Не к ночи будь помянута

– Ты же ветеринар. Зачем обрекать животное на мучения? Надо было усыпить.

– Давай-ка, посоветуй мне ещё… я тебя сам усыплю. Кто тут мучается? Всё чудесно, все счастливы.

– Он не проживёт долго.

– Ой, не морочьте мне голову. Ему куча лет, живёт и получает от жизни все удовольствия. Всё, Герасим, хорош. Иди уже.

– Сколько ему?

– Пятнадцать.

– Коты столько не живут.

– Это их проблемы. Мой живёт.

Герман отпустил кота на пол и встал. Когда голова попала в сноп света, волосы на секунду загорелись рыжим. Хорошо хоть не блондин, уж эта мне белобровая розоволицая порода!

– Как спала? Голова болит?

– Кружится.

– Это нормально. Сиди, сейчас обработаю руку.

Он вернулся с перекисью и пластырем.

– Он у тебя не бешеный? – сердито спросила я.

– Не боись, всё проверено.

– У тебя все руки в шрамах. Это он?

– Только один его, остальные – от пациентов.

– Этот от кого? Лечил тигра?

Через запястье прошли кривые белые полосы. Пользуясь случаем, я вновь дотронулась до тёплой кожи.

– Всё равно не поверишь. Бобра.

– Что? Где ты взял бобра?

– Проходили практику в зоопарке. Мне достался бобёр – его надо было осмотреть и привить. Вообще-то так делать нельзя – просто взять и подойти. Дурака свалял, думал, он спит. Такой был милый, прямо лапочка. Чего смешного? Это был здоровенный бобёр, как половина меня. Как вскочит – капец просто, ладно ещё не укусил, они вон деревья перекусывают. Смеётся она…

Я и впрямь смеялась как припадочная. Чувствовала себя последней дурой, но остановиться не могла, испытывая новое, ни с чем несравнимое удовольствие – хохотать. Просто как представила… Герман пытается увалить бобра. Бобёр – гладкий, жирный, с круглой усатой мордой, бьёт кожаным хвостом, хмурит жёсткие брови, уходит от захвата и заваливает противника одной лапой.

– Извини… я просто представила…

– Да ладно, ржи дальше. Ну, всё, обработал. Вон Герасим пришёл прощенья просить.

Кот вошёл в комнату с невинным и самодовольным видом, как будто ничего и не случилось. Шёл он удивительно ровной походкой на своих трёх лапах и помахивал кончиком пушистого хвоста. Он оказался не совсем чёрным – брюхо, грудь, передняя лапа и половина задней были белыми.

Мы сидели на кухне. Мне досталась овсяная каша с молоком и сахаром. Я старалась есть аккуратно и не смотреть на колбасу и сыр на бутерброде Германа, которые он беззастенчиво уплетал. Но и каша была неплоха. А кофе со сливками! Прежде чем отпить, я медленно втянула в себя аромат. Это было наслаждение.

– Это что у вас такое? – показала я на аппарат, похожий на маленькую муфельную печь.

– Микроволновка. Ты чё, с другой планеты?

– Почти. Зачем она?

– Готовить, разогревать еду, можно делать горячие бутерброды. Хорошая вещь. Ты вчера её испугалась.

– Да, было неожиданно. А это что?

– Мультиварка. Можно быстро готовить суп или второе. Даже печь хлеб.

– А в духовке нельзя?

– Можно, конечно.

– А это?

– Ада, ну ты даёшь! Ты и телевизор не видела?

– Видела, но этот плоский. Где у него кинескоп? А как включать?

– Запущенный случай. Держи. Знаешь что это?

– Пульт, – сказала я, и нажала на красную кнопку. Экран загорелся. С ума сойти, какое качество изображения!

Я нажала на серую кнопку, потом на другую.

– Сколько всего программ?

– Каналов-то? Около девяносто, точно не знаю.

– Зачем столько?

Герман фыркнул в чашку и чуть не подавился.

– Хороший вопрос.

Да я его веселю. Ещё бы, чудо какое!

Внезапно я ощутила дурноту, не такую как вчера, но достаточно неприятную.

– Пойду, лягу. Спасибо.

– Тебе плохо?

– Нормально.

Было такое ощущение, что я не позавтракала, а разгрузила вагон. Я забралась в постель и накрылась одеялом.

– Мёрзнешь? Дай-ка лоб. Не горячий. Сейчас давление смеряю.

Тёплые пальцы. Быстрые уверенные движения. Я откинулась на подушку.

– У, какие руки ледяные. Упадок сил.

Манжета стала надуваться. Новый прибор, очень удобный. Надо же, всё видно на экране.

– Давление низковатое.

– Свари ещё кофе, вот и повысится.

– Пока не стоит. Тебе надо отдохнуть.

– Я больше не хочу спать.

– Просто полежи.

Он встал, убрал тонометр в коробку и застыл посреди комнаты. Ему точно хотелось что-то сказать, но он не решался. Это было любопытно.

– Ада, не хочу тебя напрягать лишнего, но мне надо знать несколько вещей. Это необходимо. Только самое важное, и отстану.

– Спрашивай.

Он волновался. Я прекрасно его понимала. Чего я только вчера не наговорила! У мальчика должна голова кругом идти.

– Ну, первое. У тебя есть проблемы с законом? Ты… ни во что такое не вляпалась?

Он посмотрел мне в глаза. Кто-то, видно, сказал ему в детстве, что никто ему при этом не сможет соврать.

– Нет.

– Хорошо. У тебя есть документы?

– Считай, что нет. Нет.

– Употребляешь наркотики?

– Нет, конечно.

– Кто-нибудь… обидел тебя?

– Меня никто не насиловал и ни к чему не принуждал. Всё в порядке.

– Ты приехала издалека?

– Я пришла пешком.

– Ты знаешь мою маму?

– Знала когда-то.

– Родственница?

– Не совсем. Не тебе.

– Отцу?

– Да.

– Ты его дочь?

– Нет. Нет!

– Ну, вот и ладно.

Он встал и пошёл из комнаты.

– Это всё? – удивилась я.

– Пока – да.

– Больше ничего не интересует?

Будь я на его месте, вытрясла бы всё, что только можно. Но этот парень был со странностями, пора было это понять.

– Захочешь – расскажешь.

Если расскажу, ты, дружок, мне, точно не поверишь. Я закрыла глаза. Сквозь веки просвечивало солнце. Я начала согреваться. Дурнота отступала.

Вошёл Герман, застёгивая рубашку.

– Уходишь? – спросила я, внезапно поняв, что останусь одна в чужом доме.

– Тебе одежда нужна или нет?

Про одежду я совсем позабыла. Даже не совсем помнила, во что была вчера одета. Какая-то рвань. У меня нет ничего своего. Ничего! Даже нижнего белья.

– Ничего элитного не обещаю, сразу говорю. Только эконом-вариант. Что обычно носишь?

Обычно я носила костюмы и платья из тонкой шерсти и льна, и заказывала их только у одной портнихи. Хорошая была портниха, жаль что померла. А ткани привозила из-за границы.