Не ангел

— Есть какие-то новости? Хорошие или плохие?

— Нет, ничего. Все по-прежнему. Если не считать того, что Мэтью Браннинг прислал нам контракт на подпись. Вот взгляни, если хочешь. Между прочим, нам гарантируют работу, если это тебя интересует. Тебе, мне и Селии.

— Тебя послушать, — язвительно начала ММ, — так можно подумать, что Мэтью Браннинг — величайший талант в английском издательском мире. Оливер, я бы очень хотела, чтобы ты с этим не торопился.

— Я нисколько не тороплюсь. А в дополнение к запрету на издание «Бьюхананов» есть еще кое-что, о чем ты должна знать: мы получили письмо от адвокатов Джаспера Лотиана с требованием пустить в макулатуру все уже вышедшие из печати экземпляры книги и уничтожить наборные доски, поскольку дальнейшее тиражирование книги нам запрещено. Если только мы не перепишем всю книгу заново… И они собираются послать своего представителя, чтобы проследить, как выполняется это требование.

— О господи! — воскликнула ММ. — Я знакома с этой процедурой. Бывали и такие случаи.

— Стоимость всего этого дела просто астрономическая. И разумеется, акция получит широкую общественную огласку. В лучшем случае нас сочтут беспечными идиотами. Не самая высокая оценка, правда?

— Да. Но даже при всем этом мне кажется, что должен найтись кто-то другой, должен появиться иной выход. Я хочу, чтобы ты сражался.

— Мне надоело сражаться, ММ. Я сражаюсь с тысяча девятьсот четырнадцатого года. На разных позициях.

— Я знаю, но… — ММ вдруг безумно захотелось, чтобы рядом с нею вновь оказалась Селия, как в войну, когда они вместе сражались за «Литтонс» и спасли его. Но Селия сдалась без боя и покинула окопы. Селия сняла с себя всякую ответственность, и теперь ее занимает совсем иное.

— Мне так… стыдно, — неожиданно признался Оливер, — отчаянно стыдно. Довести «Литтонс» до такого состояния. Как бы отец… — И он умолк.

ММ ничего не ответила, просто потрепала брата по плечу и вышла. Но она тоже была рада тому, что этого краха не видит отец.

ММ вошла к себе в кабинет, который раньше был кабинетом Эдгара и где все осталось в том виде, в каком было при нем, в те далекие дни, что помнила одна она. Оливер тогда еще не работал, а «Литтонс» был по большей части типографией и переплетной мастерской, издательское же дело составляло незначительную долю его прибыли. Каждый день отец шел в наборный цех, надевал хлопчатобумажные нарукавники, чтобы не запачкать рукава рубашки, и сам набирал и печатал гранки, а затем просматривал их с бесконечным тщанием. Он испытывал особую любовь к шрифтам и прекрасно чувствовал их. «Нет, нет, — бывало, говорил он, — это сборник поэзии, здесь нужен романтический шрифт, наберика „бодони“» — или же: «Вот этот прекрасно подойдет, ММ, он такой строгий и четкий — как раз для справочного издания». Эдгар Литтон был также умелым переплетчиком, неутомимым в подборе нужных материалов. Своими тонкими пальцами он теснил и гладко натягивал пергамент, аккуратно уплотнял кожаные уголки. Этим Эдгар Литтон занимался еще более охотно, нежели печатью, он вообще считал, что издатель должен быть, кроме прочего, ремесленником. Кропотливым, преданным делу ремесленником. И вот теперь все его старания пошли насмарку в результате бездумного отношения сначала к деталям, а затем к целым проектам, из-за халатности и мягкотелости…

— Мисс Литтон?

— Да.

ММ подняла голову: в дверях стояла чрезвычайно хорошенькая девушка — немного крикливой внешности, но, бесспорно, обаятельная. У нее были темно-рыжие волосы и темно-карие глаза, длинные ресницы, кремовая кожа и очень приятная улыбка. У ММ сразу же возникло к ней теплое чувство.

