Не лучший день хирурга Панкратова

Появившийся на свет в семье служащих Панкратов родился врачом, как другие рождаются военными, математиками или художниками. Живая плоть во всем ее таинственном и сложном бытии была интересна и понятна ему. По едва заметным признакам – мешковатости век, форме ногтей, оттенку губ, сухости волос он безошибочно определял причину внутренних неполадок в организме больного. Иногда хватало простого намека, поступавшего от интуиции, и Андрей настораживался, приглядывался и попадал своим диагнозом в самую точку! Учился жадно, перелопачивая горы учебников и анатомических атласов. Выражение лица за этим мало кого увлекающим занятием у него было удивленно-радостное, как у мальчишки, попавшего в пещеру Али-Бабы.

– Ага, вот оно что! – разворачивал Андрей перед Альбиной страницу книги, на которой был изображен человек, лишенный кожи и верхнего слоя мышц. – Я так и знал, что они пересекаются в этом месте!

– Профессор ты мой, оголодалый! – Она совала ему семикопеечную кулинарийную котлетку, поджаренную с таким шиком, что и в «Арагви» бы от нее не отказались.

Жили они тогда в комнате уехавшей в Пермь тетки Андрея – узкий пенал в длиннющей коммуналке, выходящий высоким окном в темный двор. И ведь неплохо жили! Будущее как колоду карт раскрывало перед ними ассортимент возможностей. И все – достижимые! Откуда только взялась эта писклявая лахудра с цыплячьими ножками! Столкнувшись с Ларисой нос к носу в метро, Альбинка просекла все. Тихая мышка, шлюха по-монастырски! Вон как повисла на руке Андрюшки, свесив ему на грудь соломенные патлы. Эскалаторы двигались в разные стороны, и за это мгновение Альбина успела заметить, как, стоя на ступеньку ниже, заглядывала эта мышка в склоненное, разомлевшее до идиотизма лицо Андрея, а его ладони лежали на ее плечах прочно, оберегающе! Позже оказалось, что узрела Альбина все верно: Лариска оказалась той еще штучкой. Вон какие нежности – от паучка в обморок падать, питаться шоколадом и фруктами, носить «фирму»! И еще плести своим мяукающим, полным беззащитной женственности, как считал Панкратов, голоском про какие-то недели высокой моды, коллекции, схватки ведущих кутюрье...

Альбина пыталась удержать Панкратова, но не из тех он был, чтобы усмирить страсть. А страсть там была, это точно. Ненормальная какая-то, вывихнутая. Чуть забеременела Ларочка, и состоялась свадьба – с помпой и ресторанным оркестром. Родители-то ее не простые сошки – техническая интеллигенция! Появился на свет сын Вадик, и примагнитило Панкратова к семье намертво. В те годы и карьера у него пошла в гору. Как хирург он показал себя еще в ординатуре, а уж на должности на Пироговке – и вовсе расцвел. Ему, сопляку, легко удавалось то, что другие – зрелые и опытные – считали неосуществимым. И крутило его мысли лишь вокруг работы и семейной благодати.

Альбина решила уйти в тень и явиться из нее перед взором Панкратова в новом качестве – удачливой жены и состоявшегося специалиста. Но пока она работала над осуществлением задуманного, поступил SOS – Виктор Кирюхин вызывал ее на секретную беседу и объявил: Андрюшку спасать надо. Дала его семья трещину, сорвался Андрюха и покатился. У Лариски своя жизнь, муж бесхозным ходит, в клинике ночует, от спиртного все больше зависит. Альбина аж губу закусила – и радостно, что не сложилась идиллия, и больно – вдруг и впрямь Андрюха не выберется? Дрогнуло ее казацкое сердце, сжались сильные кулаки. Вот он – главный бой в ее жизни.

