(Не) чужой ребёнок

Не хочу никаких разговоров с ним! Потому что… Я по сей день не уверена, что мне хватит мужества пойти до конца и расторгнуть наш брак. Я боюсь, что он меня уболтает, а этого никак нельзя допустить!

Несмотря на поднимающуюся волну возмущения, послушно иду к чайнику. Павел имеет надо мной странную власть, будто загипнотизировал и манипулирует, дёргая за верёвочки как кукловод. Не хочу ему поддаваться, но и сопротивляться нет сил!

– Лиза, прости меня, пожалуйста. Знаю, ты скажешь, что невозможно изменить прошлое. И у меня нет формальных доказательств, что я не изменял тебе. Но я люблю тебя, ты очень нужна мне. Я скучаю… Мне плохо без тебя. Давай попробуем снова?

Вот именно то, чего я так боюсь. Ещё пара таких фраз, и я растекусь лужицей и соглашусь на всё, чего он просит, и даже не выставлю никаких своих условий взамен.

– Паша, не надо. Дело ведь даже не в любви. Дело в доверии. Я не смогу больше тебе доверять. А жить постоянно на пороховой бочке и подозревать мужа во всех смертных грехах невозможно. Что-то сломалось у меня. Вот тут, внутри, – показываю себе на грудь, где сильнее всего болит душа. – Я больше не могу быть с тобой.

Голос дрожит. Ему не хватает уверенности. Павел, конечно, это чувствует и переходит в атаку.

– Я обещаю, что такое больше не повторится. Я усвоил урок… Правда! Лиза, я люблю тебя… Не будь такой жестокой, пожалуйста. Неужели я прошу так много?

И я почти готова сдаться… Но… Телефон Павла на столе вибрирует, и на экране высвечивается женское лицо. Это Инга! Почему она звонит ему? Они встречаются?

Меня будто какая-то сила выдёргивает из глубокого сна. Гипнотический дурман спадает – и я понимаю, что муж мне врёт. Во всём: начиная от событий той ночи до признаний в любви. Не знаю, зачем ему это. А мне – точно не нужно. В голове навязчиво крутится плач маминой подруги:

– А я даже не догадывалась. Думала, и вправду работы много, командировки… Я ж любила его как сумасшедшая… Доверяла ему, а он всё это время жил на две семьи!

Стараюсь сохранять спокойствие, насколько это возможно с учётом и без того расшатанного состояния.

– Ответь. Девушка, видимо, волнуется, куда ты пропал.

Павел демонстративно сбрасывает звонок.

– Сказал же: нет у меня с ней ничего! – рявкает.

А я только головой качаю. Не верю! Ни единому слову не верю!

Глава 4

Выслушиваем стандартный монолог работницы ЗАГСа, подтверждаем своё желание расторгнуть брак, подписываем бумаги. Наконец бюрократическая процедура завершается. До последнего нервничаю, опасаясь, что что-то пойдёт не так.

– Подождите, пожалуйста, в коридоре, пока мы подготовим ваши документы, – говорит сотрудница и выпроваживает нас из кабинета.

Она уверена, что наш брак был фиктивный. Расписались без торжества и нарядов. Через два месяца подали на развод. Женщина смотрит с двойным осуждением, но почти не комментирует.

Со стороны мы выглядим именно так – людьми, заключившими брак с целью выгоды, а не по большой любви. Это немного обидно… Всё, что связано с Пашей и нашими отношениями, вызывает горечь и боль. Всё у нас неправильно, не как у людей. Месяц ожидания сегодняшнего финала я провела в агонии и постоянных сомнениях. И даже сейчас вовсе не уверена, что потом не буду жалеть о своём решении.

Устраиваемся возле окна. Смотрим друг на друга волком. Нам не о чем больше говорить. Трудно даже дышать одним воздухом. Кислорода не хватает. Хотя дело сделано, меня по-прежнему потряхивает от напряжения.

В нашей ситуации развод – единственный выход. Иначе я просто сойду с ума. Увы, иногда состояние пациента таково, что спасти ему жизнь может только ампутация. И мы ампутируем себя друг у друга, пытаясь хирургическими путём избавиться от боли и отчаяния.

Втайне мечтаю повернуть время вспять, чтобы всей этой грязи никогда не было. Чтобы снова вернуться в день проклятого выпускного и дать Паше возможность всё переиграть… Но изменить что-либо невозможно. Да и незачем. Хорошо, что я узнала о его похотливой и беспринципной натуре в самом начале семейной жизни, когда хирургическое вмешательство ещё может привести к полному исцелению.

Возможно, Павел хотел бы склеить разбитую чашку и заставить меня из неё пить. Но он не учитывает, что клей токсичен и чашка больше не пригодна для использования по назначению.

У наших отношений нет перспективы. Они оказались нежизнеспособны. А двухмесячный брак – в буквальном смысле бракованным. Я даже не уверена, что Павел испытывает сожаление. Скорее, принимает развод как данность. Подумаешь: был штамп в паспорте – и нет штампа, была жена – и нет жены. Он всё равно уедет за границу, ему не придётся ничего менять в своей жизни и своих планах. Только теперь не нужно будет хранить верность далёкой жене… Так что для него всё складывается весьма неплохо. Может быть, он даже и рад избавиться от обязательств, исполнить которые не в состоянии.

Я же… Кажется, я умерла в то проклятое утро после его выпускного, когда поняла, что мой муж – вовсе не принц на белом коне, а самый обычный кобель.

– Да, чуть не забыл, – Павел роется в сумке.

Наконец достаёт и протягивает мне какой-то конверт. Бумажное письмо? Как старомодно и не похоже на него. Неужели настолько раскаивается? Поздно… Брать не тороплюсь. Всё равно уже ничего не изменить.

– Что это? – реагирую вяло.

Я подавлена, мне нехорошо. Стресс плохо влияет на моё самочувствие. За месяц, что мы ждали официального развода, я извелась, осунулась, похудела. А может быть, и поседела. Нет ничего хуже ожидания неизбежного конца…

Кажется, лишь выйдя из этого мрачного здания, смогу вдохнуть на полную грудь и улыбнуться солнцу. Я сильная. Начать новую жизнь для меня – как раз плюнуть.

– Тут деньги.

– Деньги? – переспрашиваю, искренне удивляясь. – Зачем?

Мы теперь чужие люди. В ожидании развода я сто раз уже распланировала свой скудный бюджет, расписала все статьи расходов. С трудом, но удалось покрыть все необходимые нужды. Если не вытяну, пойду к родителям на поклон: уверена, они не оставят меня без поддержки. Нужно только как-то собраться с духом и сообщить им о разводе.

Не собираюсь я опускаться и принимать от Павла подачки. Пусть катится с ними к чёрту! Мне от него больше ничего не надо! Пусть своей Инге суёт конверты.

Но Павла не волнуют мои эмоции. Протягивая конверт, уточняет:

– Мало ли, на что понадобится. За квартиру заплатить на первое время или на аборт, если вдруг что…

Боже, какая низость! Ладно с оплатой квартиры. Хотя зачем она мне теперь? Перееду в квартиру поменьше, за неё счета будут скромнее. Но про аборт… Это чудовищно! Он ведь знает, что я не могу быть беременной, поскольку дисциплинированно принимала противозачаточные таблетки. Но сам факт! Как можно вот так, походя, послать жену, пусть и бывшую, на аборт? Как можно даже просто допустить мысль об убийстве своего ребёнка? Оказывается, Павел – не только кобель, но и чудовище!