Не лучший день хирурга Панкратова
Шрифт:
Панкратов тряхнул головой, отгоняя воспоминания о непростом периоде его жизни. Все в прошлом. Есть воля, есть любимая работа, друзья, да и просто – хорошие люди!
У родного отделения
он вздохнул устало:
– Уф, наконец-то дополз до дома.
Он вошел в свой кабинет. Там шла конференция. При появлении заведующего отделением все встали, приветствуя хозяина кабинета. Приятный обычай.
– Доброе утро, коллеги. Прошу прощения, в гинекологию вызывали. Наконец-то до своего
– У кого какие проблемы, прошу, доводите до сведения вашего родного начальника. Только предупреждаю... – с улыбкой произнес он.
Все присутствующие тоже с улыбкой, почти хором и в унисон произнесли:
– Жалобы на начальство и на зарплату не принимаются.
– Правильно, – согласился Андрей Викторович, поддерживая традицию.
И каждый раз при этом он удивленно спрашивал:
– И откуда вы это все знаете?
Все умиротворенно улыбались и так же хором отвечали:
– От верблюда.
Когда-то в госпитале работал один из заместителей главного врача, некто профессор Верблюжанский. И который точь-в-точь именно так отвечал всем приходящим к нему сотрудникам с просьбами. За что, естественно, был и прозван верблюдом.
С историями болезни в руках к нему подошел Виктор Кирюшин:
– Андрюш, ты в курсе, что у нас сегодня еще две операции?
– Да, как будто бы вы уже порадовали. Слушай, Витя, а что, перенести их никак нельзя? Я как-то притомился.
– Наверное, не получится. Тот, что с грыжей, уже оплатил нам в котел, естественно, при условии, что только ты будешь его оперировать.
– Пропади пропадом этот ваш котел, – неожиданно вырвалось у Панкратова.
– Он не наш, Андрей Викторович, а общественный, – напомнил ему доктор Антошкин.
– Вот прознает про него Кефирыч, придется мне подыскивать другую работу, – проворчал Панкратов, понимая, что главного врача Сергунова Владимира Никифоровича в разумности «котла» не убедишь. Такая уж особенность природного зрения этого человека – во всех видеть хапуг, хитрецов и интриганов.
– Не забудьте в таком случае и про меня, пожалуйста, -ввернул Петр.
– Не забуду, если, конечно, сам хорошо устроюсь. А что насчет второго?
– Второй, к оплате врачебных услуг не склонный, долдонит одно и тоже: он мне обещал оперировать, я лягу только под него.
Панкратов удивленно поднял брови:
– Именно так и сказал?
– Именно так, Андрей Викторович! – подтвердил Петр.
– Какая странная фантазия! И не девушка как будто бы вовсе... а к хорошему специалисту тянется.
– Может, у него нетрадиционная ориентация, – пытался пошутить Петр, но не был понят. Здесь пошлых шуток не любили.
– Ладно, если здесь все уже решено, пошли к нему, попробуем все-таки отговорить от таких коварных замыслов.
В коридоре Петр Петрович Антошкин притормозил Панкратова:
– Извините, Андрей Викторович, у меня личная просьба, -он поправил воротничок рубашки, за неряшливый вид которого был неоднократно браним, – посмотрите, пожалуйста, пациентку. Девушка-студентка, когда ее планировать на выписку? Я посмотрел, у нее шов как будто
бы зажил. Вы же помните, Андрей Викторович, что у нее?– Ну, а как же. Я ведь ее оперировал.
– Да, а я вам ассистировал. Неоперабельный рак желудка. В таком возрасте... Жуть какая-то. Но вот что меня особенно достало... – Петр посмотрел умоляюще на доктора Панкратова, – девчонка штудирует какую-то техническую литературу! Это при ее-то заболевании. Книжка толщенная и прямо нашпигована схемами, формулами вида самого жуткого. Спросил. Оказывается, готовится к экзамену. «Хочу сдать пораньше и уехать к бабушке. Там корова Надька и такой лес густющий!» – объяснила мне эта бедная девчонка, да с такой радостью, словно в Монте-Карло направилась... И вот как представлю, что она читает эту дурацкую книжку, а потом еще и на экзамен пойдет. А ей ведь осталось-то всего ничего.
– Как зовут? – коротко осведомился Панкратов, уже приняв решение.
– Алена.
– Семья состоятельная?
– Да где там! Одна бабушка. Живет на стипендию, чуть подрабатывала до больницы, да бабушка иногда присылала.
– Так, пошли! – Панкратов решительно открыл дверь в палату. Худенькая девушка с перышками светлых волос была похожа на воробья и одновременно на васнецовскую Аленушку. Подтянув колени, на которых лежала большая книга, она что-то выписывала в клетчатую тетрадку.
– Ну что, Аленушка, учимся? – Андрей Викторович взглянул на обложку учебника. – Сопромат – дело серьезное. Только он пока подождет. – Он убрал книгу в тумбочку.
Девушка удивленно смотрела на нежданно явившегося заведующего отделением совершенно круглыми желтыми глазами.
– В общем, так... Мы здесь подумали с Петром Петровичем и решили наградить тебя за примерное поведение путевкой в какой-нибудь хороший подмосковный санаторий. Сама понимаешь, тебе окрепнуть надо. Сейчас никаких занятий. Мы так и напишем в выписном эпикризе, что требуется долечивание в течение полугода как минимум. Ты все поняла?
– Да, все, – испуганно произнесла Алена и тут же попыталась что-то возразить, но Панкратов твердо с нажимом сказал:
– Возьмешь академический отпуск и год проведешь в деревне с бабулькой. Парное молоко – источник витаминов. Сосновый лес – кладезь фитонцидов...Тебе нужно силенок поднабраться, а потом уже идти в институт. Имей в виду, я проверю. Все. Завтра с Петром Петровичем выберете санаторий, и поезжай-ка, милая моя, прямо отсюда. Машину выделим.
– Они вышли из палаты.
– Простите, Андрей Викторович, а деньги на путевку откуда? Теперь они таких бабок стоят, особенно санаторские, -удивился Петр.
– А наш родной общак? Ты, Петрочин, только что говорил, что он наш. А Аленка нам разве чужая? Молодец, что привел меня к ней. Теперь давай веди меня, милейший, к жаждущим со мною встретиться на операционном столе. Щас я их разметаю! – Панкратов изобразил бандитскую хватку – пальцы веером.
В мужской палате размещались двое пациентов явно разного имущественного статуса.
Мужичок, смахивающий на отставника, вскочил с кровати, живо заправив в застиранные треники майку. Другой – повальяжнее – не суетился.