(Не)идеальные отношения

– Как же я тебя ненавижу, Градов… – тихо шепчу, глядя прямо в его глаза. В них похоть плавится пополам с жаждой и звериным голодом. И дрожа то ли от страха, то ли от предвкушения повторяю по слогам. – Не-на-ви-жу…

Поцелуй обжигает и бьёт в голову не хуже крепкого виски. Горячие ладони забираются под полы моей куртки, сминая тонкую ткань платья. Скользят по спине вниз, дразня и зажигая. А хриплый мягкий голос дразнит и обещает, шепча едва слышно мне на ухо:

– Ты сама сюда пришла. И отпускать тебя я больше не намерен. Никогда.

И вместо того, чтобы возражать, я вдруг успокаиваюсь. Окончательно и бесповоротно. Ровно настолько, чтобы прижаться губами к его щеке и легко согласиться на все, что мне предлагают:

– Не отпускай…

Эпилог

Стас

Если бы на месте Рады была другая женщина, я бы давно забил. Пустился бы в недельный загул, залил бы мысли о ней вискарём или текилой, устроил бы десятичасовое родео с длинноногой блондинкой в своей постели или прыгнул бы с парашютом. Десять раз.

Возможно, Лёхе пришлось бы искать меня в Барселоне у друзей, год назад учившихся у нас по обмену, или у деда на даче под Воронежем. Выцарапывать из моих трясущихся пальцев бутыль с самогоном и совать в рот хрустящий малосольный огурец по особому бабулиному рецепту. Запихивать мою бессознательную помятую тушку в сверкающий частотой мерседес и молиться о том, чтобы я не оставил завтрак на светлой кожаной обивке. По крайней мере, бегать и унижаться я б ни за кем не стал, а вот о Раду обломал все свои принципы.

– Вишневская, – перекатываю на языке такую же терпкую и пьянящую фамилию как и она сама, сгорая от нетерпения снова попробовать на вкус её губы. Сочные, словно те самые ягоды. Познаешь однажды – пристрастишься и больше не сможешь отказаться от них.

На две недели я ухожу в осаду своей неприступной крепости с головой, в который раз собирая хвосты в универе и множа задолженности. Игнорирую тусовки, не езжу с парнями в бильярд и не отрываюсь до утра в клубах, вместо этого сочиняю длинные письма, выворачивая душу наизнанку. В общем, сублимирую. А ещё терпеливо жду, когда Рада сдастся и выбросит белый флаг.

И вот она появляется на пороге моей квартиры, с неровным румянцем на фарфоровых щеках и красной помадой, которую мне невероятно сильно хочется размазать по её губам, и я как будто пропускаю нокаутирующий удар. Сбиваю наши дыхания и перемешиваю их, впиваясь в её приоткрытый рот, и понимаю, что нельзя так зависеть от человека. Но я завишу.

Затаскиваю Раду в прихожую, прижимаю её к стене и рывком сдергиваю с соблазнительного тела чёрную ткань, кажется, порвав Вишневской платье где-то в районе разреза. Плевать. И, судя по её хриплым стонам, превращающим мои мозги в кашу, ей тоже все равно. Моя девочка.

Раз. И застёжка бюстгальтера щёлкает, разрывая воцарившуюся тишину. Два. И моя футболка летит в дальний угол коридора вслед за маленькими кружевными чёрными трусиками, которые я обязательно оценю чуть позже. Три. И короткие аккуратные ногти впиваются в кожу под моими лопатками, даря боль и наслаждение в одном флаконе. Четыре. И её ноги обвиваются вокруг моих бёдер, а мои зубы царапают нежную кожу чуть выше ключицы. Пять. И я ровно на миг поднимаю подбородок и тону в её почти чёрных сейчас глазах. Без шансов спастись. Без вариантов.

Мы сжигаем друг друга до основания несколько раз и восстаём, словно феникс из пепла. Торопимся прямо здесь, у светло-бежевой гладкой стенки, потому что банально не можем друг от друга оторваться ни на минуту, ни даже на грёбанную миллисекунду. Зато теперь я понимаю, что не я один здесь слетевший с катушек наркоман, наконец, получивший свою дозу после длительной ломки. И с этим осознанием, если честно, становится легче жить. 

 Я распластываю Раду по простыням, когда за окном брезжит рассвет и редкие жильцы начинают выползать из своих берлог и лениво заводить автомобили, чтобы добраться на нелюбимую работу. Прижимаюсь к её голой спине, пересчитываю пальцами выпирающие позвонки и накрываю нас обоих большим тёплым одеялом, планируя проспать минимум до обеда, а ещё лучше – до вечера.

Вишневская сонно озирается по сторонам, устраивается поудобнее и накрывает мои ладони, покоящиеся у неё на животе, своими. И вот теперь в глубине моей чёрной расчётливой души крепнет уверенность, что она никуда не уйдет. Что мне больше не придётся просыпаться в пустой постели и искать её по всему городу, переворачивая торговые центры и салоны красоты и шантажируя друзей компроматом ради нужной мне информации.

Часов через двенадцать меня будит запах омлета, гренок и свежезаваренного кофе, заставляя выбираться из теплого кокона и идти в душ, чтобы как-то взбодриться. Тело звенит от приятной истомы, а ещё требует как можно скорее вернуть в его власть объект вожделения, что я и делаю незамедлительно.

Подхожу к Раде сзади, перекидываю её волнистые чуть влажные волосы через плечо и осторожно впиваюсь зубами в мочку уха. Ощущения непередаваемые, впрочем, как и её реакция.

– Ауч, Градов! Я же ужин спалю, – только сейчас до меня доходит, что за окном если не ночь, то глубокий вечер. Отдых, что называется, удался.

– Значит, закажем пиццу, – легкомысленно произношу я и снова пристраиваю ладони на плоском животе Вишневской – так мой внутренний зверь чувствует себя хоть немного спокойнее.

Через пятнадцать минут мы садимся за сервированный моей (а иначе называть Раду я просто-напросто отказываюсь) женщиной стол и, как по команде, синхронно накидываемся на горячую пищу, стараясь восполнить запас растраченных накануне калорий. И я могу поклясться, что не ел ничего вкуснее этого омлета с расплавленным сыром в своей жизни. И всё идет абсолютно идеально до того момента, пока Вишневская не запутывается своими тонкими музыкальными пальцами в волосах и не выпаливает на одном дыхании, закусив нижнюю губу.

– Стас, это неправильно. Я тебя старше…

В моей футболке, которая достает ей практически до колен, совсем без макияжа, она выглядит такой хрупкой и юной, что прозвучавшие только что слова кажутся абсурдными и нелепыми. Тем более, у нас не такая разница в возрасте, чтоб это могло парить кого бы то ни было.

– Рад, пора с этим на хрен завязывать!

Резким движением я придвигаю стул ближе и пересаживаю Вишневскую к себе на колени, забыв о том, что на ярко-желтой тарелке остывают гренки, а кофе в большой пузатой чашке совсем уже замерз. Утыкаюсь носом ей в предплечье и задумчиво перебираю густые локоны цвета шоколада, притом что Рада совсем не сопротивляется, обнимая меня за шею и тоненько всхлипывая.