пошел в кузницу. Там работали два кузнеца. Представился. И попросил сделать 14 штырей для семи досок. Ему ответили: «Три рубля штырь!». «А можно я сам себе сделаю бесплатно?», — спросил Владимир Яковлевич. «Давай, як можешь, роби сам. Вот тебе горн, а вот инструмент!». Владимир Яковлевич переоделся, кузнецы ему помогли нарубить из прутков 14 заготовок. И когда сделал два штыря (оттянул концы и загнул), старший кузнец взял его за руку, отобрал молоток и щипцы, сказал: «Коли ты у кузни робыв, тогда я тебе зроблю без грошей!».