Назад в СССР: 1984

Оказалось, ночью привезли еще двоих, одного с Иркутска, другого с Братска. Так что теперь наше боевое братство увеличилось до четверых.

Воодушевленный новоприбывшими, сержант Васильев дал команду готовить подразделение к приезду остальных, навести везде марафет. Очень уж ему не терпелось покомандовать молодыми — я этот момент, в силу своего опыта, просек сразу. Ничего удивительного.

Хоть сегодня был и не парко-хозяйственный день, но помахать веником и шваброй мне пришлось от души. Пенная «дискотека» на лакированном паркете центрального прохода, иногда именуемого «взлеткой», оказалась веселой — завсегдатаи мероприятия ведра, швабры и, конечно же, суровое солдатское мыло.

К концу дня прибыло еще одно пополнение уже в количестве восьми человек. А следующей ночью ожидались еще две группы. Мы только и делали, что занимались уставами, наводили порядок и шагали по плацу, изучая основы строевого шага. Все это чередовалось с занятиями по физической подготовке. Дни полетели незаметно — считай, каждый день, одно и то же.

Так, в течение следующей недели у нас набрался почти целый взвод, двадцать шесть человек — все такие же призывники как мы. Меня, как «первоприбывшего» и в общем-то не «раздолбая», Ротный негласно сделал старшим во взводе. Сержанты щедро накинули дополнительных обязанностей — распределять суточные наряды, вести расход личного состава.

Как только казарма заполнилась, снова появился наш майор.

Я не удивился, что он оказался временно исполняющим обязанности командира учебной роты. И хотя роты, как таковой, здесь пока не было, он все равно оставался на этой должности. Уже позднее я узнал, что штатную должность ввели, а набор так и остался на уровне взвода.

Уже второй год наш майор «зависал» на скучной должности — но кажется, ему даже нравилось. Наконец-то узнал его фамилию — Сухов. Тут же вспомнил летучую фразу, кажется, из старого доброго Белого солнца пустыни — «товарищ Сухов». Наш офицер был участником войны в Афганистане, боевым офицером с ранениями. Что его дернуло бросить воздушно-десантные войска и поменяв специальность, уйти в няньки — оставалось для меня загадкой, а спрашивать я не стал. Наверняка, у него есть на то причины.

Как офицер, я его понимал. Вернее, понимал то, что видел…

Время потихоньку шло. Нас упорно гоняли преимущественно по общевоинским предметам, строевой и физической подготовке. Научили надевать общевойсковой защитный комплект — с этим я всегда справлялся на отлично. Вообще, по состоянию на две тысяча двадцатый год, подобные комплекты ОЗК уже давно считались слабо эффективными. И, тем не менее, мозг помнил, как и в каком порядке одевать защитную экипировку, шпеньки и крокодилы…

А вот до специальных предметов нас допустили не сразу. Приближалось время принятия военной присяги — значимое событие в жизни каждого солдата срочной службы, хотя многие просто не понимали, что это такое и с чем эту присягу едят. Нам заранее объявили, что присягу мы будем принимать прямо здесь, на базе «учебки», без всяких гостей и родственников. Так сказать, в закрытой обстановке. И это правильно — в многочисленных дорогах и полях под Молькино, заблудиться проще простого.

Это в крупных военных заведениях, особенно в больших городах, из этого делали парадное мероприятие, куда приглашались все родные, бабушки, дедушки, тети, дяди, коты и собаки…

Было немного тоскливо. Думал, может родители или сама Юлька смогли бы приехать. Очень по всем ним соскучился.

Часто думал, как там моя девушка одна… Не обижает ли кто?! В этих общежитиях чего только не случалось.

Но нет, с торжественным принятием военной присяги не срослось. Все прошло в обычной армейской обстановке — вышел, зачитал текст. И в общем-то, почти все.

