Не дай ему разлучить нас

“Прости меня” - эта мысль как птица бьется в голове, но что теперь толку, когда я ничего не могу сделать, а глаза застилает пелена ненависти к той, которую я не смогу уже спасти.

Сноу повторяет мое движение, и теперь его лицо рядом с её. Близко.

– Не хотите ли вы сказать ему, то о чем знаем лишь мы с вами, - Китнисс резко вздрагивает, а потом плюет ему прямо в лицо.

– Проклинаю, - шипит она, как змея.

Сноу лишь улыбается, стираю слюну с лица, а потом подходит ко мне и говорит.

– Докажи.

Как в тумане обнаруживаю перед собой черный футляр, так и не поняв, что от меня хотят, я откидываю крышку, и как только моя рука касается черной теплой кожи хлыста, я понимаю, чего он хочет.

Докажи.

Пальцы сжимают ручку, и мой взгляд падает на неё. Такая потерянная, такая беззащитная.

Как же захотелось заставить её страдать.

“Ударь” - шепчет Он мне.
– “Причини боль, пусть кричит”

Я заношу руку для удара, но тут комнату пронзает её крик.

– Я беременна!

Хлыст со свистом рассекает воздух и падает в нескольких сантиметрах от неё, и комната заполняется мерзких смехом старика

========== Глава 11 ==========

POV Китнисс

«Я беременна» - мои собственные слова десятками раз проносятся в голове. Мысли, словно потревоженный рой диких ос, жужжат в голове. Я не могу собрать их воедино. Боль - душевная, физическая, кажется, она заполнила каждую частичку моего тела, сознания. Я боюсь посмотреть на него. Это выше моих сил. Слишком трудно поднять взгляд и встретиться с его холодными голубыми глазами, в которых плескается безудержная злость, ярость и презрение ко мне, к себе, к нам. Я не могу понять где правда, а где его игра. Жестокая и грубая. Но так надо.

«Помни, что бы я не сказал, не верь мне, - ласковое прикосновение любимых губ к моему виску и нежные объятия».

Воспоминание накрывает меня с головой, придавая сил и уверенности. Я поднимаю голову, готовясь принять все, что произойдет здесь и сейчас. Следующее мгновение проходит, как в замедленной съемке.

Его глаза удивленно расширяются. В них совершенно незнакомое мне чувство. Я не могу понять, что он чувствует, о чем думает. Из его рук выпадет хлыст и с глухим ударом падает на кафель. Этот звук кажется мне оглушающим.

«Ну скажи мне что-нибудь, подай знак» - молю я про себя.

Это всего мгновение, но оно длится целую вечность.

Секундная тишина, но ее разрывает смех старика. Это конец.

Перед глазами начинают мигать разноцветные огни. Нет, я не могу сдаться! Хватаюсь за голову, которую разрывает напополам от сильной боли. Это неправда, это игра, это ложь.

«Ты все еще пытаешься защитить меня. Правда или ложь? — шепчет Пит.

— Правда, — отвечаю я, хотя, думается, он ждет более развернутого ответа. — Такие уж мы с тобой — вечно защищаем друг друга».

Двери с тяжелым грохотом открываются, ударяясь о стены; тяжелый топот солдатских ботинок по полу приносит моему воспаленному мозгу еще большую боль, но я смотрю в глаза моему мальчику с хлебом, и, кажется, в них я вижу свое отражение. Мне даже видится, что еще миг, и он сорвется с места, ко мне. Наш зрительный контакт разрывается, и меня подхватывает пара рук, облаченных в перчатки.

«Нет!»

– Нет! Пит! Стойте, - кричу я, изворачиваясь всем телом, кусаюсь, царапаюсь.
– Отпустите меня, - молю из последних сил, но меня уже волокут к выходу, и я бросаю последний взгляд на него.

Пит кидается мне вслед. В глазах боль; губы застыли в безмолвном крике; рука вытянута вперед. Он пытается удержать меня. Помочь. Еще пара сантиметров и наши руки соприкоснутся. Я почувствую его тепло. Еще секунда.

Но он хватает лишь пустоту.

Двери закрываются, а я проваливаюсь в небытие.

