Не герой

Это полусотнику Брянскому и его товарищам сказал старший боец Корбут, приняв их за обещанное своим сотником подкрепление. Говорил имперец медленно, спокойно, обстоятельно, не упуская ни одной мелочи. Видно было, не зря его назначили старшим бойцом, дело знает туго, вникает во все заковыринки и дерется так же, как и говорит – с основательностью, спокойно, вперед не лезет, но и не трусит, стреляет только прицельно.

– Бронеход? Хорошая штука. Верно, одного наводчиком, одного заряжающим, третьего на маховики башню вращать, – Гельмут подошел к бронеползу, заглянул в раскрытый бортовой люк.

Вернулся к рытвине и приказал напарнику Глеба:

– Боец, бегом вон к тем кустам, – Гельмут показал рукой на торчащую над краем оврага щетину тонких прутиков. – Разыщи сотника Сухмана, пусть он найдет пушкарей-бронебойщиков и сюда присылает.

Владмир и Виктор Николаевич в это время примостились на дне окопа рядом с Глебом Корбутом, сделали вид, что спрятались от ветра. Остальные трое встали за спиной пулеметчика. Внешне все выглядело именно так, как и должно было быть, но Корбут что-то заподозрил. Глаза имперца прищурились, колючий взгляд беспокойно шнырял по фигурам бойцов. Напарник же, ничего не подозревая, рванул напрямик через поле искать Сухмана, он и не знал, что сотник находится совсем в другой стороне.

– Молодое мясо… – Корбут повернулся к Владмиру: – Какая сотня? Девятая? Не помню я твоего полусотника.

– Десятая. Наш командир… да вот, два дня как в полку, перед наступлением прибыл.

– Старый волк, – уважительно молвил Глеб. – Откуда его перевели?

– Из академии. Новобранец я, – заявил Гельмут и спрыгнул к ним.

– Воинская академия? Ярополоч? – не поверил пулеметчик.

– Нет, Святославльская. Я непутевый отпрыск древнего боярского рода, решивший повесить на стену прадедовский меч и взяться за рукописи. Если бы не война, занимался бы наукой, читал бы воспоминания путешественников в дальние страны. В Империю, например.

– Нашел дальнюю страну! – язвительно фыркнул Глеб. – Империя ближе, чем кажется.

– Я знаю. Давно я тебя искал, поговорить хотел.

– Так говори, полусотник, – держался Корбут уверенно, чуть нагловато, но не переходя грань.

– Потомку древнего боярского рода Брянских всегда есть о чем поговорить с потомком древнего баронского рода Корбутов.

– О чем же любопытствует известный ученый? Или надеется, что помогу ему уехать в Волин? Так мое слово ничего не весит. Видишь – живу в Вендии, Диктатору и народу служу, вендскую землю защищаю.

Владмир с интересом прислушивался к разговору. Его друзья обступили собеседников кружком, руки у всех свободны, в случае непредвиденных осложнений успеют отреагировать. Микрофоны отключены, Гельмут заранее намекнул: пусть связь у нас барахлит, не всегда доходит, большие станции разбиты, но чем навь не шутит – не стоит командирам слышать не предназначенные для их ушей речи.

– Меня всегда удивляло: почему люди уезжают из Империи? Там же у вас рай земной, чертоги небесные, благоденствие и процветание.

– Внешнее, полусотник, красивая картинка, за которой не все так хорошо, как кажется.

– Скучная жизнь? Войн нет, природа покорена, Марс осваиваете, голодающих нет, бездомных нет. Тати повывелись, все вокруг честные, добропорядочные, дружелюбные, – заметил Владмир.

– Все так, да не так, – сказал Глеб.

– А что не так?

– Голодных нет, бездомных нет, тюрем нет, да и воли тоже нет. Честные, добропорядочные – это верно, мошну с золотом на дороге брось, так первый же нашедший в околоток отнесет, потому как на каждом шагу камеры дальновидения стоят, не успеешь уворовать, как тебя за руку схватят. Люди императора князей и герцогов чествуют, потому как иначе нельзя. Стоит только ругнуться на императора, как тебя тут же спросят: «Пошто ругаешь? Что тебе не любо?» Не сможешь оправдаться, плохо тебе будет, сможешь – тоже нехорошо.

– А если правду сказал?

