Не грусти, гад ползучий

– Ты предлагаешь мне сходить в церковь, что ли? — догадалась я.

– А знаешь, - продолжала Марья, не слушая меня, - что если все церкви нанести на карту и соединить линиями, то получится знак, или иероглиф, если хочешь, или слово, если прочтешь, ну, символ, можно так сказать, и тогда можно сразу понять...

Я, наверно, задремала, потому что оказалась не пойми где, или везде одновременно, и навстречу мне двигался не то символ, не то святая троица. Я бросилась к ней и заорала, черт подери, вся жизнь к чертям, не заслужила, за что? Грехи мои яйца выеденного не стоят! Господи, ну помоги же мне!
– орала я.
– Господи, помоги, я верю, что поможешь! Ты ж всегда меня выручал! Ты же знаешь, что я тебя люблю, ты такой симпатичный, ты мне очень-очень нравишься, честное слово! Я тебе, наверно, тоже нравлюсь, я же божье сознанье, и не самое худшее! Ну поможешь, да???

Тут в меня вошла уверенность, что все будет о,кей, как всегда в конце концов бывает, потому что я совсем даже неплохое, в общем-то, создание божье. Я успокоилась, зевнула и пошла досыпать, досматривать сны.

...Сегодня утром Мокки слопал цветок кактуса. Маша вскрикнула, села на пол и разрыдалась. Джоанна тоже захныкала. Мокки глядел на них большими удивленными глазами, потом подошел к Марье и принялся слизывать слезы с ее ассиметричных щек. Она сразу простила, потрепала по спине и отдала все мясо из холодильника. Там оставалось грамм триста на суп. Придется варить постный. Господи, как я соскучилась по родненькому моему льву. Прости, что я с ним ссорилась. Прости, что объедаю бедную Машку, но у меня не осталось ни копейки и некуда деваться. Машку я не стесню, она простая.

Я резала лук и обливалась слезами. Лук вонял на всю кухню, перебивая цветочный дух. Марья возилась с морковью и болтала как заводная. Она говорила:

— Когда пришло время рожать, я стала ловить такси. Но оказывается, беременных не берут, боятся родов в машине. Такое бывало, таксисты знают. А до роддома далеко. Гололед, я поскользнулась, грохнулась, лежу, все мимо проходят, ноль внимания. Все же кто-то вызвал скорую. Повезли. Ни один роддом не принимает, коек нет свободных. Наконец, в один закинули. Четвертый, на улице Фотиевой, за универмагом "Москва", знаешь? Там меня осмотрели и говорят, что рожать рано. "Как", спрашиваю, «а мне в женской консультации этот срок назначили". "Срок назначает бог", отвечают, "а не невежды. Вам бы недели через две прийти, у вас еще живот не опустился, соображать надо". "Ну", говорю, "тогда я пошла". "Куда это", заявляют они, "мы вас уже в журнал вписали и в график вставили, не зачеркивать же, нас за грязь в документах ругают. Вы у нас по графику сегодня родите". "Как?" - не поняла я. "Ясное дело", - говорят они, "мы вам стимуляцию сделаем, укольчик такой. Чего вам лишние две недели с животом таскаться". Уговорили. Положили в коридоре внизу, все родилки заняты были. Двое суток обкалывали стимуляцией, вскрыли плодный пузырь, чтобы воды отошли и на сухую скорей родить. Никак. Боль страшенная. "Кричи", говорят, "быстрей выскочит". А я не могу, язык к гортани присох от боли. Стали на живот давить, плод выдавливать, ругают, что график им нарушила. Родила. А у них пересменка. Та смена на обед ушла, не успев выдавить детское место, так называемый след. А другая смена наскоро меня зашила, я ж вся порвалась. И пришили. После - заражение. Под капельницей, с иглой в вене, без сознанья. Привели в чувство, стали след выдавливать, аж живот посинел, а там все пришито. Стали делать чистку по свежим швам. Ну, чистка, аборт, знаешь небось. Сильный наркоз, и клиническая смерть. Вижу себя в незнакомом месте, подходит покойный папа и накрывает меня ватными одеялами, а я дрожу от холода, мне еще холодней...

– Замолчи, - прервала я Машкины излияния.
– Нет чтобы повеселить подругу, все кошмариками угощаешь.

– Ну, давай, повеселю. Наш роддом вскоре на карантин закрыли, меня в другой перевезли, я ведь месяц не вставала. Дверь в коридор распахнута, смотрю, везут что-то на тележке-тарахтелке, вроде белых кульков что-то. А это младенцев по палатам развозили кормить, погрузили по пять штук, они трясутся, головки болтаются, а одна мамаша как закричит: "У них же сотрясение мозга будет!" А санитарка отвечает: "Да у них мозг-то еще не вырос." Ладно, молчу, тебе не угодишь, засыпай лук.

