Не герой

Порядок в полку восстанавливался. Пришедшие в себя люди выискивали, выкапывали из полузасыпанных окопов тела павших товарищей. Оттаскивали в сторону дохлых кайсаков. Это только в первые минуты после боя можно лежать рядом с трупом. Нормальный человек такого соседства не любит. Командир пообещал, что к вечеру подъедет погребальная ватага. Тогда можно будет проститься с погибшими. Хорошо, поле боя осталось за вендами. Не будет мертвецам позора, всех погребут с почестями и положенными обрядами. А тех, кто так завещал – предадут огню.

Незаметно шло время, работа спорилась. Василий не отставал от однополчан, не ленился и не увиливал от тяжелой грязной работы. Надо собирать мертвецов – собираем. Надо чистить оружие, мастерить из двух покалеченных пулеметов один – делаем, благо оружие простое, удобное, разбирать и собирать его одно удовольствие. Надо расчищать траншеи – берем в руки лопату. Надо натягивать колючку перед окопами – натягиваем…

В армии не любят и не уважают тех, кто норовит увильнуть от грязной работы, спрятаться за спины товарищей. Даже такой особый контингент, как ударники, ценил умение делать общее дело наравне со всеми и даже чуть лучше товарищей. И как еще можно относиться к человеку, из-за которого на тебя сваливается больше работы? Вот то-то и оно.

Людей в полку осталось мало. Всего за один день 7-й ударный потерял половину своих бойцов и почти все бронеходы с приданными пушками. Василий ожидал, что полк выведут в тыл на отдых или пришлют пополнение. Наступать дальше такими силами – это самоубийство. О своих мыслях боец помалкивал, не хотелось становиться зачинщиком, первому заводить нехорошие разговоры. Вообще в окопах и блиндажах ни слова не произносилось о завтрашнем дне и намерениях командования. Если кто из молодых по незнанию ляпал что лишнее, так его тут же обрывали повоевавшие товарищи. Не принято было у ударников говорить о завтрашнем дне, особенно на фронте.

Да, командование способно на любую каверзу. После заката на готовящихся к ночлегу людей свалился приказ грузиться на самоходы и идти вперед. Противник отступает, а мы идем за ним, освобождаем от кайсаков нашу землю. Вперед! Не роптать! На том свете выспитесь, ударники. Кому служба Диктатуре и Вендии надоела?!

Человек из Полдня

Основной удар кайсаков пришелся по правому крылу 9-го полка и по соседям справа. Выживших там не было. Сейчас мимо спешно окапывающихся на позициях гаубичного орднунга обескровленных сотен шел сплошной поток бронеходов и кавалерии. На разбитую часть кайсаки внимания не обращали. И дело не в том, что не могли додавить. Могли, прихлопнули бы спокойненько. Просто времени у степняков не было. Противник отступал, массы ударных частей вырывались из окружения.

– До заката бы продержаться, – опасливо протянул сотник Сухман, останавливаясь у переоборудованной в ракетометную позицию воронки.

– Продержимся, – сплюнул сквозь зубы Владмир, с силой вонзил в грунт лопату и прислонился к теплому обгорелому борту разбитого тягача.

– Не полезут. У дороги каша с мясом и кровью заваривается, – заметил полусотник Брянский. – Слышишь?

– Угу.

В тылу ревело и гремело. Мясорубка. Что там происходило, в полку не знали. Радиосвязь погибла вместе с командованием полка, а маломощный передатчик подполковника Тура не дотягивался до соседей. Самому подполковнику неслыханно повезло, перед последней атакой его отправили проверить и поддержать людей на левом крыле. Державший оборону рядом с 9-м Святославльским отдельный пехотный полк тоже потерял командование и большую часть своих людей. Их обошли слева.

Небольшой вендский островок посреди сплошного потока, наводнения кайсацкого прорыва. Люди сами не знали, доживут они до ночи или нет. Но, в любом случае, бойцы решили не стоять на месте, а идти к своим. Бронеходов почти нет, на четыре уцелевших грузовика погрузили раненых. Пушек тоже нет, патронов и ракет мало. Есть только надежда, но она плохо защищает от вражеских пуль.

