Назад дороги нет

– Пешкан уже здесь? – Вопросом ответил Турумтай.

Эльтабар кивнул.

– Уже неделю.

– Тогда не буду тянуть. – Постановил Турумтай. – Навещу его прямо сейчас.

Глава шестая

– О чём вы говорили? – Спросил Айдарук, едва они вышли из кермен-эльтабара.

Турумтай не ответил. Он молча шагал по каменной дорожке к воротам. Но когда до них оставался десяток шагов, вдруг остановился. Булгар уже спал, окутанный звонкой чуткой тишиной. Кудлатая махина туч, пластаясь почти по крышам, затянула небо от края до края, заволокла луну и город растворился в непроглядной тьме осенней ночи. Лишь Агидель широкой бледно-серой лентой виднелась у подножия холма – даже холодный липкий мрак, поглотивший всё живое, не в силах был погасить серебристый свет великой реки.

Турумтай взглянул на своих людей, что ждали у открытых ворот, и качнул головой. Взяв сына за локоть, он развернулся и медленно пошёл прочь обратно, вглубь йорта. Айдарук терпеливо ждал, глядя на отца, который смотрел себе под ноги так внимательно, будто боялся оступиться во мраке.

– На совете после праздника, – наконец начал Турумтай, не поднимая головы. – Эльтабар предложит всем племенам пойти в Итиль одним караваном.

Айдарук замер, будто упёрся в невидимую стену. Он живо представил себе вереницу из сотни судов и попытался прикинуть, сколько в таком караване окажется стражи. Обычно в одной лодке размещалось десять-пятнадцать человек, среди которых были кормщики, гребцы и прочие мастера, без которых в дальней дороге не обойтись. И коль скоро каждое племя отправляло вниз по реке пять-шесть осламок, воинов для охраны в поход выходило совсем ничего. Потому и становились грузы лёгкой добычей буртасов, иной вождь которых приводил до тысячи джигитов. Попробуй, отбейся от них столь малым числом. Но если все роды пойдут одним большим караваном, то соберётся столько стражей, что булгары сами смогут кого угодно обратить в бегство. Все странности последних дней разом сложились для Айдарука в одно большое полотно. Стало понятно, зачем в Шура-варе такая пристань и новые мастерские, зачем отец привёз туда запасы еды и, главное, почему сосватал Каракыз за безобразного сына Ямурсы. Теперь всё встало на места.

Айдарук, наконец, выдохнул и посмотрел на отца горящими глазами. Турумтай улыбнулся.

– Мы задумали это давно. – Тихо сказал он и, выпустив локоть сына, направился опять к воротам. Айдарук поспешил за ним. – Не мог рассказать раньше. Даже тебе. Слухи быстрее ветра, а тудун не должен был узнать об этом раньше времени. Теперь, за неделю до совета, таиться нет смысла. Эльтабар уже говорил с десятком патшей, и шила в мешке не спрячешь. Как бы ни хотелось. Так что пришло время делать всё решительно и быстро.

Они вышли за ворота. Сонные барсулы сразу оживились, стали суетиться, подвели лошадей. Уже поставив ногу в стремя и вцепившись в конскую гриву, Турумтай снова обратился к Айдаруку.

– Так что сейчас ты вернёшься в усадьбу и с Байбатом отберёте лучшую пушнину – в дар Эрнуку. Завтра в полдень, мы идём к нему в гости.

В голове Айдарука яростно ухнул гром и его раскаты заглушили всё, что дальше говорил отец. Эльтабар, караваны, патши, пристань Шура-вара. Ещё миг назад это всё без остатка владело его существом, занимало все его мысли, но теперь померкло, съежилось, как береста в огне, и рассыпалось в прах, едва прозвучало одно только слово – Эрнук. И словно эхом на него отозвалось другое – Бийче. Уже завтра в полдень он увидит её и даже сможет поговорить. И ни о чём другом, думать Айдарук уже не мог.

Турумтай тем временем легко прыгнул в седло и, велев всаднику с факелом ехать вперёд, чтоб освещать дорогу, повернул коня к западным воротам, где находилась усадьба Пешкана.

Нухраты встретили их вежливо, но без радости. Пешкан, который сам вышел им навстречу, радушно улыбался и кланялся на каждом слове, но при этом в его карих глазах, всегда чуть сощуренных и блестевших подслеповатой слезой, виделось напряжение зверя, который пытался понять, кем ему предназначено стать в грядущей охоте – хищником или добычей. Пригласив гостя к достархану, где не осталось свободного места от угощений, хозяин не преломил лепёшек, положив их целыми, а буза в больших пиалах оказалась тёплой, как моча. Любому, кто знал этикет, это ясно говорило, что ему здесь не рады. Потому Турумтай и не стал тянуть, сразу перешёл к делу:

– Ты же понимаешь, что перелог мы так просто не отдадим?