Я ссыпала лук в кастрюльку и пошла промывать глаза.

Нет уж, не хочу размножаться. Не дай бог.

Одна знакомая рассказывала, что родила почти незаметно. На даче грибы собирала, и вдруг из нее ребеночек выпал, хорошенький, кудрявый, открыл глазки, потянулся, зевнул и сказал: "Ма-ма". Потом он вырос в вундеркинда. Но так бывает редко. А может, не бывает. Она вообще-то с юмором, эта особа. Кстати, это именно она загнала Машке свою хрущобку, прописавшись к мужу. Выгодно так загнала, вот ловкая дамочка, не то что Маша-растяпа. Когда бог Марью создавал, черт не успел в нее хитрость всунуть, видать, ушел на пересменку.

В коридоре кенгуровый Мокки, рыча как трактор, бросался на кроссовку. К шнурку была привязана веревка, и Джо с хохотом дергала за нее. Кроссовка взмывала вверх, улепетнув из-под щенячьего носа. Мокки тоже пытался взмыть, но был тяжеловат. Они живописно смотрелись на фоне погрызенной снизу двери и ободранных стен.

Полное отсутствие уюта в общепринятом смысле, даже окна сто лет немытые. Нет стандартной полированной мебели, ковров, всего того, что имеется почти во всех квартирах. Зато есть микроклимат - словно в теплом пруду с лилиями и песочком на дне. Хочется занырнуть и уютно расположиться, и остаться один на один со своими чувствами и уверенностью, что никого ты здесь не напрягаешь, а просто уютствуешь вместе, за компанию...

Марья, мудрейшая из смертных, извини, я не сразу "врубилась". У тебя своя духовная цивилизация. А я-то, дурная башка, еще оценивала тебя, словно приемщица в комиссионке — подержанную вещь.

Марья, я даже не подумала, как ты живешь. Ведь ужас кругом, инфляция! А тебя и раньше-то на работу не брали из-за ребенка. Ясно, что за работница с таким балластом, дитя — это конец карьеры. Ну и где же твой инопланетянин. Мария, куда он смотрит, пока ты тут мыкаешься?..

Потом мы ели горячую овощную похлебку, и Марья с малышкой Джо наперебой меня развлекали. Чтоб не грустила.

Это он пусть грустит. Пусть развлекают его. Вот возьму и разлюблю! Так тебе, милый! Тогда попрыгаешь у меня, тогда попляшешь!

Мокки спрыгнул со стула и с яростным лаем помчался к двери.

– А светящиеся собачки уже не светятся, -сказала Джоанн.

– Почему, Джо?

– Она права, - отозвалась Марья.
– Ничто не вечно. Свечение ослабевает и прекращается.

– А как же Мокки?

– Ну, тут другое.

– Как? Он не аварийный?..

Пес уже охрип в коридоре у двери. Джоанна помчалась смотреть.

Я собрала со стола посуду и сунула в мойку.

Кто-то стремительно вошел в кухню. Я обернулась.

– Вычислил тебя, наконец, - произнес мой лев.
– Давно здесь прячешься?

6

" - Ну, вот что, друг, - она ему сказала, его пожитки выкинув в окно.

/ Совет, как задержать любимого /."

/ Из мемуаров клена Лени /.

– Я ухожу!
– зарычал мой лев. — Навсегда, слышишь?

– Тогда поторапливайся. И не забудь принять ванну на дорожку, - посоветовала я и пнула его под одеялом.

Он свалился с тахты, вскочил и поканал в ванную.

Уйти захотел, как бы не так. Сейчас я устрою ему путешествие...

Быстро запихнув львиные шмотки в целлофановый мешок, я швырнула эту "бомбу" с балкона...

Из мемуаров клена Лени:

"В том же году, в ночь на яблочный спас, шел я в гости к знакомой антоновке, и встретил Бога, прогуливающегося по росе. Ночная роса в это время года целебна. Мы разговорились. Я спросил:

– Боже, поясни, не могу взять в толк, что у тебя вышло с Адамом и Евой? Эталонные экземпляры, и вдруг проштрафились, да еще ты их закидываешь на Землю в качестве сигнальных экземпляров... Не пойму, на кой хрен нужны несовершенные люди?

– Чтобы развивались, - сказал Бог, ковыряя в зубах соломинкой.
– Эталон развиваться не может, - прибавил он.

– Ну, положим, так. А потом, значит, ты устраивал селекцию всякими потопами и катастрофами?

– Ну.

– А зачем ты создал человечеству столько богов и религий, оно же перегрызлось из-за веры, зачем?