Не гореть!
Шрифт:
— Смертельный для Артема?
— Для папы! Довольно ему одного отщепенца в семье.
— Вот и бросай его. Не расстраивай папу.
— А если допустить, что я его люблю? Заставишь сравнивать кого люблю больше — папу или Артема?
— Нет, — Денис перевел дыхание и вышел на балкон. Помолчал некоторое время. Дурочка малолетняя со своим Артемом. Не мешок же на голову ей натягивать? Внизу появились Глеб с Ксюхой, видела бы их мама! Парамонов волок свою Кроху разве что не под мышкой, Ксюха деловито вынимала из машины традиционный «Киевский». И, задрав голову, весело помахала Дэну рукой. Он махнул сестре в ответ и проговорил: — Оль, ты когда возвращается?
— Нескоро. В феврале.
— Тебя подожду!
— Денис, я…
— Что?
— Счастливого Рождества, Денис.
— Тебе тоже.
И в трубке безо всяких отголосков праздника тонкой линией протянулась тишина, которая их разъединяла.
Сунув телефон в карман, Басаргин еще постоял на балконе, совсем не чувствуя холода, не понимая, что происходит, и едва ли не впервые не представляя, что делать. В отличие от Маргариты Николаевны. Та всегда знала, что, когда и кому надо делать. Денису — идти за горчицей. Он усмехнулся и отправился в кухню.
Дражайшая матушка стояла у плиты и помешивала что-то в кастрюльке. Отец рядом с полным осознанием величия собственной миссии нарезал огурец. Запах сосны, которым провоняли все комнаты, здесь смешивался с запахом дома, в котором он вырос.
А еще у мамы с годами совсем не менялся голос. И ровно так же, как когда ему было пятнадцать, она проговорила:
— Только мне французская нужна, с зернышками!
— Пока не найду — не возвращаться? — усмехнулся Дэн.
— С этой Олей у тебя серьезно? — ответила вопросом на вопрос Маргарита Николаевна.
— Пап, уйми маму! И скажи ей, что подслушивать нехорошо, — беззлобно проворчал сын.
— Не продолжить фамилию Басаргин — тоже нехорошо, — вздохнул Виктор Антонович.
— И ты туда же! — совсем развеселился Денис. — Продолжатели ваши уже приехали, сейчас подтянутся. А я за горчицей. Если что — сгоняю в Париж.
С тем и вышел. Глеба с Ксюхой он встретил на лестнице. Лифт в честь праздника не работал, и они медленно, но уверенно взбирались в гору.
— Ясного неба, — отсалютовал Дэн.
— И тебе не гореть, — подхватила Ксения.
— Лечить вас всех все равно буду я, — проворчал ведущий хирург больницы имени однофамильца полкана, Глеб Львович Парамонов, вытаскивая из-под мышки Кроху, чтобы не пришлось откачивать еще и ее бабушку.
06. Февральский ливень
«Домой я на Интерсити поеду, быстрее».
«Все бы тебе быстрее да быстрее, Лёка. Вам всем».
«Вам — это кому, ба?»
«Не ба! Миллион раз тебя просила! Какая я тебе «ба»?»
«Самая лучшая. Но намек понят, — она закрепила ремешок на рюкзаке и улыбнулась. Оставалось прощаться. — Между прочим, Леонила Арсентьевна, от сигнала из диспетчерской и до выезда пожарной бригады проходит не больше минуты».
«Как это они успевают?» — искренно удивилась бабушка, хлопая длинными, все еще темными и густыми ресницами.
«И я успевать буду!» — пообещала Оля.
«Иногда я начинаю понимать Надёжкина».
«Иногда его понимаю даже я! Но ваше с ним взаимное окостенение мне не подходит».
«Лёка, ну как не стыдно! Ты живешь в окостеневшем доме, где время никогда не станет бежать».
«А здесь я вне времени выдыхаю. Но из Харькова все равно рвану на Интерсити».