На короткий миг Пешкан ощерился, но быстро взял себя в руки, хотя и добродушная улыбка на лице уже не появилась.

– Перелог? Не знаю, о чём ты. – Красивый грудной голос звучал уверенно и ровно, но пальцы правой руки мелко барабанили по колену подогнутой под себя но. Пешкан с невинным выражением лица пожал плечами. – Мой сын Кантимер говорит, что они чистят девственный лес. Никакого перелога.

– Давай не будем тратить время на пустые споры. – Спокойно предложил Турумтай. – Когда наши люди покидали подсеку в последний раз, а это было восемь лет назад, они зарыли на поле горшок с глиняной табличкой. На ней всё записано. Кто, где, когда. Если мы их выкопаем на глазах старейшин, это докажет, что там всегда был наш перелог. Тогда уж, ничего вам не поможет и кайтару, уж поверь мне, будет немаленький.

Это был сильный удар, и Пешкан не сумел скрыть истинных чувств. Он сжал губы и прикрыл глаза с таким болезненным стоном, что Турумтаю даже стало его жалко – проигрывать достойно пожилой нухрат-патша так и не научился.

После долгого молчания Пешкан наконец тяжко вздохнул и уже собирался что-то сказать, но Турумтай опередил его, не дав сделать глупость, после которой дальнейший разговор потерял бы всякий смысл.

– Но если вам так нужно это поле, я готов уступить.

Удивление на лице Пешкана быстро сменила растерянность, а её – недоверие.

– Как это? – Наконец спросил он скрипучим голосом, в котором следа не осталось от прежней твердости.

– Да вот так. – Турумтай равнодушно пожал плечами, в то время как Айдарук, от удивления открыв рот, не мог его закрыть. – Я попрошу старейшину рода, и они забудут про подсеку. Кантимер ведь сказал, что рубит девственный лес? Ну, вот. Пусть так и будет.

Пешкан успел прийти в себя и хитро усмехнулся:

– Ну, а взамен?

– А взамен – мелочь. – Турумтай пожал плечами и продолжил так уверенно и твёрдо, словно не допускал отказа. – На предстоящем совете ты поддержишь эльтабара.

– Что? – Пешкан опять ненадолго потерял дар речи. – Поддержать? А… Это… Ну… В чём?

– Он хочет, чтобы отныне все осламки шли в Итиль одним караваном.

Пешкан сначала изумлённо открыл рот, а потом присвистнул.

– Ай, да эльтабар. Вот, стало быть, чего удумал. Ну-у-у-у, это понятно. Больше лодок – больше стражей. Больше стражей – меньше потерь, а значит, больше подать с проданной пушнины. Мелкие патши, опять же, будут рады пристроиться в крупный караван, под защиту сильных. И ради такого они станут даже верными рабами эльтабара. Молоде-е-е-ц. Мудро. – Постановил Пешкан, и, встрепенувшись, поднял глаза на Турумтая. – Зачем это эльтабару понятно. Но зачем это тебе? Почему ты ради этого хочешь отдать перелог?

– Говорят любопытство – кошку губит. – Попытался отшутиться Турумтай.

Но Пешкан лишь качнул головой – им двигало не просто любопытство. Он хотел убедиться, что не слишком дешево продаёт свой голос на совете. Если для Турумтая так важно помочь эльтабару, что он готов отдать за это перелог, может, с него можно получить гораздо больше?

– Мои повозы тоже грабят. – Спокойно пояснил Турумтай. – В прошлом году две осламки, в позапрошлом – одну. Мех, что я потерял за два этих года, с лихвой окупил бы урожай с подсеки. Вот и вся причина.

Пешкан громко и деланно рассмеялся, давая понять, что не верит Турумтаю. Тот понял, что так просто нухрата не взять, и решил зайти с другого бока.

– Дело, конечно, твоё, но… тебе не всё равно? Для нухратов это выгодная сделка. Ты поддержишь эльтабара, взамен получишь перелог. И главное, никто в Булгаре об этом даже не узнает. – Вдруг Турумтай так подался вперёд, что они почти столкнулись головами, и добавил почти шёпотом. – Ну, или про наш спор узнают все.

Эта был удар, с адской точностью нанесённый в самое больное место – показную весёлость Пешкана словно ветром сдуло. Он зажал между пальцев мясистую нижнюю губу и стал мять её так, будто это ягода, из которой нужно выдавить сок. Глаза его при этом то сужались до едва приметных щёлок, то расширялись до размера лесного ореха. А Турумтай в этот миг готов был поклясться, что может угадать каждую мысль Пешкана.