– Эх, а у меня дома остался добрый бочонок меда. Еще дед ставил, – полусотник Брянский мечтательно поднял глаза к небу.

– Предлагаешь отметить спасение, если?.. – спросил Виктор Николаевич.

– А кто откажется?

– Бочонок далеко, а у меня вот что есть, – Санек извлек на свет божий оплетенную берестой бутылку.

– Зеленое вино?

– Лучше. Настоящая чача.

– Где нашел?

– И ты это прятал?

– Душегуб! Тут люди замерзают, душа огня просит.

– Будет тебе огонь. Вон, узкоглазые с огнем прут, – резонно заметил Санек. – Угощайтесь, други.

Огненная жидкость была хороша, хоть и отдавала горьковатым привкусом смолы. Знаменитое аланское средство, способное поднять на ноги даже тяжелобольного или согреть замерзающего человека. Собравшимся у горелого тягача бойцам досталось по глотку волшебной жидкости. Похорошело. Недаром скотты называют такой напиток «водой жизни». Оживляет, и жить после доброго глотка становится легче.

– Жить стало лучше, жить стало веселее, – с пафосом процитировал Виктор Николаевич знаменитую сталинскую фразу.

– Сейчас появятся бомбовозы, устроят нам веселую жизнь, – проворчал Ингорь.

Десятский на себя был не похож. Всегда бойкий, уверенный, несгибаемый и неунывающий, Ингорь бурчал, как старый дед ста семидесяти лет. Поражение надломило его дух. Полусотник Гельмут Брянский, наоборот, держался хорошо, глядел соколом, подбадривал людей, на корню обрывал пессимистичные разговоры и намеки на неизбежную гибель.

Гельмут взял Владмира за локоть и отвел в сторону.

– Наш имперский друг рядом. Его отрядили на отсечную позицию с напарником. Пулеметчиком оказался.

– Идем?

Командир кивнул и скосил глаза на товарищей Владмира. Надо было осторожно, не вызывая подозрений, снять людей с позиции и по одному отрядить якобы на помощь пулеметному расчету соседней сотни.

– Отвлеки Ингоря, – сказал Владмир.

Гельмут еще раз кивнул и зашагал к людям.

– Нужны пять бойцов, помочь соседям. Десятский, этого и этого оставить в охранении – остальные за мной.

– Слушаюсь.

– Нет, Ингорь, ты остаешься с дозором, – и, поймав во взгляде воина тень сожаления, полусотник добавил: – Ты самый старший, не один бой прошел, на тебя вся надежда. Если твой дозор проморгает врага, если парни струхнут, все поляжем без толку.

Владмир и его товарищи уже выстроились за спиной Гельмута. С собой взяли автоматы и лопаты, больше ничего. Подразумевалось же, что полусотник отправит их обратно на позицию, как только выполнят задание.

До отсечной позиции бежали легкой рысцой, стараясь не подставляться под кайсацкие пули. Владмир предложил подтягиваться к Глебу Корбуту по одному, дабы не вызвать у того подозрений, но Гельмут решил сразу брать быка за рога. Зимний день короток, еще час – и начнет темнеть, а там, если степняки не вспомнят про оставшиеся у них в тылу разгромленные части, можно будет поднимать людей и двигаться на юг. Всего два часа, за которые многое надо успеть решить, если не порешат самих.

Вот и пулеметная позиция. Корбут со своим напарником расположились в глубокой рытвине. Тяжелый пулемет на треноге, отдельный окопчик для коробов с лентами. Рядом с позицией подбитый бронеполз. Вендский пехотный «ТБ-39». Сохранился он неплохо. Ребята уже успели слазить внутрь, определили, что башня уцелела, приводы работают, пожар потушен, пушка и пулеметы действуют. Если найти трех лихих парней, что согласятся рискнуть головой, можно будет устроить кайсакам хороший подарок, ошеломить кинжальным огнем противобронного орудия.