Так уж случилось тогда, в ее самую первую сентябрьскую установочную сессию, что на Интерсити она опоздала. Поезд едет быстро, а Лёка в пробке стоит. И уезжала она в Киев ночным, единственным, на который успела купить билет. С тех пор и повелось. Ей тогда еще восемнадцати не было, и на работу ее не брали. В пожарную часть только с восемнадцати можно.
Все за бабушкин счет. И учеба, и билеты, и вся жизнь. Сама Ольга ушла из дому буквально в том, в чем была. И пока не догадалась вернуться к «куклоделию», чтобы хоть что-нибудь зарабатывать.Все это происходило до того, как в ее мире снова появился Денис. Но тогда и была положена традиция — ездить этим ночным поездом домой. Последний день в Харькове она неизменно проводила, слоняясь по городу с рюкзаком за плечами, оставив остальной багаж в камере хранения. Пила кофе и разглядывала людей. Думала, что дальше.
Сейчас вопрос приобрел еще большую актуальность, чем несколько лет назад.
Дальше — что?
Глупо полагать, что, отговариваясь от себя на первый взгляд объективными причинами, побег можно перестать считать побегом. Ну и пусть сессия. Ну и пусть билеты еще месяц назад покупала. Ну и пусть отпрашивалась у Пирогова за две недели и периодически ела плешь начальнику караула, чтоб не забыл.
Пусть.
Все равно ведь сбежала. От его странно тревожащих глаз и шепота на ухо: «Оль, я…»
Какое же счастье, что он не договорил!
Какое же счастье, что, едва сев в вагон, можно позволить себе выключить телефон — если он станет звонить, она в дороге, аппарат не ловит мобильную сеть.
Какое же счастье, что потом по самые уши загружена учебой, и совсем не остается времени бродить среди крошечных, хрустальных осколков воспоминаний, которые память заботливо хранила как самые большие сокровища.
И все это лишь для того, чтобы однажды на Рождество, после недельного игнора, на очередное Басаргинское откровение ответить: «Денис, я…»
Два сапога пара. И оба левые.
Но нельзя не признать того, они стали общаться. Чаще. Больше. По телефону. Двусмысленно. Щекоча друг другу нервы неоднозначностью собственных отношений, в которые никакой мифический Артем давно уже не вписывался. И она почти забывала о том, какое зло Басаргин причинил однажды ее семье.
В свое время Оля избрала в общении с ним определенную политику, которая помогала ей все эти годы спокойно на него смотреть. Она поселила себя в дом-черепаховый-гребень, в котором не бывает плохих людей. Есть персонажи со своими недостатками и достоинствами. У Дэна — благородная профессия. Она, черт подери, и себе выбрала такую же. Значит, не такой уж он и мерзавец, каким она привыкла его считать. И если разглядывать его сквозь эту сложную стереометрическую фигуру, выходило, что трусом, бросившим сестру, когда ее покалечило и изуродовало, он быть не мог. Какие у него к тому могли иметься причины, Оля, разумеется, не представляла. Но мозг вцепился в эту версию и уже не желал перестраиваться и давать заднюю.
Тогда Надёжкина пошла дальше в своих исследованиях натуры загадочного парня по имени Денис Басаргин, невольно подстраивая под свою теорию все, что ей удавалось узнать. А узнала она не так много в первые недели работы в части. Дэн — холост. Значит, после Дианы он так и не женился, хотя лет прошло немало. Дэн — не прочь полюбезничать с девчонками в диспетчерской. Был бы он женат — было бы проблемой. При существующем раскладе — молодой мужчина может кому угодно улыбаться там… подмигивать. Дэн — заядлый автолюбитель. Но это к делу не относится. Дэн — выволок ребенка из горящего дома, самого зацепило неслабо, даже в больнице повалялся. Вроде как работа… а с другой стороны, кроме него, никто не сунулся. Дэн — редкостный бабник и вообще урод! Так-то он нормальный, но женщины для него просто добыча, потому держись, Олька, от него подальше. Последнее авторитетно сообщила ей Маша Голубева, когда они обмывали первую Олину закрытую сессию вдвоем после работы.