– Придется свою правду доказывать, да если нашел что плохое, тебе же это исправлять придется. А что ты так смотришь? Тебя как зовут-то?

– Владмиром называют. Говорят, что из рода Вороновых.

– Есть люди, кому любо во власть идти. Они нарочно недостатки везде выискивают, шум поднимают, хотят, чтоб им дело поручили, к власти приставили.

– А тебе не любо? – догадался Гельмут.

– Скучно в Империи, – пробурчал старший воин, – уютно, сытно, чистенько везде, дома просторные, люди улыбаются, чуть ли не в каждой семье флаер имеется. Это самолет такой маленький, без винта и без крыльев, удобный, как самоход, – пояснил Глеб. – Все хорошо, да душно у нас. Воли нет. Знаешь, что за тобой приглядывают. Жизни нет. Золотая клетка. За каждым следят, дурного слова сказать не дадут, даже думать невосторженным образом не поощряется.

– Сурово, – согласился Виктор Николаевич. – Так ведь для людей все сделано. Если ты не тать, если людей не обманываешь, тебе нечего таиться. Если хочешь полезное дело для людей сделать, тебе власть дают. Светлое будущее.

– Светлое для баранов, – нахмурился Глеб. – Тебе может и понравится в стойле жить, а благородный боярин и дня не выдержит. Верно говорю? – вопрос был адресован Владмиру.

Молодой человек задумался. С одной стороны, настоящий Полдень, коммунизм, который в его мире в свое время строили, строили, да так и не построили. А изнанка у Империи нехорошая. Владмир не знал, сможет он жить в таком мире или нет. Нельзя жить под надзором, у человека должна быть отдушина, укромный уголок, в котором можно делать все, что захочешь, и говорить, что вздумается. Иначе быстро сойдешь с ума, сорвешься или сломаешься. Тоже, впрочем, выход. Многие этого не замечают, сдаются и плывут по течению, ищут разрешенные тропы к сытным пастбищам, а на пытающихся идти наперекор косо глядят, одергивают.

– Давно из Империи сбежал? – интересуется Гельмут.

– Три года назад.

– А подробнее можно? – Полусотник подался вперед, его лицо заострилось, челюсть выдвинулась, взгляд прищуренных глаз впился в Корбута.

– Если не лень, слушай. Кайсаки про нас забыли, до заката далеко. Скоротаем время за болтовней.

По словам Глеба Корбута, в Империи не было тюрем в привычном понимании этого слова. К оступившимся, жившим не по имперской Правде относились сочувственно, их не наказывали, а лечили. Существовали специальные лечебницы для людей с «нарушенным чувством единения с обществом». Нет, страдальцев там не мучают, не издеваются, их действительно лечат, и из лечебницы по-честному выходят правдопослушные, добропорядочные подданные. Тем же, кто отказывается лечиться или не поддается исцелению совести, предлагают уехать из Империи.

Есть и такие, кто сам вовремя соображает, что дорога у него одна – в дом с белыми стенами, за высоким забором и с заботливыми лекарями. Те, не дожидаясь осечки, сами покидают Империю. Младший отпрыск рода Корбутов Глеб рано ощутил противоречие между своими желаниями, стремлениями, целями и общепринятыми правилами. Человек он был сообразительный, образование получил хорошее – благодарствие отцу, нанял хороших учителей, – и понял, что не стоит открыто бунтовать против системы. Глеба с юности тянуло к наукам, он с блеском окончил Гамбургский университет, стал землеведом и рудознатцем.

Товарищи внимательно слушали рассказ Корбута о его изыскательских поездках. Помотала судьба человека, нечего сказать. В Южной Атлантиде работал, редкие руды искал. Бурил разведочные скважины в долине Амазонки. Та еще работка, в аду и то легче. Даже во внеземелье бывал, изучал древние континентальные плиты на Марсе.

Виктор Николаевич хотел было грубовато намекнуть человеку, время, дескать, идет, нечего лясы точить, но Гельмут Брянский вовремя его остановил. Наблюдавший за разговором со стороны Владмир понял, что не будет жесткого допроса, перед ними не имперский шпион, не агент, а глубоко несчастный человек, так же, как и они, потерявший родной дом, человек, вынужденный бросить все ради своей свободы, ради права быть человеком, а не винтиком чудовищного механизма.