(не)хорошая девочка

— Еще минуточку, — выдыхаю я, внаглую выпрашивая себе пару лишних минут кайфа. Знаю, это лишь аперитив, основное блюдо ждет меня вечером. Это не мешает моему аперитиву быть невыносимо потрясающим. Боже, лежу на своем стол, в задранной до талии юбке и мокрых трусах, а думаю не о том, как это непотребно, а том, какой же у меня охренительный Хозяин.

— Ну, только если минуточку. — Вадим огибает стол, подходит ко мне только для того чтобы склониться к моему лицу и поцеловать меня в губы. Бо-о-оже.

Я по-прежнему вспыхиваю от его губ, как бенгальский огонь. И небо моей души все так же, как с первого нашего поцелуя расцветает яркими всполохами.

— Боже, как же я тебя люблю, Хозяин, — рвется из меня, когда он похищает у меня свои губы.

— А я люблю тебя, моя девочка, — тепло откликается Вадим. Он всегда отвечает на эту фразу именно так. Помнится, когда он сказал эти слова в первый раз, у меня чуть сердце не остановилось. И до сих пор дыхание перехватывает.

Когда папа приезжает — я уже на ногах, уже выгляжу светской леди, встречаю папу рядом с хостес. Понять, что со мной вытворяли только полчаса назад можно только по чуть розоватым от смущения щекам. Но кажется, это не самый говорящий компромат.

— Мамуня. — Лешка бросается мне на шею. Трехлетний мой зайчонок… Куда торопится расти, а?

— Ну как погостил у дедушки? — улыбаюсь я, подхватывая сына на руки.

— Дедушка подарил мне пони. — Пищит Лешка, — и учил меня кататься.

— Пап, не рано? — Тихо спрашиваю я.

— Поздно. — Ворчит папа. — Чемпион должен в седле с двух лет сидеть вообще-то.

Эльза за его спиной отважно закатывает глаза. Ну, папа есть папа, она права. Уж она-то папу знает, недаром уже два года как носит его фамилию. В конце концов, даже я оценила эту её победу над моим отцом, который второй раз жениться не собирался, и вот — передумал. И, блин, я за него рада. За них обоих.

— Я вообще про то, что день рождения у Лешки только послезавтра, а ты уже даришь подарки. — чуть улыбаюсь я. — Меня ты так не баловал.

— Ты просто не помнишь, София. — Отмахивается папа, а затем идет к нашему “семейному” столику. А я гляжу в его прямую спину и думаю, какой же он у меня сильный. До сих пор…

Через полгода после того, как я официально стала Дягилевой, папа лег в больницу. Оказывается, он уже год как откладывал операцию на сердце, потому что боялся оставить меня без присмотра. И после-то свадьбы оттянул еще, чтобы лишний раз убедиться, что у меня “не выйдет как в первый раз”, ну и еще, чтобы вбить лишний гвоздь в “гроб” выписанный Сергею Баринову еще при жизни.

Когда я вникла в количество тех соглашений, что подписал мой отец с Вадимом перед операцией — я охренела. По ним, в случае папиной смерти, предполагалось слияние папиной сети с сетью Вадима, с очень хорошей суммой предполагавшейся для меня. Папа очень не хотел, чтобы в случае его смерти, я осталась без тыловых резервов.

Когда услышала про то, что Вадим папе сказал тогда — чуть не разревелась.

“Рано ты собрался помирать, старик, ты еще моего сына не покрестил”.

Я представляю, как у папы пригорело, ведь он с огромным трудом принял мой выбор. Сквозь зубы терпел, что мой муж — именно Дягилев, просто потому что не хотел потерять меня окончательно.

Но, именно после того разговора, как проболталась мне Эльза, что именно с той поры на папином рабочем столе появилась наша с Вадимом свадебная фотография.

И в этом было все мое чудовище. Мой Хозяин.

Конец