Не бойся, я рядом

И даже взаимное недоверие появилось у психиатров и врачей общего профиля.

Короче, это была и есть большая, до сих пор нерешенная проблема.

Однако это все теории.

А Лазман, хоть и блестяще подкованный, но – практик. И потому в работе психосоматического отделения обычной городской больницы его интересует еще одна, совсем простенькая, хотя и необыкновенно важная вещь.

Сюда можно положить человека с психиатрическим диагнозом так, чтобы это не оставило следов в его личном деле.

Итоговая справка – со штампом больницы общего профиля. Диагнозы в больничных листах сейчас вообще не указываются, а если где-то это необходимо – можно указать сопутствующий соматический диагноз. Абсолютно-то здоровых людей нет. Кто не имеет астмы – у того гастрит, а обладатель здорового сердца вполне может иметь варикозное расширение вен. Или что-нибудь еще, гораздо более приемлемое и «красивое» для нашего – не самого толерантного – общества, чем шизофрения, эпилепсия или биполярное расстройство.

Таким образом, создавался «промежуток» между психиатрическим стационаром и домашним лечением.

И хотя уже упомянутый выше депутат даже сюда отказался положить жену с послеродовым психозом, но для многих людей госпитализация в больницу «как бы» общего профиля – уже была психологически возможной.

Марк Вениаминович официально числился здесь палатным врачом на четверть ставки, хотя роль его сильно превышала занимаемую должность. Он консультировал многих тяжелых «чужих» больных, таким образом тренируя и обучая относительно молодой персонал отделения.

За это заведующий отделением – старый доктор, умудренный опытом, но не вполне знакомый с новейшими разработками – помогал в госпитализации «личных» больных Маркони.

Вот и сейчас здесь лежали несколько человек, которые требовали его повышенного внимания.

Вадик Пименов, совсем еще молодой парень, сын весьма состоятельных родителей. Умница и отличник: не так давно закончил свой сложный, с математикой пять раз в неделю вуз, сразу поступил в аспирантуру.

Неплохой спортсмен. Да и просто очень симпатичный парень.

Раз в год-полтора Вадик начинал мучиться и метаться. А когда становилось совсем плохо – сообщал в очередной раз ужасавшимся родителям и ехал с ними «сдаваться» Лазману.

Если бы этого не произошло, он – со стопроцентной вероятностью —… ушел бы в запой! Причем тяжелый, с интоксикацией, с питьем всего, что попадет под руку и – без медикаментозного лечения – совершенно безысходный.

В отличие от пьяниц, нисколько не переживающих по поводу своего порока-заболевания, Вадик мучительно от всего этого страдал.

Когда пытался бороться в одиночку – прятал от себя самого спиртное, уезжал на дальнюю, лесную дачу родителей. Истязал себя баней или физическими нагрузками. Обзывал свою безобразную потребность последними словами. Чтобы не терять человеческого лица, готов был руки на себя наложить – и все равно срывался.

Началось это в армии, куда он пошел против воли родителей, чтобы испытать и закалить себя.

А вышло так, как вышло.

Причем Марк вовсе не был уверен в вине армейского периода.

В старых учебниках – том же классическом труде середины девятнадцатого века Маньяна – такое течение заболевания называлось дипсоманией. И великий французский доктор, ставший предтечей всей современной клинической психиатрии, также не считал болезненные эпизоды виной подобных больных.

В сегодняшних классификаторах термин «дипсомания» редко встретишь.

А Вадик – вот он, пожалуйста. Лежит на крайней койке в третьей палате. Еще измученный, истощенный. Но уже улыбается.

Через три-четыре дня уйдет в свою контору, где его с нетерпением ждут.

Вылеченный, освободившийся от своего чудовищного и неодолимого влечения.

Надолго ли вылеченный – на этот вопрос ни Марк Вениаминович, ни любой иной доктор ответа бы не дали.

Хотя суперсовременные препараты – Лазман получал их не из больничной аптеки, а от друга из организации «Врачи без границ» – помогали купировать приступ достаточно быстро и без видимых последствий.

И это счастье, что Вадим, единственный сын своих родителей, попал в руки Марка. А вшили бы ему «торпеду» – как обыкновенному алкоголику – только бы усилили и без того страдавшему от комплекса вины юноше суицидальные стремления.

– Как дела, парень? – улыбаясь, спросил Лазман.

– Отлично, – ответил Вадик. – Очень хочется на работу.

– Скоро будешь, – обещал врач.

Марк уже собирался выйти из палаты – больных у него здесь было пять человек – как вдруг остановился, еще раз всмотрелся в лицо пациента.

– Спрашивай уже, – сказал он. – Хочешь – здесь, а хочешь – пойдем по коридору погуляем.

Молодой человек покраснел. Потом – побледнел. Потом – покрылся испариной.

Наконец встал, оказавшись уже в тренировочных штанах, накинул курточку и вышел с врачом в коридор.

Убедившись, что уединиться не удастся – новые пациенты лежали даже в коридоре, – Марк попросил у сестры ключ и вывел Вадика на больничный двор.

Здесь они присели на зеленую деревянную скамейку и… замолчали.

Лазман хоть и не имел лишнего времени, но больного торопить не стал: ощущение, что доктор готов уделить пациенту неограниченное время – очень полезно для Вадика. Это дополнительная степень его поддержки. А психологическая поддержка таким, как Вадик – ой как нужна.

Да и кому она не нужна в нашей нервной жизни?

– Марк Вениаминович, я с Майей сегодня говорил.

– Нашла она тебя все-таки? – улыбнулся доктор. Похоже, прежние отмазки про внезапную командировку на этот раз не сработали.

– Да. Она решила, что у меня другая женщина, и маме пришлось сказать.

– Что она сказала? – Марк быстро оценивал сложившуюся ситуацию.

– Что я в больнице, – мрачно ответил Вадик.

– Общего профиля? – улыбнулся доктор.

– Типа того, – сказал Вадик и замолчал.