Раз, два. Удар молотка по дереву. Ещё удар, и еще один гвоздь без труда входит в податливую древесину. Это последний. Крышка надежно прибита, я не выберусь. Глухой удар гроба об сырую землю - меня опустили в свежевырытую могилу. Мою могилу. Я ничего не вижу. Слышать - вот мой единственный выход. И я слышу рыдания матери, переходящие в стоны раненной волчицы. Слышу их так громко, будто она стонет прямо перед моим лицом, а не на высоте нескольких метров. Странно, но они меня совершенно не трогают. Эта женщина после смерти отца вызывала у меня презрение, смешанное с жалостью, она сдалась, бросила нас. И даже сейчас она не может сдержать своих стонов. Хочется встать, дать ей пощечину и крикнуть в лицо, чтобы та собрала остатки своего сознания и держалась ради Прим. Я уверена, что она тоже наверху, прижалась к матери и беззвучно сотрясается в рыданиях. Не люблю слезы. Это проявление слабости, а мой утенок должен быть сильным. Хочется обнять ее, сказать, что все хорошо, но я не могу кричать, не могу двигаться, не могу видеть, но я чувствую запах. Запах сырой земли и древесины. Он для меня не нов. Я любила лес, я ходила туда после дождя. Этот запах напоминает мне о тех временах, когда я была еще свободна. Этот запах успокаивает, как бы это странно не звучало, но я спокойно приму это. Я спокойна, я мертва. Плачь матери. Первая горсть земли, а за ней ещё и ещё. Меня закапывают. Я знаю, как это будет. Через несколько минут у меня начнется паника, дыхание участится, легкие начнут вбирать в себя с каждым разом все больше и больше кислорода, выпуская наружу углекислый газ. Но пока я спокойна.

Сколько я здесь? Может минуту, а может и час. Игра слишком затянулась. Надо выбираться, но почему-то я не предприняла попыток сделать этого раньше. До того, как меня закопали заживо в заколоченном гробу. Почему?

Все очень просто - я умерла. Но я все чувствую. Это не справедливо. Почему все так? Я думала, что меня ждет спокойствие и умиротворение, а не потные ладони на глубине нескольких метров под землей. А где же небеса и ангелы с золотистыми крыльями? Что я должна сделать?

Вдох. Выдох.

Панические атаки. Нет, стоп, спокойствие. Да какое к черту спокойствие, я погребена заживо. Или все-таки нет?

Вдох. Выдох.

Дышать становиться все труднее и труднее. Кислорода почти не осталось. Я трогаю гроб руками, ладони беспомощно скользят по гладко отшлифованной поверхности.

«Смирись».

В висках стучит отчаянная мысль . Да, это конец. И тут я чувствую резкую боль. Да, я чувствую. Она все сильнее и сильнее. Я дергаюсь в конвульсиях, прося остановить этот ад. И тут я заметила, как холодные гладкие стены сменяются чем-то приятным на ощупь.

Открываю глаза, тяжело дыша. Яркий свет ударяет в глаза, здесь прохладно и пахнет… розами. Резко сажусь, но боль снова охватывает мое изнеможенное тело. Боль - моя верная подруга. Не предаст и, видимо, уже никогда не покинет. Из меня вырывается нервный смешок. Руки автоматически тянуться к животу, но что-то нет так.

Пустота.

Нет, Господи, нет. Я беспомощно шарю руками по животу. Он не посмеет отнять у меня его. Мой ребенок. Но уже поздно, я опустошена, как морально, так и физически. Поджимаю ноги к животу и рыдаю, вою, скулю.

– Ну, полно, Мисс Эвердин, как много сожаления. Неужели вы действительно так расстроены?
– он осматривает меня с ног до головы, скрестив руки в замок.

– Старая сволочь, - выплевываю я сквозь слезы, сотрясаясь всем телом.

Как же я ненавижу этого человека. Нет, это даже не человек. У него нет души, нет сердца.

– Я думаю, вы должны быть мне благодарны, - он растягивает каждое слово, смакуя его на языке. Его слова, словно яд, впрыскиваются мне в кровь.

– Ребенок – это обуза, - я резко вздрагиваю и оборачиваюсь. Мерзкий старик сидит напротив и смотрит на меня. Внимательно, изучающим взглядом. Кажется, упиваясь моей болью и беспомощностью. Он встает, поправляя белые манжеты, и направляется к двери. То ли, передумав, то ли забыв что-то, он останавливается, и, не оборачиваясь, произносит. Громко, властно.