Найти себя. Трилогия
Шрифт:
Утром вернулся с берега хмурый капитан. Судно сразу подняло якорь, окуталось облаком парусов, развернулось носом в открытое море и стало набирать ход. Когда Креону доложили о ночной попойке со стрельбой, капитан взбеленился, но разговор с магом не состоялся по причине невменяемого состояния последнего.
– Какой стыд! – не удержался от брезгливого восклицания Креон, выйдя из каюты Эргиса, – И это наш корабельный маг!
Сомову через боцмана донесли приказ капитана разбудить мага и привести его самого и каюту в порядок. Виктор осторожно заглянул в каюту и поморщился от гадкого запаха. В помещении стоял тяжелый дух перегара, к которому примешивалась вонь от обмоченного и высушенного на теле белья. Господин маг спал в страшно неудобной позе буквой «П», вроде бы сидя на табурете, но прогнувшись спиной назад и уперевшись головой в пол. Как такое вообще было возможно? Сомов разогнул замычавшего Преана и перетащил так и не проснувшегося мага на постель. Будить его Виктор не осмелился. Стараясь не шуметь, собрал пустые бутылки, на скорую руку протер пол и открыл окно, чтобы проветрить помещение. Закончив уборку, он заметил на столе перьевую ручку мага. Тонкий серебряный десятисантиметровый
Никаких сложностей Сомов не видел, однако реализация этого, простого на первый взгляд, проекта неожиданно столкнулась с непреодолимыми трудностями. Всю следующую неделю студент изготавливал различные варианты ручек из склеенной бумаги, согнутой в трубочку меди или высверленного дерева. Самая удачная модель получилась из деревянной основы, в которой он просверлил камеру для хранения чернил и вставил заглушку с тонким каналом для подачи чернил на железное перо. Внешне ручка выглядела неплохо и даже немного писала, но имела один существенный недостаток – писала она совсем недолго, а потом вдруг или переставала писать вообще или ни с того ни с сего выпускала чрезмерную порцию чернил, оставляя на бумаге огромную жирную кляксу. В чем заключалась причина такого безобразия, Виктор, хоть убей, не понимал. К концу недели изобретатель пришел в полное отчаяние и начал подумывать над другими проектами, которые могли бы прославить хозяина.
Вечерами инженерные раздумья Сомова прерывал Эргис, который не просыхал уже вторую неделю и требовал, чтобы его развлекали игрой на гитаре. К тому же он остро нуждался в компании, поскольку господа офицеры объявили магу бойкот. Пальцами фиолетовыми от чернил Виктор бегал по струнам и выслушивал бесконечные пьяные бредни хозяина. Иногда Преан под аккомпанемент Сомова затягивал какие-то длинные жалостливые песни, ужасно фальшивя и размазывая слезы по щекам. А однажды совершенно упившийся маг схватил Виктора за грудки, прижал к стене и, дыша перегаром в лицо с угрозой произнес:
– Я тебе поверил, Седой. Не вздумай меня обмануть!
Обманывать Преана Виктор не собирался, но затея с автоматической ручкой потерпела фиаско, а ничего другого подходящего на ум не приходило. Стоило только задуматься над проблемой, как в голову упрямо лезли всякие мобильные телефоны, компьютеры, микроволновки, телевизоры и автомобили.
Тем временем судно миновало Гибралтарский пролив и взяло курс на север вдоль побережья второго государства эльфов Фариуса. Дул сильный встречный ветер и пришлось идти галсами. Гудели от напряжения ванты, палуба судна накренялась так сильно, что на ней невозможно было стоять, и капитан отдал приказ спустить паруса и раскочегарить машину. Теперь они шли точно на север, из трубы валил густой черный дым, а под палубой пыхтел и постукивал поршнями паровой двигатель. Когда достигли, и стали огибать французский полуостров Котантен, который здесь принадлежал третьему эльфийскому государству Фаргаусу, заметно выросло количество встречных кораблей. Некоторые из них шли под необычными черными или красными парусами, а иногда одновременно и черными и красными вперемешку. Альты, пояснил Виктору один из матросов, недобро провожая взглядом огромный клипер вампиров, несущийся на раздутых разноцветных парусах.
