Не бойся, я рядом

Время оставалось, и чтобы не ехать в опостылевшую пустую квартиру – сегодня даже тетя Паша отпросилась, внук приехал, курсант военно-морского училища, – занялся еще одним важным делом, заказанным ему уже не Львом Игоревичем, а Марком Вениаминовичем.

Другими словами, Парамонов, в соответствии с просьбой хитрющего психиатра, продолжил созидать подробный обзор мерзких проделок своего собственного подсознания. Олег не сомневался, что таким образом профессор запрограммировал начало лечения: вербализация и визуализация проблемы всегда были первым шагом на пути ее решения.

Утром Парамонов пошел от частного к общему.

Навспоминал навскидку типичных, так сказать, моментов своего безумия.

Теперь же он собирался пойти другим путем.

Как человек, по характеру склонный к классификации и структуризации знаний – недаром его так не хотели отпускать с кафедры, после того как он закончил вуз (разумеется, МАИ), – Олег решил начать с основных выявленных им закономерностей.

К ним он отнес следующие моменты:

– уже упомянутую критичность его логики по отношению к его же «сумасшествию» (да, логика не могла отменить сумасшествия, но – зачастую с гадкой усмешкой, мол, ну, ты и придурок! – наблюдала за ним);

– цикличность и спиралевидность развития его страхов и тревог;

– быстрый сброс напряжения после точного доказательства (желательно, выполненного не им самим), что эта тревога – ложная. И столь же легкий его, напряжения, возврат, случись факт, фактик или даже фактишка, который можно было бы трактовать как подтверждение, пусть даже косвенное, его прежних страхов;

– постоянную замену одних страхов и тревог другими – без улучшения общего состояния: скажем, безумный страх заразиться венерическими заболеваниями с годами плавно перешел в не менее скверную канцерофобию.

Бывали и мимолетные ужасы, например, перед авиаперелетом. Кончался полет – кончался и ужас. В принципе, это похоже на норму, пусть даже и на ее пределе. Но в норме человек не переживает за перелет, который случится через два месяца. Или через полгода. А здесь – запросто;

– навязчивые сомнения даже в обычной, относительно не отвратной ситуации: пойти или не пойти на тусовку. Купить или не купить телевизор. А если купить, то какой. Десять раз проверить, выключен ли утюг и заперт ли замок. А потом, десятый раз, проверив, все равно сомневаться и переживать.

Чтобы через некоторое время – логика-то все же незримо присутствовала! – забыть эти страхи напрочь и не вспомнить о них никогда;

– ритуализация поведения: например, банально бояться черных кошек. Или, уже не банально – постоянно заставлять себя придумывать из букв одного слова не меньше определенного, достаточно большого количества, других слов. Не придумал – плохо, очень плохо.

Придумал – никак. Тут же забыл.

То есть идет игра в одни ворота, хороших примет нет, есть только ужасные.

Демонизация происходящего: что бы ни случилось, в мельчайшей флуктуации обыденной жизни предчувствовать роковое.

Если закололо в боку – рак.

Если вечером зазвонил телефон – кто-то умер.

Если проехала пожарная машина – горит его дом.

Пока выяснил, что все в порядке, – половина нервов полопалась.

И даже после благополучного разъяснения ситуации – всего лишь ощущение отсрочки. Не отмены приговора, а только его отсрочки…

Парамонов размахнулся было строчить дальше, – невысказанных безумий хватило бы еще надолго, – как вдруг остановился, распечатал страницу и, не торопясь, перечитал написанное.

А надо ли продолжать?

Да он уже и так законченный психопат, хотя список только начинается.

Настроение упало. Теперь случившаяся осечка снова не казалась ему счастливым случаем.

Купи он тогда в магазине «Охота» металлические гильзы – и сейчас никого не нужно было бы жалеть.

– Сам себя испугался, да?

Он вздрогнул, поднял голову.

– Ты вверх ногами тоже читаешь? Да еще почти в темноте. – Остальные сотрудники ушли, когда было совсем светло, а потому электричество никто не включал.

– Все женщины – немного кошки, – рассмеялась Будина. – А читаю я как угодно: вверх ногами, задом наперед, вывороткой – я ж худред.

Она взяла стул и села рядом с Олегом.

В комнате по-прежнему было темновато, а еще через несколько минут свет шел только от белого экрана компьютера. В метре от него все уже сливалось.

– Ну и как тебе изложенное? – после паузы, внутренне сжавшись, спросил Парамонов.

– Нормально, – пожала плечами Ольга. – Хотя, конечно, откровений мало, довольно стандартный набор.

– То есть как «стандартный»? – даже почему-то обиделся Олег.

Его обрадовало, что она не испугалась. Но что ж это такое, неужели его личное безумие тривиально?

– Я думаю, ты не один такой, – подтвердила его опасения Будина. – По крайней мере, я многих таких видела.

– В дурдоме? – не выдержал Парамонов.

– И там тоже, – беззаботно подтвердила барышня. – А еще я думаю, что все это лечится. Так что попытка пережить проблему в одиночку – это немножко душевное садо-мазо.

– А тебе самой-то не страшно к такому садо-мазо прислониться?

– Сейчас или на всю последующую жизнь? – лукаво спросила Будина. И, не дожидаясь уточнений, быстро ответила: – За себя – точно не страшно. Я гораздо больше боюсь сильно нормальных. Которые за украденный кусок хлеба – строго по закону – руку отрубят. Или вязаночку дров приволокут, чтоб очередного безумца сжечь. Вот таких опасаюсь лично. А здесь, если и страшно – то только за тебя.

Они оба замолчали.

… – Это ж ужас, если б тебя тогда не стало, – вдруг просто сказала она. – Кого б мне было любить?

И опять тишина в редакторской комнате.

– А с чего ты взяла, что меня любишь? – помолчав, спросил он. – Какие причины?

– А я тебя беспричинно люблю, – улыбнулась в темноте Ольга. – Вернее, есть причины, которые в этом деле мешают. А которые помогают – отсутствуют.

– А какие это мешают? – Теперь его задевало, что какие-то причины мешают его любить.