Не доверяй мне секреты
Шрифт:
– Послушай, Моника, я тебе очень сочувствую, честное слово. И очень жалею о том, что не смогла помочь тебе, когда мы были моложе.
Она смотрит на меня невыразительными, пустыми глазами.
– Значит, теперь ты понимаешь, почему я так ненавижу Орлу?
– Да… и нет.
– Ей было все равно, Грейс. Ей было наплевать, что ее мать разрушила нашу семью.
– Думаю, все-таки не совсем все равно. Однажды вечером, как раз в день ее рождения, она страшно поссорилась с матерью. Она осуждала поведение матери, ругала ее самыми последними словами. Между прочим…
Хочу рассказать Монике,
– Наверно, трудно тебе пришлось после самоубийства отца.
Моника пожимает плечами.
– Он не виноват. – Она поджимает губы. – Это все Анжелин. Она околдовала его.
– Не могла же она завладеть им против воли, – тихо говорю я.
– Это все равно что против воли! Она лишила его собственной воли! Такие, как Анжелин, не уважают, презирают ценности семейной жизни, понятие долга для них – ничто. Мой папа был человек порядочный, прекрасный муж и отец. А эта Анжелин… это она вскружила ему голову.
Она нагибается, срывает несколько травинок, принимается рвать их на тоненькие полоски.
– Мы жили прекрасно, у нас была дружная, счастливая семья. Пока не появилась она.
Я точно знаю, что это неправда. Мать Моники состояла с моей матерью в Женской гильдии. И я хорошо помню, как мама рассказывала отцу, каким легкомысленным человеком был Питер, как наплевательски он относился к дочери, держал их на голодном пайке, почти совсем не приносил денег в дом.
– Однажды Анжелин попросила папу помочь ей со счетами в ее бизнесе, который она тогда затеяла, – продолжает она, приблизив ко мне лицо. – А папа хорошо разбирался в этом. Его услугами пользовались многие мелкие бизнесмены. Если б ты видела, сколько к нам приходило открыток, когда он умер! Все хвалили его аккуратность, дотошность, его внимание к мельчайшим деталям. Вот какой он был. Но Анжелин… она приворожила его. Я бы не удивилась, если б узнала, что она подсыпала ему что-нибудь в чай.
Моника продолжает говорить, оживляя воображаемые моменты детства, в котором ее отец был идеальным существом, только крылышек не хватало, она на ходу творит миф о счастливой семье, миф, где он освобождается от всякой ответственности; ну конечно, ей гораздо легче видеть в нем несчастную жертву коварной ведьмы. А Анжелин и являлась, по ее словам, ведьмой, а вдобавок шлюхой и стервой. Отец был слишком доверчив, вот и получил по полной программе.
Как ни странно, как это ни смешно, но подобное мифотворчество, в котором идеализируется прошлое, чем-то сближает Монику с Анжелин. Для Анжелин это касается ее потрясающего умения манипулировать людьми (хорошо хоть Мюррей считает ее порядочной женщиной), тогда как для Моники жизнь становится сносной, если она уверена, что ее отец ни в чем не виноват и светлый образ его безупречен. Но мужчина, между женой с ребенком и любовницей выбирающий любовницу, не может считаться человеком, который любит семью, и не заслуживает взаимной любви.
Взять хотя бы нас с Юаном. Казалось бы, аналогия очевидна. Но мы с ним никогда не станем разрушать свои семьи. Я люблю своего мужа, а
он – свою жену, мы любим своих детей. Мы отчаянно боролись с искушением прежде и намерены бороться впредь. Пол получит свой творческий отпуск в Австралию, я уеду отсюда, и соблазна больше не будет.– Ах, как важно понять, Грейс, почему все так происходит.
– Это не всегда в наших силах.
Разговор приобретает слишком интимный характер, и я уже еле сдерживаюсь.
– Всякое бывает, – говорю я. – Бывает, просто не повезло, несчастный случай или что-то сделал не так… но это не значит, что в жизни все плохо, не всегда же ты ошибаешься, надо помнить, что есть и хорошее, помнить о ежедневных обязанностях, о долге, в конце концов.
«Да, только не забывай напоминать об этом себе самой», – мелькает мысль.
– Конечно, ты права, – улыбается Моника. – Мой отец делал все, что мог, он старался. А вот мать… А что мать? Она пила уже давно, задолго до этой связи. – Она пожимает плечами, смотрит вверх и глубоко вздыхает. – Орла мне ничем не угрожает. Надеюсь, мы видим ее здесь в последний раз.
Если бы так. Нет, надо ей рассказать. Все равно от кого-нибудь узнает.
– Орла собирается здесь поселиться, – говорю я и вижу на губах Моники неуверенную, недоверчивую улыбку. – Я узнала об этом сегодня утром.
– Этого быть не может! – Она отступает на несколько шагов. – Нет, это просто невозможно…
– Очень даже возможно. Это уже факт. Она сняла коттедж. Не знаю, правда, надолго ли.
Она хватает меня за руку и сжимает так крепко, что ногти впиваются мне в кожу.
– Я должна что-то сделать, надо как-то остановить ее.
– Моника! Что с тобой? Тебе нужно смотреть на это трезво!
Освобождаю руку от ее пальцев, беру за плечи и легонько трясу.
– Я понимаю, Орла будит в тебе дурные воспоминания, связанные с родителями, знаю, что это неприятно, больно, но в данный момент бояться тебе нечего.
Однако взгляд ее говорит совсем другое. По глазам вижу, что она хочет мне что-то сообщить.
– Что такое, Моника? В чем дело? – спрашиваю я и чувствую неприятное покалывание в висках. – Это касается Розы?
Но глаза ее тускнеют.
– Меня предупреждали об этом. Меня предупреждали…
– О чем это ты? Кто предупреждал?
– Грейс! – говорит она громким шепотом. – Ты хоть понимаешь, сколько вреда она может всем нам принести?
Я отрывисто смеюсь, но не потому, что мне смешно, просто пар надо выпустить.
– Самое главное – сохранить статус-кво, – продолжает Моника. – Чтобы жизнь тикала… шла своим чередом. Конечно, иногда она кажется скучной, но…
Она смотрит куда-то в пространство, словно читает слова, написанные в складках воздуха.
– Орла очень опасна. Она здесь у нас все разрушит и разорит, а потом уедет, и поминай как звали. Надо ей помешать.
– Слушай, я тоже не хочу, чтоб она была здесь, – говорю я и беру ее за руку. – Но тебя-то что беспокоит? Скажи…
– Не могу. – Она отдергивает руку. – Это тайна, я слово дала. – И делает несколько шагов назад. – Ты можешь узнать, что ей надо? Что она хочет? Можешь?
«Я уже это знаю».
– Постараюсь, – делаю я бодрое лицо. – Сообщу, если что узнаю.
– Хорошо.