Назад в СССР: Демон бокса 3

Начал догадываться, почему Дон не продавил поставить на кон мой пояс WBC против пояса IBFСпинкса. Конечно, по правилам IBF я должен был провести несколько рейтинговых боёв с «их» супертяжами и добиться права быть претендентом в обязательном бое по защите титула той ассоциации. Но правила нарушаются, договорённости — превыше всего. Значит, мой промоутер в меня не верит и желает, чтобы в следующий раз, в начале сентября, вышел в ранге чемпиона мира, снова в Неваде… Ну да, точно! В контракте прописан обязательный матч-реванш по заявлению проигравшего, я, естественно, буду жаждать спинксовой крови, тогда Дон запросто потребует от устроителей свыше миллиона каждой стороне, поставив на кон чемпионские пояса.

К чёрту его скепсис. Хочет — пусть ставит на противника. Осталось всего несколько дней, упущенное за два года не наверстать, но что смогу, то сделаю.

Девочки мои пребывали в недоумении, отчего благодушие сменилось злой сосредоточенностью, вместо вояжей на шикарные пляжи Нью-Джерси с утра до ночи торчу в тренировочном зале, в гостинице, обложившись кассетами, втыкаю очередную в видеодвойку, смотрю бои свои и чужие, часто останавливаю и трогаю картинку по одному кадру, порой прикладывая линейку к экрану и что-то измеряю…

Грёбаный Риверс, к сожалению, попал в точку. Скорость реакции по сравнению с замерами, которые делали давным-давно ещё папа Ким и Коган, упала примерно на десять-пятнадцать процентов, без специального стенда не определить точнее. Скорость движения руки тоже, бью теперь тяжелее, но медленнее. Перед Майклом Спинксом никакого преимущества нет.

В спортзале я послал Марва далеко и без хлеба, работая часов по восемь с мешком и грушей, после них — с Джонни-Кастетом. Молодой гангстер узнал, наконец, что такое прыгать на ринге перед олимпийским чемпионом, хотя бы с боксёрскими лапами. Несколько раз я просил показать его, на что он способен — бей куда хочешь, лишь бы не ногами, а то ногой и отвечу. Парень здорово прибавил за пару месяцев, у других столько не получалось и за полгода, проводил мощные серии. Запретив себе уходить в защиту, я стремился избежать ударов так, как учил Коган — уклонениями, нырками, изредка подставляя перчатку, когда уйти с линии огня не успевал. Что удалось за считанные дни — понятия не имею…

— Вал! Марв и Дон против тебя. Я слышал их гнилой базар.

Мы стягивали промокшие от пота трусы в раздевалке перед душем. Больше никого не было.

— Не боишься стучать?

— Они хрен догадаются. Не видели меня. Считают тупым недоумком. А я от тебя взял больше, чем от Марва, хрен ему в душу.

Если так…

— Может случиться, Джим, что в «Трамп-Плаза» они сотворят нечто такое скотское и очевидное, что буду вынужден рвать контракт. Мне Марв рассказывал: до моего появления Дон велел ему дать снотворное боксёру прямо во время боя, чтоб тот потерял концентрацию и слил.

— Парню, несогласному на договорняк?!

— Именно. Тот едва не погиб. Прикинь, ты спишь на ногах, а тебе прилетает тонна в подбородок.

— Сука траханая… Да и Марв — сука.

— Не они такие, Джим, наш боксёрский мир таков, и мы с тобой не лучше. Но должны выживать. Я к чему веду, если порву с Доном, сможешь уйти со мной? Или у тебя суровый контракт?

— Какой нахрен суровый! Никакой бумажки вообще. Дон в любой момент скажет мне: отсоси, Джим. Или я ему: отсоси, Дон.

Я поднял самую скользкую тему.

— У него есть дружок, зовут Луис-Бомба. Если ты пошлёшь Дюка нах, за тобой не придут ниггеры Луиса?

— Пусть попробуют… Всех раскладов не знаю, Дюк торчит Луису лимона четыре. Когда в мае не добазарились об отсрочке, Луис меня с пацанами отправил к Дону, мал-мал подрихтовать.