Вообще, специальный курс обучения, равно как и курс молодого бойца, должен был закончиться к концу декабря. После этого планировалось наше распределение по войскам, по системе кому как повезло. Естественно, следуя договору, я рассчитывал попасть именно на ЗРК «Волхов» под Чернобылем, а вместе со мной и Гена.

Стоит отметить, что несмотря на тугой характер, он тоже потихоньку втирался в армейскую жизнь и уже не тупил как в первые дни. По крайней мере теперь, когда ему прилетала какая-то сержантская задача, из его лексикона больше не сыпались идиотские вопросы типа: А зачем и нафига?

Не скажу, что мы стали друзьями, но отношения между нами стали куда проще и лучше. Он перестал на меня злиться за то, что я его тогда вырубил — еще бы, сам виноват. А спустя несколько дней, он еще и сам извинился за то, что в составе дружков Пащенко, в школе не давал мне проходу.

Я наконец-то научил его правильно подшиваться, снова показал, как менять портянки. Этот мажор в первую же неделю умудрился натереть кровавые мозоли, вследствие чего пришлось вести его в лазарет. Там он успешно провалялся пару дней, пока дотошный Васильев не согнал его обратно в подразделение.

В целом, наша служба в «учебке» шла спокойно. Сначала шли общевойсковые занятия, после этого начались специальные дисциплины. А вот коллектив взвода был разношерстый и, честно говоря, не шибко дружный.

Само собой случались и конфликты.

Например, группа ребят с Урала, отчего-то решила жить не по уставу, а по «землячеству». Они намеренно стали держаться обособленно ото всех, тем самым подрывая все подразделение. Не одним днем, конечно — все это накипало постепенно, около месяца. Слово, за слово и начинались выяснения отношений, едва не доходящие до драки.

Потом подобное повторилось еще дважды.

А однажды, меня попытались припугнуть.

Так как я негласно был старшим в отделении, распределял наряды по столовой на весь взвод. Одним вечером подошли ко мне четверо особо недовольных товарищей, и вместо того чтобы спокойно попросить, начали грубо давить и требовать. А я такого хамского отношения категорически не люблю. Доходчиво им объяснил, что все здесь равны и добавил, что солдат должен стойко и доблестно… Слушать меня не стали.

Послал их куда подальше.

Рядом терся сержант Васильев, поэтому они отвалили. Но следующим вечером собрались и уже впятером решили устроить мне темную. Однако с этим они сильно просчитались.

Так уж получилось, что рядом оказался угрюмый Генка — начищал сапоги и ругался на слишком черный гуталин, которым тот перемазал все руки. Естественно, увидев, что меня собрались бить — впятером у них вполне могло это получиться, я же не Шварценеггер — ринулся на помощь, заодно прихватив дневального. В общем, сцепились мы тогда жестко. Наделенный дурью Генка, не раздумывая, принялся молотить руками. Действуя удивительно слаженно, мы втроем уложили особо наглых на лопатки, а четвертый, смачно получив в нос, неожиданно хлопнулся в обморок. Пятый же, с характерной фамилией Трусов, тут же начал орать на всю «располагу», что мы его убиваем.

Что тут началось, ужас. Прибежали сержанты, всех разогнали по углам, дали люлей особо любопытным. Того, что вырубился, отнесли в лазарет и привели в чувство. А Васильев, следуя уставу, позвонил и доложил о происшествии майору Сухову.

Последовали разбирательства, крики, объяснительные… Само собой, все решили не оглашать и решить вопрос по-своему. В результате, когда вся эта бумажная волокита закончилась, весь наш взвод, вместе с сержантским составом, загремел на большой гарнизонный наряд, по оцеплению учебного стрельбища неподалеку. Только оформили его не как суточный наряд, а как полевой выход, рассчитанный аж на шестьдесят часов. Офицер, из числа преподавателей, вынужденно ушел на больничный, а потому и практика по специальному предмету отложилась на неопределенный срок. Учеба ограничивалась только теоретической частью, потому наши старшие командиры и решили, что взводу пора проветриться на свежем воздухе.