Не будите Гаурдака

— …с этим…

Иную окраску стали приобретать и щеки Иванушки.

— …с этим… напыщенным… фанфароном… — сквозь зубы подобрал, наконец, царевич подходящие, с его точки зрения, эпитеты для начальника караула.

Теперь лицо его пылало, сжигаемое пламенем ревности.

— Ага, ты тоже заметил, что он, во-первых, напыщенный, во-вторых, фанфарон, и, в-третьих, скользкий тип! — обрадованно заулыбалась Серафима.

Иван опешил.

— Ты считаешь, что он — фанфарон?.. И скользкий тип тоже?.. А чего ж ты тогда?!..

Сенька загадочно потупилась.

— У женщин свои секреты…

Уснувшая было Иванова ревность вновь встрепенулась, подняла голову и потянула носом, принюхиваясь к следу. Но продолжить допрос ставшей вдруг непонятной и взбалмошной супруги не позволил ему волшебник.

— А что касается меня, я вообще не понимаю, зачем тебе нужно было торговаться с этим взяточником, — сердито пробурчал он через плечо в затылок своего капюшона. — Ровно на базар пришла! Отдала бы ему сорок кронеров, и дело с концом! Тут люди страдают… в смысле, жаждут перемен… пейзажа… а она…

— У нас не было сорока кронеров, Адалет, — мгновенно посерьезнела и тихо ответила Серафима.

— Не было сорока кронеров? — искренне удивился Олаф рядом с ним, словно до этого жил в полной уверенности, что деньги рождаются в кошельках.

— А сколько у нас осталось сейчас? — забеспокоился Иван, чувствуя в накатившем финансовом кризисе свою немалую вину: щедрая помощь нескольким крестьянским семьям, на чьих полях с озимыми развернулись весенние боевые действия двух враждующих герцогов, и труппе бродячих актеров, ограбленной накануне разбойниками, была на его совести.

— Двадцать один, — коротко ответила царевна.

Адалет быстро произвел нехитрые вычисления.

— Как это у нас не было сорока кронеров, девочка, если ты отдала двадцать, да двадцать один у тебя остался…

— Ты неправильно считаешь, — неохотно поправила его Сенька и со скучающим видом устремила взор на верхушки скал. — У нас был двадцать один кронер. Офицеру я отдала двадцать. Но когда мы отъехали, у нас снова оказался двадцать один.

— Как это?.. — вытаращили глаза чародей и конунг.

Иванушка же, знакомый не понаслышке с умениями и навыками своей супруги, способной отправить в лечебницу с острейшим воспалением комплекса неполноценности самогО шатт-аль-шейхского вора, заподозрил неладное.

— Сеня?.. — нерешительно проговорил он.

— Я переложила ему в кошелек свои камушки, а деньги вернула тому, кому они больше всего были нужны, — вызывающе глянула ему в глаза царевна. — Но если ты считаешь, что всякие дармоеды имеют право драть три шкуры за то, чтобы честные люди ходили по их дорогам, сидели на их камнях и дышали их воздухом, то иди и верни им. На!

И она протянула ему печально звякнувший кошель.

Рука Ивана потянулась к деньгам, зависла и…

— Ага, то, что надо! — радостно вырвалось из уст чародея, а палец сам по себе ткнул в строгую черно-желтую вывеску дома слева, двухэтажного, беленого, с перекрещенным черными балками фасадом, с гордой надписью на жестяной табличке «Ул. Бруно Багинотского». — Знахарь Хайнрик! Мази и заговоры для кавалеров, завершающих дальний путь верхом, охромевших лошадей, беременных женщ…

Взгляд его упал на отряга.

Весь его вид говорил о том, что он скорее признается, что он — беременная женщина, чем сообщит товарищам по оружию, что нуждается в помощи знахаря Хайнрика.

Или любого иного знахаря, травника или шептуна Белого Света.

— Парень, какого лешего!.. — от всей души, сердца и прочей анатомии возмутился маг-хранитель.

Иванушка взял из рук Сеньки кошелек и протянул его Адалету.

— Мой опыт общения с лошадьми подсказывает, что… — теперь уже лукоморец нечаянно встретился глазами с Олафом, и продолжение предложения тут же вылетело (Чрезвычайно поспешно, оставив вещи и не оставив адреса) из головы царевича. — Что… что… это… ну…

— Ваня хочет сказать, что к вечеру, судя по всем признакам, ваши кони могут захромать, — ловко подхватила выпавшее знамя из рук супруга царевна. — Поэтому, ему кажется, было бы разумным посетить знахаря Хайнрика и купить у него какое-нибудь снадобье… для копыт ваших иноходцев.

Над маленьким отрядом повисло напряженное молчание.

Нарушенное конунгом.

— Я… в своем карраке… был бы уверен как в самом себе… Но… Мьёлнир этих коней знает… что с ними к вечеру может случиться… Так что… наверное… это… х-хорошая… м-мысль… С-серафима… — через силу выдавил Олаф, сжимая луку седла своего престарелого двигателя телег так, будто намеревался раздавить ее.

Намеренно или нет, но ему это удалось.

Выступающая часть седла хрустнула, треснула и обмякла, словно тряпочная.

Отряг сконфужено крякнул.

— Бывает, — не хуже любого багинотского философа повела плечами Сенька.

— Бывает и хуже, — уточнил юный воин и вдруг смущенно ухмыльнулся.

Волшебник исподтишка покосился на конунга, увидел, что стена разрушена и крепость пала, кивнул с удовлетворением, и принялся осторожно спешиваться.

С непроницаемым лицом юный правитель Отрягии последовал его примеру.

Лошадей у мастерской знахаря привязать было некуда, и оба искателя целительных наговоров и зелий вручили поводья своих скакунов друзьям.

— Подождете нас здесь?

— Да, конеч…

— Зачем здесь? Через дорогу, наискось, вон там, за памятником мужику бородатому, постоялый двор. Встречаемся там!

Ни Адалета, ни Олафа долго уговаривать не пришлось и, переступая, словно заводные солдатики — первая работа неуклюжего подмастерья — они быстро скрылись за дверями мастера Хайнрика.

— Поехали? — предложил Иванушка.

— Пое… Постой! Вон мастерская алхимика — видишь вывеску?.. Оч-чень своевременно! Ты езжай, а я схожу туда — у нас утром кончилось мыло, и зубного порошка осталось на один зуб. Коней в конюшню не заводи, поставь их где-нибудь в сторонке, попроси сена и покорми их там. Платить меньше, — предваряя готовый сорваться с губ супруга вопрос, пояснила царевна. — Сейчас заскочу к знахарю, перехвачу денег у мужиков, и туда. Скоро появлюсь. С часок отдохнем, и вперед! До ночи выберемся отсюда, если карте верить, и спать будем уже в Эльгарде. Если его куда-нибудь не перенесли и не отменили, конечно. Ну, ладно, давай иди! Не скучай!