— Что-то я, вернувшись из Советов, никакой рихтовки на роже Дюка не усёк.

— Так он сразу обоссался, — хохотнул мой спарринг-парнтёр. — Согласился увеличить цифру на миллион. И один лям отдать уже к первому сентября, остальное за год. Меня потом зазвали к Марву, уж очень впечатление произвёл, до усрачки.

— Вот как. Джим, ты — чел Луиса?

— Я — только свой. С Луисом был разовый. Дал мне двести баксов. Сам поднял лям. Я таких черножопых ненавижу больше, чем белых.

В далёком от завершения пазле мироздания добавилась ещё одна фигурная картонка. Финплан Дона мне теперь совершенно ясен. Конечно, на миллионных контрактах со мной, а ещё другие парни приносят, он выкрутится и отобьёт четыре миллиона за восемьдесят седьмой. Вот со взносом к первому сентября у него засада. Что он может? Поставить против меня? Продать кому-то гарантию, что я лягу под Майкла? Где-то около этого.

Проще всего самому достать лям из сейфа и сказать: держи, вычту из твоей доли до декабря восемьдесят седьмого. Но как ответить на его естественный вопрос: откуда ты, мать твою, знаешь про миллион до осени? Палить Кастета нельзя ни при каком раскладе.

Тогда последний и не очень хороший вариант. Пусть Дон не знает, что я его раскусил. Но придётся крутить головой на триста шестьдесят градусов, подляна готова прилететь и сзади, и спереди.

А ещё — нужно менять тренера. Хочу Риверса, что невозможно никак из-за почти неизбежного матча-реванша с Майклом Спинксом — по моей или его заяве. Никто в здравом уме не согласится на бой со ставками в виде двух чемпионских поясов, если оба боксёра занимаются у одного и того же тренера.

Утром накануне боя Ольга, наконец, осмелилась задать вопрос:

— Ставим? На какой раунд?

— Я, блин, даже не знаю, на кого ставить — на себя или на него. Не ставим вообще!

На боксёрские матчи она одевалась как вдова — в тёмно-серое, балахонистое и совершенно асексуальное, сейчас это были мягкие штаны из тонкой дымчатой ткани умопомрачительного размера, даже мне, наверно, велики, и такую же накидку — платок, из-под которой едва высовывались кисти рук, ноль косметики. Я спрашивал — не хочешь меня вдохновлять? Она: не хочу, чтоб меня лапали руками или хотя бы взглядами, пока ты в раздевалке, а я в зале или у букмекеров. Не нашел, что возразить.

Нацепила кепи и тёмные очки.

— Хреновое настроение. Ну, я тебе поднимала его как могла. Сейчас вытащу Машку из ванной, можем ехать.

Она могла забыть прокладки, дезик или водительские права. Но ребёнка — ни при каких обстоятельствах, «Один дома» и «Один дома — 2» не про неё.

Отвратительные предчувствия начали сбываться уже с первого раунда. Спинкс был не так уж силён, но избрал, или, точнее, Риверс ему велел, абсолютно грамотную тактику против более мощного, но низкорослого спортсмена. Он принял не просто левостороннюю стойку, а вообще развернулся ко мне боком, постоянно выбрасывая джебы, удерживающие на дистанции. В отличие от Стивенсона, державшего левую распрямлённой, этот работал рукой, один из двух десятков джебов доходил-таки до цели, и это были совершенно не символичные пощёчины, а полновесные плюхи, от каждой на миг сбивалась картинка перед глазами.

Я вынужден был непрерывно кружить вокруг него по часовой стрелке, пытаясь зайти с фронта — на дистанцию расстрела его головы и корпуса, оттого каждый раунд пробегал куда больше соперника, а силы не беспредельны. И этот бег по кругу не был безмятежен как вращение Земли вокруг Солнца, меня постоянно поджидала его правая кувалда, ничуть не уступающая по мощи моим ударам.

После пяти раундов, а всего пятнадцать, уже вымотался. Не скажу, что Спинкс свежее и смотрится как только что сорванный огурец в пупырышках, но я первый раз нарвался на оппонента, с которым тупо не знал, что делать.