Назови меня чужой
Шрифт:
Киваю, всматриваясь в лицо, обрамленное каштановыми прямыми прядями. Зеленые глаза обалдело ощупывают меня с головы до ног.
– Не узнал? – довольно спрашивает зашедшая следом мачеха. – Так тебе и надо!
– Яна! – вбегает в дом Дуська. – Ну что ты на кухне торчишь? Одевай близнецов, сейчас Миша с детьми на площадку пойдет. А мы пока стол накроем!
Яна?
13
Застываю в нерешительности. Похудела немного. Осунулась. И вместо рыжей веселой девчонки на меня смотрит печальная темноволосая женщина.
Леди, твою мать! Ну, какая из тебя леди, милая?!
–
– Куда еще богаче, – отмахивается моя сестрица, не давая Яне вставить и слова.
А я, не веря, пялюсь в совершенно чужую женщину и не понимаю, как мог думать о ней все эти годы? Перевожу взгляд на сестру, натягивающую свитер на чуть выступающий животик.
«Вот это новости!» – проносится в голове. А мысли снова возвращаются к Яне.
– Где твои кудряшки? – интересуюсь добродушно. Стараюсь не показать собственную растерянность.
– Все, что вьется, мы распрямляем, а все, что висит сосульками, накрутим. Таков закон женской психологии! Главный! – весело заявляет Евдокия, обнимая подружку.
– А ты почти не изменился, – лепечет Яна, и мне хочется схватить ее за плечи и затормошить. Спросить с пристрастием. Какого хрена случилось? Как веселая девчонка могла превратиться в мумию? Тряпки, бриллианты не в счет! Вон, гайка на пальце карата на два весит. Только принесла ли она тебе счастье, милая?
– Яну не узнал, – говорю отцу, войдя в кабинет.
– Женщины любят меняться, – пожимает плечами папа. – Она, как замуж вышла, почти сразу перекрасилась. А сейчас приболела немного. У нас в клинике обследовалась…
– А муж? – спрашиваю, стараясь казаться равнодушным.
– Архип в Сочи вроде. Весь бизнес на нем, – вздыхает отец и машет рукой. – Лучше расскажи, как ты живешь? Вернуться в медицину не надумал?
Мы долго беседуем о работе, достижениях Ильи и Дуське, ставшей директором клиники. Отец рассказывает о научных разработках и грантах. Вспоминает какие-то случаи из моей практики. Подхватываю, дополняю, шучу. А сам постоянно думаю о Яне. Остаться бы наедине. Поговорить. Что-то происходит с ней, и не гормональный фон тому виной.
В кабинет неслышно заходит Илья. Мой старший брат и настоящий друг. Единственный из всей семьи знающий, что случилось тогда у крыльца «Жемчуга». И когда через день после того злосчастного Нового года я снова собрался в Сочи, брат отговаривал меня. Просил забыть о Яночке и положить на нее с прибором.
14
«Хорошо, что встретились. Закрою, наконец, гештальт», – уверяю себя. Вот только душу затягивает гадкой пустотой.
– А-а, вот вы где? – вопит с порога Дуська. Подбегает к отцу. Целует в темечко и снова несется на кухню. – Кто-нибудь из вас, – застывает на пороге, кивая на отца и Илью. – Нужно порезать рыбу и принести дрова для камина.
В башке подспудно тоненько бьется ехидная мыслишка. Меня не попросили помочь. Я теперь в этом доме гость. И пусть пока желанный. Но где эта тонкая грань, когда станут морщиться при встрече? Ощутить себя посторонним в отцовском доме. Есть ли большая напасть?
– Так пойдемте все вместе! – легко поднимается из-за стола папа. Вместе с Дуськой спешит на кухню. А мы с Ильей послушно
трусим следом.– Яну видел? – бурчит он, когда оказываемся вдвоем в коридоре.
– Да, – киваю. – Изменилась жутко. И волосы зачем-то перекрасила…
– Да разве дело в покраске? – морщится Илья и хочет добавить еще что-то, но нам навстречу несется Дуська с подносом, полным фужеров.
– Э-э, – тут же реагирует старший брат. – Дай-ка сюда!
Подхватывает из рук Евдокии поднос.
– Куда поставить? – рыкает недовольно.
– В зал неси, – командует сестрица, привыкшая с детства, что с нее сдувают пылинки.
Захожу в кухню один. И сразу попадаю под допрос мачехи.
– Ну, расскажи хоть, как ты живешь? – теребит меня Алина.
Отвечаю односложно, а сам смотрю на Яну, нарезающую салат. Платье с длинным рукавом, вырез под самое горлышко. Юбка ниже колен. Это что за монастырь, мать вашу?
Яна подходит к мойке. Споласкивает руки. На автомате убирает рукав. Даже с такого расстояния вижу на тонком запястье длинное желтое пятно. Старый синяк. Рукав немедленно опускается. А сама Яна, не поднимая глаз, снова занимает место у барной стойки и продолжает кромсать какую-то зелень.
Что же это делается, краб мне в печень? Неужели ее муж бьет? Но Архип Василиди, этот самовлюбленный и лощеный тип, не станет поднимать руку на женщину. Тем более на жену. Тогда кто это или что?
«Остынь, – просит меня внутренний голос. – Ну, какое тебе дело, как живут люди? Может, так они проявляют свои чувства. Она закатывает истерики. А он ее лупит. Или играют в тематические игры. Тебе-то что? Не ввязывайся!»
Внутри все подрывается только от мысли, что мою бывшую девчонку кто-то мог ударить. Нужно разобраться. Обязательно. Поехать в долбаный Сочи и начистить морду этому козлу.
15
Вот только что будет потом? – спрашиваю самого себя. – Ты уедешь. А она останется. И отхватит еще. Напряженно вслушиваюсь, когда Тонечка, жена Ильи, подшучивает, а Яна хихикает. Тот же смех вроде. Только слегка приглушенный. Будто надтреснутый. И голос тихий.
Яна, Яночка! Что же случилось с тобой?
– Нам бы поговорить, – задерживаю ее в пустом коридоре при первой возможности. Схватив за руку, притягиваю к себе.
– Отвали, – устало просит она, аккуратно освобождаясь. – Когда тебя тянет поговорить, Макаров, все в моей жизни летит к чертям. Примета такая, – отрезает, поморщившись. Отходит в сторону.
– Яна, – умоялю, заслышав детские голоса в коридоре.
– Пожалуйста, Никита, – вздыхает она. – Сделай, как я прошу. Мы – чужие друг другу. Не лезь ко мне!
Она уходит к детям. Помогает раздеться двум мальчишкам, ровесникам моей племяннице Нельке.
Я мне ничего не остается, как сбежать в тишину отцовского кабинета и, рассеянно глядя на теплицы и оранжереи, думать о Яне. Она до сих пор настроена непримиримо. Даже обычная беседа вызывает у нее неприятие. Странно. За пять лет могла бы простить обиды.
«Это паника, – доходит до меня запоздало. – Ее аж затрясло, стоило мне схватить ее за руку. Боится? Меня? Почему?» – снова спрашиваю себя. И не нахожу ответа. Весь вечер присматриваюсь издалека.