Наживка

Магоцци поднял ленту, поманил жестом ребят, которые сильно смахивали на брошенных щенков, подавляя инстинктивное желание погладить их по головке, пообещать, что все будет хорошо.

7

В отсутствие очевидного подозреваемого расследование убийства в первый день сводится к беспорядочной череде опросов, к бездумному формальному сбору фактов, на что безнадежно тратится драгоценное время между совершением преступления и возможностью его раскрытия. Если повезет – вспыхнет искорка, попадется крошечная песчинка информации, способная указать верное направление, но сегодня Магоцци и Джино не повезло. За четырнадцать часов в деле Гилберта не возникло никакого просвета.

Магоцци поставил машину на улице рядом с муниципалитетом, и они минуту сидели в темноте.

Знаешь, в чем твоя основная проблема, Лео? Ты принимаешь каждое убийство чертовски близко к сердцу.

Единственное заявление бывшей жены, которое до сих пор вызывает у него недоумение. Даже признание в конце игры в бесчисленных изменах потеряло со временем остроту, а это по-прежнему остается занозой. Впервые его услышав, он недоверчиво заподозрил, что, возможно, не все принимают убийство слишком близко к сердцу, и до сих пор об этом раздумывает.

Может быть, дело в сочувствии к жертве. Он не способен смотреть на труп с мысленной дистанции, видя перед собой «просто труп». Некоторые полицейские способны, иначе сошли бы сума. А ему ни разу не удавалось. Он видит не труп, а убитого человека – большая разница.

На этот раз еще хуже. В первый же день пришла жалость не только к жертве, но и к самому себе, не знавшему погибшего. Такого еще никогда не бывало.

– Долгий выдался день, – вымолвил наконец Джино.

– Слишком долгий. Слишком много плачущих. Знаешь, тот редкий случай, когда мне хотелось бы, чтобы убитого все ненавидели.

– Такого не бывает, – хмыкнул Джино. – К мертвому никто ненависти не питает. Это не принято. Будь ты поганейшим на планете сукиным сыном, как только тебя кладут в гроб и выставляют перед людьми, которые при жизни тебя ненавидели, у каждого найдется доброе слово. Настоящее чудо.

Магоцци через ветровое стекло нахмурился на пустую улицу. Может быть, Джино прав. Может быть, Мори Гилберт был самым обыкновенным, но почему-то возвысился после смерти. В душе он думал иначе.

Джино минуту молчал.

– Впрочем, Лео, возможно, тут что-то другое.

– Знаю. И сам так думаю. – Магоцци закрыл глаза, вспоминая толпы у питомника. Подобное импровизированное столпотворение видишь, как правило, у дверей скончавшейся знаменитости, популярного общественного деятеля, а не среднестатистического никому не известного Джо. Средства массовой информации упомянули о сборище лишь потому, что оно перекрыло автомобильное движение на бульваре. Журналисты никогда не слышали о Мори Гилберте, уделив основное внимание рейтинговым репортажам о насмерть запуганном старике, привязанном к железнодорожным рельсам.

В кармане бермудов грозно зазвучала Пятая симфония Бетховена. Джино поспешил вытащить телефон, пока навязчивая мелодия не повторилась.

– Зарою этого ребенка, будь я проклят. Научу хоть немножечко уважать отца и заодно композиторов-классиков.

– Купи какой-нибудь футлярчик для трубки.

– Ну конечно. В одной кобуре мобильник, в другой пистолет. В конце концов, выстрелю себе в ухо. Ролсет слушает.

Когда Джино включил в салоне лампочку и принялся делать заметки в блокноте, Магоцци вылез из машины, прислонился к дверце, набирая номер на собственном телефоне, слыша автоответчик на другом конце.

– Привет, это я. У нас тут кое-что стряслось, я немножечко задержусь. К десяти постараюсь. Если слишком поздно, перезвони, если нет, увидимся в десять.

Закрыл крышку, снова сел в кабину, молясь, чтобы в десять не было слишком поздно и телефон в ближайшие часы не звонил.

Джино помахал у него перед глазами блокнотом.

– Ночной менеджер клуба «Вейзата-кантри». Джек Гилберт был там вчера вечером, как и утверждал. Похоже, торчит один в заведении каждый вечер, откуда можно сделать вывод о его семейной жизни. Однако клуб закрывается в час, а Анант устанавливает время смерти между двумя и четырьмя, верно?

– Верно.

– Вполне хватило бы времени доехать до питомника и пристрелить папашу. Таким образом, ни с одного из членов семьи подозрения не снимаются. Старушка была одна в доме, сын и зять якобы где-то гуляли, ни черта не помнят. – Он вздохнул, сунул блокнот в карман. – Ни у кого нет алиби. Вот чего я терпеть не могу. Что думаешь?

Магоцци дотянулся до заднего сиденья, схватил один из двух засаленных пакетов, который, видимо, протек на обивку.

– Думаю, в машине еще год будет пахнуть жареным мясом. Объясни еще раз, зачем мы с собой обед взяли?

– Затем, что, если бы послали Лангера, он притащил бы морковку, опилки, другое вегетарианское дерьмо, вот зачем.

К вечеру Миннеаполис украсился огнями. Красивый город, думал детектив Лангер, глядя на желтые прямоугольники далекой башни, протянувшиеся золотой лестницей в ночное небо. Не ждешь, чтоб такой город породил такого убийцу.

Макларен, настолько же коренной житель Миннесоты, насколько ирландец, абсолютно уверен, что Арлена Фишера прикончил чужак из Чикаго, Нью-Йорка, любого другого места, где живут люди типа клана Сопрано. Лангер слушал его с улыбкой, хотя вынужден был согласиться, что убийство старика смахивает на старые мафиозные разборки. Столь творческий подход редко встретишь.

Он снова посмотрел на монитор, шевельнул мышку, оживляя рапорт. До смерти противно рапорты составлять. От ужасного, неестественно исковерканного полицейского языка мозги плавятся. Не вошли в дом, а «прибыли на место проживания». Люди не застрелены насмерть, а «получили несовместимые с жизнью пулевые ранения» из огнестрельного оружия такого-то калибра. Арлен Фишер не привязан к рельсам, где его смолол бы в муку товарняк, направлявшийся в полночь в Чикаго, а «неподвижно зафиксирован на южной колее посредством колючей проволоки». О приближавшемся поезде нельзя даже упоминать – отсюда следует, что предполагаемый преступник выбрал способ убийства, который нельзя подтвердить никакими свидетельствами и доказательствами. За это ухватится любой защитник, даже еще не окончивший высшую школу. В результате выходит легкая удобоваримая белиберда. Если какой-нибудь коп когда-нибудь начнет рассказывать о реальных событиях, над ним вся полиция обхохочется.

Лангер снова взглянул на огни, обдумывая последнюю фразу, гадая, отстранит ли его от расследования шеф Малкерсон, если написать, что Арлена Фишера специально положили на рельсы перед ожидавшимся поездом.

– Давай, пошевеливайся, – подстегнул его Макларен. – Еда доставлена.

Лангер виновато вздрогнул, поднял глаза, словно школьник, которому никогда не доставалась парта у окна. Макларен, Джино и Магоцци выкладывали на большой стол в отдел убийств пахучие бумажные пакеты.

– Почти все, – пробормотал он, повернувшись обратно к компьютеру.