Не будите Гаурдака

— Было бы время — поискали бы, Сень, — терпеливо проговорил Иван. — Ты же сама знаешь.

— Угу… ты бы поискал… — покривила царевна губы в скептической усмешке. — Так и представляю Ивана свет Симеоновича, бросающего человека на доедание кообу, и отправляющегося отыскивать кого-нибудь другого, еще не надкусанного…

— Так, по-твоему, это я во всем виноват?

Царевна удивленно поглядела на него и сконфузилась.

— Нет. Конечно, нет, Вань… Я совсем не это имела в виду… если вообще что-то имела… Прости…

— Ничего, Сенюшка… мы что-нибудь придумаем… — ткнулся носом во взъерошенную теплую макушку жены Иванушка, — обязательно придумаем…

Серафима только вздохнула и молча уперлась лбом в его плечо.

Опустили сконфуженно глаза, словно придя в себя, и остальные люди, балансирующие на грани всеобщей беспричинной ссоры с того момента, как страстный призыв Селима улетел впустую.

— Ну, что ж, если так, то пошли украшать комнаты… — блекло вздохнул Кириан.

— Пошли…

Опустили сконфуженно глаза, словно придя в себя, и остальные люди, балансирующие на грани всеобщей беспричинной ссоры с того момента, как страстный призыв Селима улетел впустую.

— Ну, что ж, если так, то пошли украшать комнаты… — блекло вздохнул Кириан.

— Пошли…

— А, может… Селим-ага… вам стоит… еще раз попробовать?.. — единственный не потерявший ни веры в чудо, ни надежды на него человечек, обычно робкая и покорная Яфья, неуверенно и просительно вдруг заглянула в потухшие глаза Охотника.

— Еще раз?.. — отвечая то ли девушке, то ли самому себе на провокационный вопрос, пробормотал уныло старый стражник. — А есть ли в этом смысл? Видно…

Но что было видно Селиму и не видно остальным, так и осталось невыясненным, потому что совершенно неожиданно свет на улице померк и пропал, будто окно вдруг накрыли парчовым покрывалом. Автоматически вспыхнувшие в комнате светильники, заполошно замигав в безуспешной попытке выйти на штатную мощность, сдались, и пристыженно уменьшили свою яркость до огонька угасающей лучинки. Из темноты окна накатила студеная волна, заставляя людей вздрогнуть и непроизвольно обхватить руками привыкшие к жаре плечи, заодно смывая и растворяя в ожившем беспокойными тенями полумраке окружавшие их стены и потолок…

И перед пораженными взорами смертных из чернильной тьмы и рубиновых угольков соткался, дохнув лежалым могильным холодом, крылатый верблюд.

Влажными черными круглыми очами обвел он спокойно разношерстную компанию, застывшую в олицетворении различных степеней человеческого удивления, страха и восхищения и, безошибочно определив того, кто имел право произносить его имя в призыве, сделал неспешный шаг к Селиму.

Как бы ни была нелепа его внешность в виде статуи или гравировки на лезвии кинжала, в самом оригинале не было ничего даже отдаленно несуразного.

Массивная горбоносая морда с блестящими глазами — сгустками смолы носила выражение отстраненно-философского глубокомыслия, свойственного всем обычным сородичам Кэмеля. Черные кожистые крылья, точно выкроенные из куска ночи, были небрежно сложены вдоль багровых боков. Широкие, как блюда, раздвоенные копыта с небрежным достоинством попирали роскошные ковры под ногами. Из-за скрещенных на груди покрытых короткой багровой шерстью мускулистых рук виднелась наборная рукоятка прямого кинжала.

— К…Кэмель… — только и смог выжать из себя ошарашенный явлением Охотник. — Ж-желаю тебе… здравствовать… о чудесное… порождение Вселенной… рассекающее время… и расстояния… подобно кинжалу… взрезающему шелк…

Верблюд пошевелили ноздрями и еле заметно склонил голову — то ли показывая, что приветствие не прошло незамеченным, то ли, в свою очередь, свидетельствуя свое почтение человеку, его призвавшему, и благоговейно замершей в отдалении компании.

— Э-э-э… как на него залазить? — Кириан в паническом страхе не успеть на рейс, способный отправиться так же неожиданно, как и прилетел, впился возбужденным пылающим взором в просветлевшее лицо ибн Садыка. — А мы все поместимся?

— Не надо ни на кого залазить, — умиротворенно улыбнулся старый волшебник. — Подойдите все к нему. И когда мы будем готовы, Селим должен дать ему приказ — куда нас отнести.

— Говорить о присутствующих в третьем лице невежливо, — вдруг прозвучал в мыслях у всех укоризненный бархатистый баритон с обертонами барханов.

— А?..

— Э?..

— Ой…

— Нет, это не массовая галлюцинация, и не коллективное помешательство, и в обед вы ничего подозрительного не съели. Это действительно говорю я.

Ошеломление, испуг, восхищение, конфузия, восторг смешались в одну искристую феерию эмоций на физиономиях людей.

— Он… ты… вы… говорящий?.. — первой выразила общие чувства Эссельте.

— Бывая так часто среди людей, немудрено научиться вашей речи.

— В молодости, служа в охране караванов, я бывал в обществе верблюдов так же часто, как ты — в людском, смею предположить, о дивный Кэмель, — пораженно развел руками Селим, — но сказать, что я хотя бы попытался изучить их язык…

Верблюд криво усмехнулся.

— Если бы тебя назначили судить их поэтические конкурсы, у тебя бы не было другого выхода, о Селим, сын Азиза.

— Ты хочешь сказать, о Кэмель, что верблюды тоже пишут стихи? — вытаращил глаза Абуджалиль.

— Да. А почему бы им этого не делать? — чуть обиженно вопросил гость.

— А если у них получаются стихи очень плохие? — не удержалась Сенька.

— Тогда к ним прилетает крылатый человек с ногами, руками, копытами и скорпионьим жалом.

— Где? — завороженно выдохнул Кириан.

— Там , — лаконично ответил верблюд.

— А… э…

— И… тоже их… того?.. — чиркнул по своей могучей шее большим пальцем Олаф, не дожидаясь, пока пиит домучает свой новый вопрос, или уточнение к старому.

— Их… кого? — недоуменно нахмурился верблюд.

— Этого, — любезно подсказал Абуджалиль, повторив жест отряга и как бы невзначай кивнув на выглядывающих из-под верблюжьей подмышки кинжал.