Полтора месяца плавания подходили к концу, а Виктор так и не придумал ничего, что могло бы прославить его хозяина. Маг, между тем, не выходил из запоя и в очередной холодный вечер, подогревшись вином, решил поразить Сомова своими писательскими талантами и прочитать ему лучшие моменты из своей книги, которая называлась «Хфиласан и Елизада». Произведение было естественно о несчастной любви обильно политой слезами и кровью. Спьяну Преан начал читать на языке оригинала, пока не сообразил, что Виктор ни слова не понимает из того, что слышит. И тогда маг загорелся идеей обучить своего раба человеческому языку. Среди прочих магических предметов у Преана имелись языковые амулеты всех известных народов. Когда в трясущихся руках хозяина появился амулет похожий на обруч для надевания на голову, Виктор забеспокоился, как бы пьяный маг не сотворил с ним чего-нибудь плохого. Однако будучи человеком подневольным у Сомова не оставалось иного выбора кроме как подчиниться, сесть на табурет и покорно надеть амулет на свою седую голову. Хозяин минуту манипулировал с амулетом, а затем в глазах у раба потемнело, и он потерял сознание.
Судно подбросило на волне, от чего Виктор упал на пол, амулет слетел с его головы, а сам он пришел в себя. От звука падения очнулся и задремавший за столом маг. Уснул он видимо прямо на своей книге, потому что, когда оторвал голову от стола и поднял лицо, на его щеке явственно проступили большие рельефные буквы – «Елизада». Сомов без проблем прочитал и понял это слово, несмотря на то, что оно отпечаталось зеркально. По случаю удачного завершения обучения маг налил вина не только себе, но и своему рабу, а затем торжественно протянул свою книгу. Странное дело, все буквы казались Виктору знакомыми, он мог прочитать слово и даже предложение целиком, но что все это значило, он понятия не имел, о чем и сообщил озадаченному магу. Эргис долго осматривал амулет и наконец, радостно заявил, что все в порядке, и он просто перепутал амулеты. Оказалось, что вместо языкового амулета он использовал амулет для обучения письменности. Эта ошибка привела мага в пьяный восторг, ведь теперь у него был единственный в своем роде раб, умеющий писать, но не умеющий говорить на остандском. Эргис даже задумался, а не оставить ли все так как есть, чтобы использовать
раба в качестве писца, не понимающего смысла того, о чем он пишет. Сомов не возражал, так как голова его раскалывалась от боли, а эксперименты пьяного мага начинали пугать своими непредсказуемыми последствиями. Однако нестерпимое желание писателя похвастать своей книгой хотя бы перед собственным рабом пересилило чащу весов в пользу дальнейшего магического обучения, и Виктор вынужден был снова надеть обруч на свою многострадальную голову. Вторично за эту насыщенную магическими событиями ночь в его глазах померк свет, и он провалился в беспамятство.Очнулся он от собственного стона и невыносимой головной боли. Маг спал уже не сидя, а лежа на кровати не снимая ни одежды, ни обуви. Виктор стащил с головы обруч и положил его на стол рядом с книгой. Проверять свои способности к языку не было ни сил, ни желания. Хватаясь за борт и перебирая ванты, он еле дотащился до кубрика, сполз вниз по лестнице, с нескольких попыток забрался в гамак и провалился в мучительный сон, наполненный кошмарными видениями.
Проснулся студент совершенно разбитым и нисколько не отдохнувшим. Боль продолжала пульсировать в голове так сильно, что Сомов сжимал череп руками и даже тихо постанывал. Весь день он провел лежа в кубрике и поднимался только чтобы поесть. Несколько матросов отметили его плохое самочувствие, и он прекрасно понял, что они сказали, но даже это не радовало. Лишь на третий день Виктор оправился от негативных последствий использования магических амулетов и только тогда в полной мере оценил их потрясающую эффективность. Сомова потрясло, что всего за одну ночь он полностью освоил человеческий язык и письменность. Всего за одну ночь! Такая магия вызвала у студента, привыкшего получать знания долгой и нудной зубрежкой полнейшее восхищение. О том, что за это пришлось заплатить несколькими днями чудовищной головной боли, он уже не вспоминал. Болезненные ощущения прошли, а знания остались, и это было главное. Матросы, когда Виктор на идеальном языке Останда поддержал беседу, не слишком этому удивились.
