Не без вранья

Это была страшная история, потому что сила страдания Маяковского, его слабость были совершенно бессильны перед равнодушием и жизненной силой Лили. Но какие шансы у простодушного Щена против хитрой Кисы?..

По приезде в Москву Маяковский выступал в Политехническом музее — рассказывал о своих впечатлениях от заграничной поездки, о современной немецкой и французской культуре. Лекции назывались «Что делает Берлин?» и «Что делает Париж?».

На первой лекции «Что делает Берлин?» было так много народу, так много людей хотели послушать о впечатлениях Маяковского, что была даже конная милиция, — людям тогда все было интересно!..

Маяковский стоял на сцене перед переполненным залом, рассказывал о Берлине, ему бурно аплодировали, Лиля сидела на сцене на местах для друзей. И вдруг Лиля прервала Маяковского едкой репликой, затем еще одной и еще одной…

Можно представить, как растерялся бедный Маяковский, он ведь так ее боялся, а тут она сердится на него на сцене, перед огромной толпой. Что делать?! Просить прощения? Бормотать: «Ну, Лиля, ну, не сердись, ну, пожалуйста…»? Маяковский стоял, смотрел на нее обреченно, как кролик на удава. И обиженно — мы все-таки не одни, зачем же ты так со мной?..

А Лиля так разозлилась, что сняла туфельку и запустила в Маяковского — просто семейный скандал!

Лиля рассказывала — ей стало неприятно, что Маяковский пересказывал впечатления Брика. Своих впечатлений у Маяковского не было, так как он Берлина не видел, ничего не видел, а просидел за картами и в ресторанах и теперь говорил перед публикой словами Брика.

Маяковский мог бы удивиться — а что я сделал плохого? Пересказывал Осипа? Но так всегда было. Маяковский всегда пересказывал Брика. Брик утром читал газеты и рассказывал Маяковскому, что происходит, а Маяковский писал про это стихи «на злобу дня».

Зачем Лиля так себя повела? Некрасиво, непорядочно по отношению к близкому человеку так его подставлять — при людях стыдить, насмешничать. Можно было бы отвести его в перерыве в сторону и тихо сказать — что же ты врешь, пересказываешь Осины рассказы?.. Но вряд ли Лиля не знала, что только неприличная жена выясняет отношения с мужем на людях. Очевидно, ее раздражение переливалось через край, когда уже себя не помнишь, только бы высказать все и прямо сейчас! И что это Лиля вдруг спохватилась, что Брику совсем не достается славы? Эта ее выходка больше похожа на раздражение чем-то другим, простым: толпой, сквозь которую ей пришлось продираться, чтобы попасть на сцену, или тесными туфлями.

В перерыве Маяковский не сказал ей ни слова.

Лиля вернулась домой, приняла снотворное и проспала до середины следующего дня, а вечером Маяковский спросил ее, придет ли она на доклад «Что делает Париж?», Лиля ответила «нет», и он мрачно сказал, «как хочешь».

Через день между ними был разговор, который закончился тем, что Лиля сказала Маяковскому — все, уходи навсегда.

И тут, как всегда, у Лили не одно объяснение, а несколько — для Маяковского, для Эльзы и для нас.

Эльзе она объяснила так: ей «опостылели Володины: халтура, карты и пр. пр…»

Карты? Но ведь они все трое играли в карты днями и ночами, и она, и Маяковский, и Осип; Осип — «классический игрок», Лиля и Маяковский — «азартные игроки». Халтура? Но ведь прежде это было хорошо, к тому же они жили на доходы Маяковского от этой халтуры. Ну, а «пр. пр…» — это, очевидно, его ревность, мрачность, тяжелый характер. Но ведь тяжелый характер Маяковского не новость, они вместе уже семь лет. И ревность была всегда, и Лиля, как прежде, ничего не скрывала, — хочешь, ревнуй.

Для Маяковского Лиля придумала красивую причину: им нужно расстаться для него самого. Потому что они обуржуазились, потому что у них «установился старенький, старенький бытик», и живут они неправильно, пьют слишком много чая с вареньем.

Лиля: «Длинный у нас был разговор, молодой, тяжкий. Оба мы плакали. Казалось, гибнем. Все кончено. Ко всему привыкли — к любви, к искусству, к революции. Привыкли друг к другу, к тому, что обуты-одеты, живем в тепле. То и дело чай пьем. Мы тонем в быту. Мы на дне. Маяковский ничего настоящего уже никогда не напишет».

Если бы Лиля сказала, что ее от него тошнит, что она видеть его не может, это было бы честно. А так нечестно! Они обуржуазились? Но каким Маяковский пришел к ней? Совсем не «буржуазным», одетым в желтую блузу мальчишкой с немытыми волосами. Ведь это она, все она, — весь этот лоск, розовые рубашки, ткани на костюмы из Лондона, из Риги. Несправедливо, что он «живет неправильно», а она точно так же, но ей можно. У сильного всегда бессильный виноват…

На Лилино «казалось, гибнем» Маяковский мог бы спросить: почему все, что было прежде, устраивало, а сейчас вдруг стало — больше не могу? Мог бы вскричать — что я сделал?!! И по-настоящему у Лили один ответ: ничего не сделал, ну и что?.. Просто надоело, и пошел вон…

Причина «расстаться для него самого» знакома любой хитрой кисе, которой до смерти надоел возлюбленный. Но, скорее, это все же причина для нас — мы же знаем об этом разговоре только из ее мемуаров. Ну, а что она на самом деле сказала Маяковскому, за что он так страстно просил у нее прощения?… Вряд ли за то, что они «тонут в быту».

Один придумывает, а другой верит, один гонит, другой плачет, у одного полная власть, а у другого рабская зависимость. Маяковский сам себя назвал «любящий идиот» и «для Лилика испытуемый кролик».

Маяковский вышел от Лили, зашел в кафе и написал ей:

«…Я вижу, ты решила твердо. Я знаю, что мое приставание к тебе для тебя боль. Но, Лилик, слишком страшно то, что случилось сегодня со мной, чтоб я не ухватился за последнюю соломинку, за письмо.

Так тяжело мне не было никогда — я должно быть действительно чересчур вырос. Раньше, прогоняемый тобою, я верил во встречу. Теперь я чувствую, что меня совсем отодрали от жизни, что больше ничего и никогда не будет. Жизни без тебя нет.

…Я не грожу, я не вымогаю прощения… Я знаю, нет такого обещания, в которое ты бы поверила. Я знаю, нет такого способа видеть тебя, мириться, который не заставил бы тебя мучиться.

И все-таки я не в состоянии не писать, не просить тебя простить меня за все.

…Но если ты даже не ответишь, ты одна моя мысль, как любил я тебя семь лет назад, так люблю и сию секунду, что б ты ни захотела, что б ты ни велела, я сделаю сейчас же, сделаю с восторгом. Как ужасно расставаться, если знаешь, что любишь и в расставании сам виноват.

Я сижу в кафэ и реву, надо мной смеются продавщицы. Страшно думать, что вся моя жизнь дальше будет такою.

…Ответь, ради Христа, ответь…»

Ей, наверное, было в тягость читать это, наблюдать его полный крах. Торчащие наружу нервы — это всегда некрасиво.

Лиля в мемуарах немного путается и рассказывает нам, что расстаться было решение самого Маяковского, — чтобы проверить себя. Но «…Я не вымогаю прощения», «Я знаю, что мое приставание к тебе для тебя боль», «Я вижу, ты решила твердо» — это ее воля, при чем здесь он?