Найти то...

– Улыбочку! – приказала подбежавшая с фотоаппаратом Ольга, – Вить, голову убери, ты осьминога закрываешь! Игорь, левее, вот так. Внимание! Готово…

Сделав несколько кадров, дражайшая супруга, сделала попытку лишить нас добытого в честной борьбе трофея.

– А теперь давайте его отпустим, – безапелляционно заявила она, – Пусть плывет по своим осьминожьим делам.

– Вот еще! – возмутился Курицын, – Не затем я его тащил, чтобы отпустить. Скажи, Алекс, а как его готовят?

– Очень просто. Целиком запихивают в кастрюлю и варят.

– Это же – садизм! – голос Ольги задрожал, – Варить заживо… Не позволю!

И не успели мы глазом моргнуть, как она ухватила осьминога, раскинувшегося на берегу беспомощным экзотическим цветком, и, надрываясь, потащила обратно к морю. Вот ведь активист Гринписа! Пришлось мне, поставив жирный крест на гастрономических мечтах, помочь жене водворить "несчастное животное" в его родную стихию. Пустив в ход свой природный реактивный двигатель, обрадованный до нельзя осьминог багровой торпедой устремился в открытое море. Прощай, деликатесный ужин!

Оставшиеся пол дня мы дулись на Ольгу, как мышь на крупу, что не мешало нам, однако, отдать должное приготовленному ею обеду, который сопровождался нашими тяжелыми вздохами по поводу отсутствия в рационе крайне полезных для мужского организма морепродуктов.

– И что бы я делала с вами ночью? Одна с тремя мужиками, объевшимися этих полезных морепродуктов? – отбивалась Ольга.

Покончив с обедом, мы под чутким руководством Звягинцева стали осваивать наше подводное снаряжение. И лишь у одной Ольги никаких проблем с ним не возникло. Потому что она категорическим образом отвергла все достижения цивилизации на этом поприще и ограничилась только маской.

– Нет-нет и не уговаривайте, не одену я эту дуру, – подозрительно покосилась Ольга на акваланг, – Я как предупреждающий щелчок услышу сразу же задохнусь от страха. Мы уж по старинке.

И, чтобы наглядно продемонстрировать это "по старинке", жена, глубоко вдохнув, бросилась в воду, обдав нас фонтаном холодных брызг. Мы подскочили краю гранитной плиты, за которой на одном уровне с камнем раскинулась водная гладь. Расщелина была неширокой – всего около пяти метров отделяли нас от противоположного края. Ее ровные, отвесно уходящие в глубину стены облепили широкие бурые ленты ламинарии, колыхавшиеся в такт дыхания моря. Там в зеленоватой толще воды мы разглядели силуэт отважной ныряльщицы, уходящей все глубже и глубже. Но вот движения Ольги замедлились, и она мощным гребком рванулась к поверхности.

– Какая же тут глубина? – едва переведя дыхание, осведомилась у Алекса моя обессилевшая русалка, вытащенная нами на нагретую солнцем плиту.

– Метров пятнадцать…

– Не может быть! А я думала метра три не больше…

– Я же говорил, что здесь самая прозрачная вода. На этом многие попадались. Так что осторожность и еще раз осторожность. Давай Витя, теперь твоя очередь.

Витька, провозившись всего полчаса, нацепил акваланг, а также прочее снаряжение вроде грузового пояса, маски и ласт, и бухнулся спиной прямо в холодные объятия самой прозрачной в России воды. Минут десять он сновал туда-сюда вдоль расщелины, то погружаясь, то всплывая, после чего общими нашими усилиями был извлечен из водной стихии и поставлен на твердую землю.

– Ды-ды-ды, – простучал он зубами барабанную дробь, – Нет, без сухого гидрокостюма я согласен нырять только после принятия дополнительных градусов. И желательно в количестве не меньше полулитра. У меня, кажется, даже мышцы к костям примерзли.

– Давай я тебя разотру, – подскочила к нему Ольга, и начала энергично тереть дрожащее Витькино тело. А я вместо того, чтобы натягивать гидрокостюм, внимательно (даже слишком) наблюдал за ними, и гадал: только ли холод заставил моего друга задрожать? Он ведь каждую зиму на балконе ледяной водой обливается… А, может быть, его пробрала дрожь от прикосновения мягких и теплых Ольгиных рук?

