Найди меня

Он был... Крупный, поджарый, но мускулистый, стройный. Крепкое, тренированное тело воина. Он был... красивый...

И он не отрываясь смотрел ей в глаза.

А воздух в комнате вдруг загустел и стал тягучим, сладкой отравой вливаясь в легкие, заставляя Сонино сердце то обмирать, то колотиться.

***

Что делал с ним ее взгляд, этот неподдельный восторг в ее глазах...

Ее взгляд завораживал настолько, что он не чувствовал ничего, кроме волнами поднимающейся откуда-то из глубины сердца истомы.

– Больно?

Она спросила, не больно ли ему?

– Нет.

Рихарт не ощущал боли, только быстрые молнии наслаждения там, где его тела касались ее прохладные пальцы. Она стояла за спиной и осторожно промывала раны на шее. Когда стянул с себя и кольчугу, и рубашку, выяснилось, что ссадины и раны у него не только на шее, но и на спине, на плечах и груди.

Ему не было видно Софи, он мог только чувствовать. Много раз ему обрабатывали различные раны. Но это никогда не бывало так...

– Сейчас будет немного щипать, - услышал сквозь шум крови в ушах.

Легкое жжение, а потом она подула на его шею.

Рихарт закрыл глаза и сцепил зубы, чтобы не застонать в голос, его накрыло. Накрыло с головой, дрожь волной пробежалась по телу, заставляя задыхаться.

– Больно?

Ему кажется, или голос у нее дрожит...

– Нет.

У него самого голос низко дрожал, срывался от желания.

– Прости... потерпи еще немного...

– Ничего...

– Я сейчас подую...

– Ахххх...
– не выдержал, хриплый стон сорвался сам собой, глаза закрылись.

Он сейчас умрет. Или наоборот оживет.

***

Руки делали свое дело, а голова как в каком тумане или полусне. Так, словно они с мужчиной слиты в единый энергетический кокон, и внутри этого кокона волшебный мир.

Ей помнилось, Зораида тогда сказала, она ведьма, а старая ведьма Улейн, что передала ей дар понимать языки, назвала ее Ундиной. Сейчас она не знала, ее ли это дар, или может, кровь вампира, попавшая в раны, только кровавые отметины, оставленные зубами и когтями Харта, затягивались под ее руками на глазах. Исчезали с его кожи вместе с кровью.

У Рихарта была упругая и гладкая загорелая кожа, много шрамов, разных, новых и старых. Ей хотелось стереть их все. Хотелось гладить, прикоснуться губами. А голова потихоньку кружилась от его запаха, от его невольных вздохов и дрожи, которую он не в силах был скрыть.

Все раны и ссадины на шее, спине и плечах обработала, остались на груди. Стоя сзади до них дотянуться было невозможно, Соня встала сбоку. Но только потянулась к нему руками, Рихарт неуловимо переместился и поставил ее между своих ног. Так ей было ближе и намного удобнее, но черт...

Она стояла слишком близко, от его горячего дыхания теперь защищала только тонкая ткань ночной рубашки. Поясок пеньюара каким-то образом развязался. Или это руки Рихарта незаметно развязали его?

Его руки...

***

В какой-то момент просто не стало сил терпеть. Невозможно не прикасаться к ней, неподвижно держать свои руки на коленях. Нежное тело рядом, только призрачная преграда из облака легкой ткани между ними. Она совсем близко. Невообразимо.

Обжигающе...

Серебристые волосы касались его плеч, когда ей приходилось наклоняться, дыхание касалось его кожи, даря блаженные волны дрожи. Это было как в том сне. Все это. Только сильнее, острее, безумнее сто крат.

Руки сами собой сомкнулись вокруг ее бедер притягивая, нежно вжимая в себя. Белая рубашка под его губами, ее трепещущее тело под ней, срывающееся дыхание.

Стон. Тихий, едва слышный.

– Останови меня...

Тонкие пальцы зарылись в его волосы, притянули, прижали к себе.

– Останови меня, если не хочешь...

***

Словно в угаре почувствовала, как поднялись его руки, усаживая ее на колени лицом к себе, прижали, обвивая. Губы сами нашли дорогу. Коснуться его кожи... Так хотелось... И еще...

Его губы мягкие, как шелк. И твердые, требовательные, властные. Губы брали свое, пили, дарили дыхание. Отнимали и дарили снова.

Сильные руки гладили, мяли, сжимали и стискивали ее тело. Лепили заново, заставляя распускаться и расцветать, как распускаются бутоны под солнцем.

В его ласках не было ничего нежного, для этого он был слишком силен и слишком нетепелив. Переполнен желанием. Но в том нетерпении, что сжигало его огнем, она плавилась, кипела, выплескивалась блаженством.

Одежда, до чего же она стала тесная... Ее бы надо снять, но сил нет оторваться...

Когда исчезла одежда? Когда они переместились на кровать? Как... Как нахлынул этот шквал эмоций, вырывавший из нее крики счастья? Как...

Почти не ощущая реальности, Соня плыла по волнам, как тогда в шторме, и только Рихарт не давал утонуть в этих волнах. Потому для нее мир давно исчез, сузившись до безумных ощущений, которыми он ее наполнял.

Творил мелодию, которую пели их тела.

И еще. И снова. Рассыпаться искрами, гореть, умирать. Рождаться. И вновь.

***

А потом красавица с серебряными волосами спала, пресыщенная блаженством, а он все продолжал сжимать ее в объятиях. Не мог спать, не мог наглядеться. Обессиленный любовью, накрывшей его, как девятый вал. Рожденный заново, одаренный чудом, всесильный.

Как совместить, как перевернуть всю свою жизнь? Как построить заново. чтобы не расставаться?

Господи... какие это все простые и легкие вопросы.

Какие простые и легкие по сравнению с тем, чего стоило найти ее.

Что будет завтра?

Рихарт закрыл глаза и улыбнулся, прижимаясь губами к ее макушке. Завтра... Точнее уже сегодня он сделает все как надо.

Смотрел на нее и по-прежнему слышал ту мелодию, ловил душой, растворялся.

Потому что грешная любовь людская как музыка. Бывает пронзительной и чистой, когда она искренняя, или режет слух фальшью, когда искусственная или продажная. Музыка тел может звучать нежной одинокой свирелью, а может... как огромный орган, наполняющий звуками токкаты вселенную.

Главное, чтобы в ней не было фальшивых нот.