Не будите Гаурдака

Но чем более разнообразные формы, текстуры и цвета придавал беспокойно мечущийся узник медных стен, тем более одинаковым, однообразным, пустым и бездушным казалось ему его творение, и он, в порыве отчаяния, обиженно и ожесточенно разрушал то, что мнилось ему единственно милым и верным всего минуту назад…

А потом пришло безумие.

Сколько лет, десятилетий или веков прошло с тех пор — трудно сказать, если возможно…

И тут появились они, гости с Белого Света.

А с ними — тот, кто по правилам маготкачества мог считаться его сыном…

— …Когда Агафон-ага выкрикнул, что только что уничтоженный мной ковер носит имена моих девяти давно забытых мною товарищей… я понял… понял… это может быть только он… только он, и никто иной… мой Саид… мой… Масдай…

Горло старика перехватило, и голос его оборвался на несколько секунд. Но, мучительно сглотнув комок, он продолжил полушепотом:

— А когда я услышал… и понял это… то в душе моей словно что-то перевернулось… лопнуло… разорвалось… как нарыв, что зрел века и века… и я увидел себя со стороны… каким был… И каким стал. И — кусочек за кусочком, деталь за деталью, крошечная подробность за крошечной подробностью — всё, что было со мной… доброго… светлого… счастливого… теплого… живого… настоящего… вернулось ко мне. Всё… до последнего шороха… жеста… запаха… улыбки… слезинки… удара сердца… дуновения ветерка в ту ночь, когда Амина сказала мне «да»… Амина, моя любимая… Амина… и сыновья… а еще было училище… и мои ученики… сообразительные, и не слишком… старательные и с ленцой… талантливые и не очень… но все — хорошие… все — любимые… А мои друзья… мои добрые, старые друзья… давно ушедшие… но всё равно — как живые… И Саид. Масдай, как вы его называете… Он ведь тоже… мой сын… моя кровь… моя душа…

Король снова внезапно умолк, и на этот раз наполненное вновь нахлынувшими пьянящими воспоминаниями и переживаниями молчание продолжалось долгое время.

— А… у вас, наверное, было много таких сыновей… как Масдай? — увидев, что затуманенные прошлым очи старика прояснились и он снова готов к разговору, бережно задал вопрос Иван.

— Как Саид?.. — Маариф ибн Садык поднял на гостей черные и влажные как маслины глаза и медленно покачал головой. — Нет. Вы знаете, сколько ковров — настоящих разумных летающих ковров может создать один ткач за двадцать лет?

— Десять? — предположила Яфья.

— Пять? — понизил ставки Абуджалиль.

— Два? — опустилась почти до минимума Эссельте.

Старый маг усмехнулся.

— Если ткач хочет, чтобы его творение не только летало, но и думало и говорило, то за двадцать лет он может сделать половину работы. А если гордыня поразит его, и он возжелает научить свое детище думать и говорить не как дитя, но подобно зрелому мужу, ему потребуется еще сорок лет. И никто не поручится, что он достигнет своей цели. А ведь еще столько же понадобится ковру, чтобы чуток подрасти, набраться ума и опыта, стать пригодным к продаже…

— Но… на что же он тогда живет всё это время? — вытаращила глаза Серафима.

— На плату за преподавание, — усмехнулся Маариф.

— Если он где-то преподает, — подытожил Олаф.

— Теперь я понимаю, почему о таком диве, как ваш Масдай, я даже не слышал никогда… — Селим благоговейно погладил блистающий новыми яркими красками мохеровый бок блаженно притихшего рядом со своим создателем ковра.

— А простой ковер-самолет?.. — вопросительно посмотрел на старика Абуджалиль.

— Простой летающий ковер можно соткать за семь-десять лет, — пренебрежительно хмыкнул Маариф. — Профанация искусства. Ремесленничество. Дилетантство. Но есть спрос — есть и предложение…

— Да-а-а… Чуден Белый Свет… — едва заметно качнул перевязанной головой его премудрие, хотел что-то добавить, но вдруг замер.

— Что, Агафон? — встревожилась Яфья.

— Голова заболела? — заволновалась Эссельте.

— Вспомнил что? — подалась вперед Сенька.

— Д-да… — выдавил маг, сглотнул пересохшим внезапно горлом и снова заговорил — нервно и сипло. — В…вспомнил…

— Что?

— П-правильно ли я… п-понял… — глаза чародея распахнулись и настойчиво впились в серьезные серые очи царевны, — что выбраться… отсюда… н-невоз…можно?..

Тоскливое предательское молчание моментально повисло над компанией.

— Д-да… — проговорил, наконец, Иванушка, понурив голову. — Ты… правильно понял.

Унылые и обескураженные гости молча следовали за бесплодно старающимся скрыть свою радость Маарифом ибн Садыком в тот конец дворца, где он пообещал устроить им палаты, пока не придумает им отдельные дома, достойные их подвига и статуса.

Масдай с погруженным на него Агафоном плыл рядом.

— …Значит, нам потребуется раз… два… три… четыре… восемь отдельных комнат, с фонтанами и бассейнами обязательно, ковры, зеркала… — искоса нежно посматривая на ковер, озабоченно говорил, обращаясь к гостям король.

— К бабаю якорному зеркала… — насупленно пробурчал Олаф. — И ковры тоже. Отдайте их женщинам.

— Женщинам хватит всего, о суровый северный воин, — успокаивающе взмахнул руками Великий и, как бы невзначай, пальцы его бережно опустились на край Масдая. — А если тебе не хочется ковров, или еще что-нибудь придется не по нраву — не стесняйся, говори: устроить всё в лучшем виде — мой перед вами долг…

— Ведь нам теперь в этой обстановочке до конца жизни… если она когда-нибудь тут вообще закончится… обитать придется, — полный оптимизма и позитива, пробормотал Агафон.

— Я, само собой разумеется, иногда мечтал жить вечно, а кто не мечтает, но… как-то не думал, что мечты мои могут сбыться… — окинул огорченным взором восстановленную из пепла и руин роскошь вокруг него Селим. — Так вот… вдруг… без предупреждения и шанса всё хорошенько обдумать…

— Надеюсь, в этой вашей… обстановочке… с позволения сказать… найдется родник потина, фонтан сидра, а по утрам маленький ручеек пива? Сортов на сорок? — кисло глянул на хозяина менестрель. — Так, на всякий случай, чисто для медитации поэта?

— Кириан!!! — возмущенно расширила голубые как гвентянское небо очи Эссельте. — Да как ты можешь в такой обстановке думать про своё… свои…

— Что хочу, то и думаю… — вяло огрызнулся бард, втянул голову в плечи и, ускорив шаги, вырвался вперед. — Ваше высочество… Я, когда Белый Свет защищать вызывался, на вечную жизнь в золотой клетке не подписывался, между прочим… Я домой хочу! У меня ностальгия! Осложненная клаустрофобией! И невеста в Гвенте!..

— Да ты что!.. — позабыв про всё, всплеснула радостно руками принцесса.