Я даже головой замотал, пытаясь отогнать настырно лезущие в голову мысли. Нет, ерунда. Это все плод моего больного воображения. И чтобы удавить в себе Отелло, мне пришлось самым срочным образом облачиться в водолазное снаряжение и погрузиться в неизведанные (мной) глубины Татарского пролива.

Подводный мир встретил меня приветливыми зеленоватыми бликами – мощные световые колонные пронизывали водяные пласты до самого дна, до отказа набитого заросшими водорослями камнями, ракушками всех размеров и форм, а также морскими ежами, икра которых цениться в Японии чуть ли не на вес золота. И тоже крайне полезна для мужского организма. "Ну что ж если не осьминога, то хотя бы морского ежа на ужин продегустирую…", – подумал я и принялся наполнять висевшую у пояса сумку колючими морскими дарами. В погоне за особо крупными экземплярами я и сам не заметил, как выплыл из расщелины прямиком в открытое море.

Нет, у меня вполне хватило здравого смысла не заплывать далеко, и я, забив до отказа сумку отборным морским ежом, уже повернул обратно, как вдруг мое внимание привлекла крупноячеистая сеть, раскинувшаяся между двумя скальными выступами. Интересно, какой болван так сети ставит? Не попадется ведь ничегошеньки… Но стоило мне подплыть ближе, как стало ясно, что никто эту сеть тут не ставил; ее просто принесло сюда своевольное морское течение и живописно развесило на скалах. Удовлетворив свое любопытство я попытался дать задний ход, но… Не тут-то было! Один из обрывков сети, вовремя не замеченный мной, с поистине змеиным коварством обвил мою ногу в районе колена. Па-ба-ба-бам!

Чем больше я бился пойманной рыбой в капроновых объятьях, тем больше запутывался. Ножа, даже самого завалящего у меня не было, а рукам сеть поддаваться не желала и стиснувший горло страх начал свое победное шествие по нервам. Если мне не удастся освободиться… Вдруг я отчетливо услышал резкий щелчок, оповещавший о том, что воздуха в баллонах осталось всего на несколько минут. И тут мой мозг не желавший смириться с перспективой стать рыбьим ужином, выдал неплохую идею: если нет возможности подняться наверх, то не попробовать ли спуститься вниз? Что я и сделал. Подобрав на дне острый обломок ракушки, я с остервенением принялся пилить зловредное орудие лова, пока с изумлением не уставился на тонкую стальную проволоку, выглянувшую из сердцевины разлохмаченных нитей. Такой подлянки от отечественной промышленности я не ждал. Стоп, какая отечественная промышленность, скорее – "мэйд ин джапан". Не иначе, японская "мару" браконьерила где-то неподалеку и спасаясь от пограничников обрезала сети, в которые я вляпался по собственной глупости. Низкий поклон братьям-японцам, за гуманитарную помощь со стальной начинкой…И что теперь прикажете делать? Умирать? Хренушки!

Я рванулся так, что на секунду почудилось, будто нога моя отделилась от туловища, чтобы навеки остаться в плену японском плену. Но быстрого взгляда хватило, чтобы убедиться в обратном: нога осталась на месте, а вот сеть слегка сдвинулась к лодыжке, если так пойдет и дальше, то я смогу… Ничего я не смогу, потому что в этот момент акваланг выдал мне последнюю порцию кислорода и отказал легким в дальнейшем кредите. Все. Аллес.

Не желая просто так сдаваться, я снова рванулся к поверхности, с каждой секундой все больше погружаясь в накатывающуюся черноту. Честно говоря, до сих пор не пойму, как мне удалось освободиться. Я дергался и дергался, почти теряя сознание от удушья, пока в один поистине прекрасный момент не почувствовал, что свободен.

Выскочив по пояс из воды и со злостью выплюнув дыхательный шланг, я из последних сил поплыл к берегу на чем свет стоит костеря японскую сеть, советский акваланг, вожделенного морского ежа и даже себя любимого. Поле того, как ноги почувствовали под собой твердь, мне хватило нескольких секунд, чтобы взобраться на выступающий из воды камень; и надолго замереть в неподвижности, ожидая, пока утихомирится бешено стучащее сердце. Господи, как хорошо на поверхности! И чтоб я еще раз по своей воле под воду полез.?! Хренушки! Но лезть все-таки пришлось, правда, не "под", а просто в воду, так как другого пути к покинутой группе товарищей не было.