— Да, это я, — повторила ММ.

— Я Лили. Лили Фортескью.

— И что же? — Теплое чувство тут же улетучилось.

— Я привезла бумажник Джека.

— А, благодарю. Жаль, вы не привезли его раньше, я уже передала бы ему.

— К сожалению, у меня не было возможности сделать это вовремя. Давайте я отправлю бумажник почтой.

— Нет-нет, я захвачу его с собой в следующий раз. Сейчас Джеку не приходится тратить деньги.

— Ну как он?

— Нормально, — коротко ответила ММ, — несколько сломанных костей и травма черепа. А в остальном — отлично. Скоро выйдет из больницы и возьмется за старое, в этом я не сомневаюсь.

— Лучше не надо, — сказала Лили.

— Боюсь, его уже никто не остановит. Безответственный он все-таки человек.

— А мог бы быть ответственным, — заметила Лили.

— Неужели? Почему вы так думаете?

— Ну… я все же была его девушкой. И довольно долго.

— Я в курсе. Но теперь вы таковой не являетесь, насколько я понимаю.

— Да, — совершенно упавшим голосом произнесла Лили.

— Что ж, спасибо за бумажник. Я очень занята, мисс Фортескью, вы уж извините меня.

— Скажите, может быть, стоит… послать ему цветы или что-то такое… — Лили сделала жест рукой, — чтобы просто немного подбодрить его. И еще, не могли бы вы дать мне адрес больницы?

— Мисс Фортескью, — сказала ММ, придвигая к себе стопку писем и берясь за ручку, — мне кажется, что чем меньше Джек будет о вас думать, тем лучше. Разрыв так разрыв. Зачем все это?

— Да, — вздохнув, согласилась Лили, — вы, наверное, правы. Во всяком случае, когда вы снова поедете к нему, передайте ему от меня привет.

Господи, когда она только уберется отсюда. Усталость и депрессия сделали свое дело: ММ с трудом скрывала раздражение и неприязнь к Лили.

— Сомневаюсь, что это целесообразно, — заявила она, — и мне кажется, что со временем мой брат успокоится и будет чувствовать себя без вас намного лучше. А теперь вам, наверное, пора вернуться в свой мюзик-холл или еще куда-нибудь. Да и у меня, честно говоря, есть кое-какая работа.

— По-моему, нет никакой необходимости грубить, — обиделась Лили.

— Вот тут я с вами не согласна, — недоуменно посмотрела на нее ММ. — Не испытываю ни малейшего желания быть с вами особо вежливой.

— Перестаньте, — сердито крикнула Лили, — оставьте свою глупую враждебность. Вы ничего не понимаете.

— Я не понимаю?

— Нет, не понимаете. Вы думаете, что я всего лишь дешевая ничтожная актриска, которая использовала Джека. Разве не так?

Молчание.

— Так или не так?

— Ну…

— Вот здесь вы и не правы. Я люблю Джека. И очень сильно.

— Странная у вас манера выставлять напоказ свои чувства, мисс Фортескью, — в упор глядя на нее, произнесла ММ.

— Да прекратите же! — воскликнула Лили и вдруг расплакалась, довольно громко всхлипывая.

ММ занервничала: она не привыкла к таким истерикам.

— Ну-ну, — мрачно произнесла она, — не нужно. Ни к чему это. Присядьте-ка сюда.

— Не хочу я присаживаться, — ответила Лили. Крупные слезы катились по ее лицу.

ММ недоумевала, настоящие это слезы, искренние или нет. Лили же все-таки актриса. Но тут же одернула себя. Нечего злиться. Девушка, похоже, действительно расстроена.

— Ну, перестаньте, — попросила ММ. — Идите сюда. Сядьте. Хотите чаю?

Лили кивнула между всхлипами.

— Он сделал мне предложение, — вдруг объявила она.

— Я знаю, он мне говорил. А вы ему отказали.

— Да. Но я этого не хотела.

— Так зачем же вы это сделали? А, я припоминаю, Джек что-то говорил о Бродвее.