– О, немой заговорил, – засмеялись они, – Немой, а петь скоро начнешь?
Действительно, подумал Виктор, почему бы и не спеть, раз уж открылись новые возможности. Оставалось только написать подходящий текст, чтобы было о чем петь, и он незамедлительно взялся за перо и бумагу. Регулярно окуная перо «автоматической» ручки в чернильницу, он стал набрасывать «свои» первые стихи в мире Осаны. Теперь, владея языком, он знал, что люди называют этот мир Осана и это название ассоциировалась с чем-то религиозным, но с чем именно студент вспомнить не смог. Писалось на удивление легко и быстро, благо стандартизация, проведенная в свое время правителем Марком, коснулась и языка. Почти все окончания слов были на «а», «о» или «ан». Исключение составляли только имена собственные и некоторые специальные исключения, существующие для того, чтобы подтверждать правило. Язык Останда оказался похожим на земное эсперанто, звучал красиво, а рифмовать строки на нем было настоящее удовольствие. Виктор не стал повторять свою неудачную земную практику сочинительства. Зачем было мучиться и изобретать велосипед, когда в его распоряжении имелись творения авторов, уже прошедшие строгий отбор читателей, слушателей, критиков и выдержавшие испытание временем на земле. Достаточно было просто перевести их на остандский язык и при этом заменить всего несколько слов незнакомых здешней отсталой цивилизации. В процессе перевода Сомов стал беззастенчиво менять текст, если ему казалось, что автор подобрал неудачное слово в силу требований рифмы или размера. В остандском языке практически не было проблем с рифмой и это открывало безграничные возможности для поэта. Виктор быстро и без затруднений закончил первый пробный перевод песни на морскую тематику. Он перечитывал получившееся произведение еще раз и еще раз и не мог избавиться от ощущения, что его вариант и по смыслу и по звучанию гораздо лучше оригинала. Сомов терял скромность и ничего не мог с собой поделать. Простите меня Булат Шалвович, мысленно попросил он прощения у великого барда за то, что ваш Портленд превратился в мой Останд. Не останавливаясь, сходу он перевел еще одну песню о море и кораблях принадлежащую Владимиру Высоцкому.
Учитывая, с какой легкостью и скоростью Виктор написал первые два стихотворения, такими темпами он мог за очень короткое время настрочить целый сборник стихов. Причем стихов такого высочайшего уровня, до которого мир Осаны еще даже не дорос. Вот и подарок для господина Преана способный прославить мага-алкоголика в веках. Но поразмыслив, Сомов решил, что не стоит торопиться и разбрасываться шедеврами земных классиков.
Утром как обычно Виктор явился к хозяину. Преан вышел из запоя и был непривычно трезвым и хмурым. Когда Сомов закончил уборку в каюте, Эргис пригласил его за стол и выложил перед ним свою книгу.
– Я научил тебя говорить и читать, – не стал скромничать маг, – и теперь ты в состоянии самостоятельно насладиться высоким искусством литературы. Дарю тебе мое сочинение, Сангин.
– Спасибо, хозяин, – поклонился Виктор.
Он взял книгу со стола, на котором, кроме всего прочего, лежала старая остандская газета. Сомов рассеяно посмотрел на печатное издание, невольно задержался взглядом, и тут его озарила идея. Идея с большой буквы. Даже навскидку было понятно, что воплотить эту идею будет проще простого, а создателю она сулит и всемирную славу, и неплохие деньги. Все было настолько легко и просто, что студент удивился, как же он раньше до этого не додумался.
– Господин Преан, – вкрадчиво сказал Виктор, – А нет ли у вас словаря? Вдруг в вашей книге попадутся незнакомые мне выражения, а я не хочу пропустить ни одного слова из вашего гениального произведения.
Хозяин улыбнулся неприкрытой лести и достал толстый словарь в потертой кожаной обложке. Теперь у Сомова было все, что требовалось для реализации его нового проекта. Он, не мешкая сходил к плотнику за линейкой, вернулся в кубрик и принялся за черчение. Когда чертеж был готов, Виктор зарылся в словарь и начал делать записи на отдельных листах бумаги. Работа близилась к завершению, как вдруг на палубе раздались радостные крики, а в кубрик свесился вниз головой матрос и выкрикнул: