Не единственная
Шрифт:
— А ты скучала по мне, Аньис? — спросил он и ловко подсадил ее в седло, придержав на мгновение дольше, чем это требовалось. А сам взлетел на второго телебести.
Аньис растерянно опустила глаза на холку Грайфа.
— Все во дворце скучали по вам, — ответила она. — Без хозяина дом пуст.
— Если только в нем нет хозяйки! — рассмеялся он и тронул коня. — Едем до той рощицы, потом выйдем на дорогу из города.
— Хорошо, господин Рональд, — ответила Аньис, пытаясь унять сердцебиение. Но… ей нравилась верховая езда. Ветер и азарт смывают и уносят все сложные чувства… Она пустила коня
Для верховой езды Аньис разработала себе несколько нарядов. Госпожа Кассора ездила в специальном женском седле, сидя боком. Такие были приняты в Карлии. Но Аньис больше нравилось обычное, мужское седло. Поэтому ее персиковое платье было особенным. Широкая юбка не застегивалась спереди, спадая двумя фалдами, когда Аньис стояла на земле. А под ней были узкие брюки, удобные, чтобы ездить верхом. Когда она сидела в седле, широкие полы почти целиком прикрывали ноги, и никто не мог сказать, что она ведет себя неприлично.
Интересно, оценил ли он, подумалось ей…
А волосы во время конных прогулок она обычно оставляла распущенными. Пусть ветер бьется в прядях, пусть они порой лезут в глаза, но так Аньис ощущала особенную свободу. И знала, что это хорошо смотрится.
Всадник в черном поравнялся с ней.
— Ты великолепно держишься в седле! — с широкой улыбкой крикнул он, и пустил коня еще быстрее. Что ж, господин Рональд, подумала Аньис и пришпорила телебести…
Возле рощицы он остановился, неожиданно спешился и, когда она оказалась рядом, взял под уздцы Грайфа. Сердце бешено колотилось от азарта скачки и непонимания, что он собирается делать.
— Отдохнем, Аньис, — улыбнулся он и поймал ее, когда она перекинула ногу, чтобы слезть. И снова она была в его руках чуть дольше, чем требовалось, трепеща от волнения, сдерживая его, как могла…
А дальше время как будто сделало круг. Все произошло, как тогда, когда он впервые катал ее на коне. Стоя почти вплотную, он мягко взял ее руку и положил на морду Грайфа. И накрыл своей, не отпуская. Аньис замерла от надежного нежного тепла его ладони. Опять подгибались колени, пальцы чуть-чуть подрагивали между живым, бьющимся теплом коня и сильной горячей ладонью, берегущей ее руку. Не зная, что думать, Аньис опустила взгляд.
— Прости меня, Аньис, — вдруг услышала она мягкий проникновенный голос, и он еще немного приблизился к ней, покоряя своей упругой силой.
— За что, господин Рональд? — изумилась она.
— Тогда я был невнимателен к твоим переживаниям, — его лицо было совершенно серьезно, лишь чуть-чуть приправлено мягкой и грустной улыбкой.
— Я не сержусь, господин Рональд, — Аньис посмотрела на него, собирая в кулак остатки воли. Его пальцы чуть-чуть поглаживали ее, заставляя легкие теплые волны разбегаться по всему телу. Она чувствовала себя, как пойманная птица, но птица, не уверенная, что хочет вырваться и улететь. — Это другое. Просто мне было очень плохо тогда… — прошептала она, опуская взгляд.
— Я не хочу когда-либо еще делать тебе плохо, — ответил он, скользнул ладонью к сгибу ее локтя, невесомо, но ноги совсем потеряли силу. Ей казалось, еще мгновение, и она просто упадет ему в объятия, как подрубленная.
И в этот момент в ней что-то вдруг сломалось.
Та крошечная часть души, что хранила обиду и не могла забыть боль, взорвалась и заполнила ее целиком. Она резко рванула руку и отшатнулась на два шага в сторону.— Зачем вы это делаете?! — почти закричала Аньис. — За что?!
— Что это, Аньис? — мягко спросил он, пристально глядя своей теплой черной бездной. В нем ничего не изменилось, только ровное тепло и привычное спокойствие.
— Все это! — слезы брызнули из глаз. — Смущаете меня, зовете везде… флиртуете! А вам ведь никто не нужен! Разве что так, отдохнуть… — горько закончила она. — Зачем вы играете со мной?!
— Я не играю, Аньис, ты не так поняла… — очень мягко ответил он и сделал шаг к ней. «Сейчас он обнимет меня, прижмет к себе, и я все забуду, — подумала Аньис… — Зайдусь слезами у него на груди, а потом… потом я буду принадлежать ему навсегда. Вернее, пока ему не надоест, пока он не насытит свою потребность в человеческом тепле и живых чувствах…»
— Вы всегда играете! Вам никто не нужен, поэтому и вы никому не нужны по-настоящему! — крикнула Аньис.
Как загнанный зверь, она рванула в сторону, бегом обошла его, одним движением взлетела на Грайфа, и, не оглядываясь, с места пустила его в галоп. Рыдая, она скакала обратно, ветер срывал слезы с лица, сердце заходилось от горя, и она прижималась к теплой холке коня, чтобы найти опору…
Знала, что он может ее остановить в любой момент. Но знала, что не будет. Он всегда дает ей выбор. Что ж…
Можно было остановить Аньис, но он всегда давал ей выбор. Приказал Грайфу доставить ее невредимой во что бы то ни стало и смотрел вслед, поглаживая шею второго телебести.
Красивая, стремительная… Распущенные волосы развеваются, тонкая фигурка прижимается к конской шее, полы платья полощутся на ветру. Уносится от своего счастья и своей боли. Столько сомнений, столько досады и горечи, столько надежды, страсти, влюбленности, любви…
Нужно разрешить ее сомнения, а дальше пусть выбирает.
Прискакав обратно, Аньис бегом пролетела по коридорам, не ответив встретившейся Тиарне.
— Ты с ума сошла так носиться?! Шею сломаешь! Да ни один мужик этого не стоит… И куда смотрит господин Рональд? Где, кстати, он сам?
Аньис на ходу неопределенно махнула рукой в сторону двери на улицу и стремительно бросилась к себе. Заперлась и долго рыдала на кровати, осознавая, что только что своими руками убила свое счастье. Но по-другому она не могла. Слишком обидно было то, что он предлагал. Хоть она и не понимала, что именно он предлагает, чего он хочет…
И не понимала, отчего особенно больно. Оттого, что теперь, когда она больше не девочка-рабыня, широко открытыми глазами смотрящая на него, она вдруг ему понадобилась. Почему-то это очень обидно… Или оттого, что, скорее всего, он просто играет. Или оттого, что она обидела его, может быть, несправедливо…
Наверное, прошло много времени, Аньис не знала. В какой-то момент слезы закончились, и она застыла на кровати в опустошении и с саднящей болью внутри. В дверь уже стучали много раз, но теперь она услышала особенно настойчивый стук.