Все продумала Альбина – и таблетки достала американские, и женские чары активизировала – даже к знахарке за приворотным зельем ходила. И получилось же! Взяла Панкратова Альбина в свои стальные объятия, под присмотр и контроль. А главное – в приворот страстного, пышного тела. Он тогда почти ушел из дома и жил у нее, всерьез планируя развод. Лара от ухода мужа не впала в депрессию лишь потому, что, как оказалось позже, с головой ушла в новый роман. А потом вдруг вызвала мужа на серьезный разговор. Сидела на не-прибранной кухне, с вспухшими от слез глазами и бубнила про свое одиночество, про зовущего папку сына. Потом вскинула тонкие руки ему на плечи, прильнула мокрой, нежной щекой к его колючей, мужественной и шептала, шептала: «Люблю! Люблю тебя, дурень!»

Выслушав сбивчивое сообщение Панкратова о возвращении в семью, Альбина помолчала. Сказала только:

– Ну что ж... Больше я тебя ждать не буду.

И в самом деле завела какого-то мужичка, Панкратову не досаждала. А Лара, натешившись недолгой семейной идиллией, вновь принялась за старое. Серьезное это, видать, дело -моделирование одежды. А соблазнов вокруг – не устоишь. Прощал ее Панкратов, но легче от этого ему не становилось. И все чаще приходила мысль подкрепить силы спасительными «граммулечками». Вон и теперь, улыбается, а на дне глаз жажда знакомая, уголек тлеющий.

– Значит, не развязал? – повторила вопрос Альбина, закрыв за ними двери ординаторской.

– Не бери в голову, Алька. Все под контролем. – Андрей вытянул перед ней руки. – Крепенькие, здоровенькие. Вот этими конечностями сегодня парню сердце завел.

– Прямой массаж! – ахнула Альбина. – Господи, чудотворец ты наш!

С приятностью отметив восхищенный Альбинкин взгляд, Панкратов подумал: «Как бы прореагировала на такое его сообщение Лариса? А никак: обыденное же рабочее дело – спасать больного. Или нет, спросила бы, сколько за это отвалит пациент, когда выкарабкается?»

– Живо переодевайся, кофе остынет, – поторопила Альбина задумавшегося Панкратова. – Расскажи, что там у вас в отделении? По-прежнему Кефиряк воду мутит?

– Он, чертяка! Осторожный, злопамятный зануда, и главное... – Панкратов замялся.

– Договаривай. И хирург он никудышний. И администратор без полета. Поэтому и главный.

Снимая операционное белье, они так увлеклись разговором, что не заметили, как остались в неглиже. В дверь постучали.

– Войдите! – крикнула, не задумываясь, Альбина. Вошла нянечка с подносом в руках и, увидев их, взвизгнув, пулей выскочила за дверь. Удивленно переглянувшись, они поняли, в чем дело, и принялись быстро одеваться, громко смеясь при этом.

– Ты что, Андрюша, совсем заболел, без портков светишься! – сквозь смех проговорила она. – У нас же здесь абсолютно женский коллектив и мужиков-то практически не бывает, не говоря уже о голых. Напугал ты ее, бедную.

– Извини, – смутился он, поспешно одеваясь. – У нас на подобные глупости не особенно обращают внимание, тем более, в суматохе. Кто мужик, кто баба рассмотреть не успеешь.

– А раньше успевал, – Альбина с грустью посмотрела на него. – Совсем старые мы стали, обидно, как это все быстро и незаметно прошло. Пароходик грузовой на Волге помнишь? Прямо на палубе, под ветерком и облаками... Дедок с мешками, что из люка вылез, чуть бороду от этого зрелища не проглотил! Здорово... А ведь больше хорошего и вспомнить нечего.

Он обнял ее за плечи, чмокнул в голову:

– Уж ты меня прости за все, Алька. Путаный я какой-то мужик. Ни себе радости, ни людям.

– Да уж, не простой. И вижу ведь – совсем бесхозный.
– Она потянула за ниточку обтрепанного рукава. – Свитерок-то менять пора.

– Да хрен-то с ним! Пошли лучше к столу, неспетая песня моя, а то грохнусь сейчас в голодном обмороке, сама будешь откачивать. – Она прижалась к нему. – Пошли, пошли, – повел он ее под руку. – В отделении меня, наверное, уже с собаками ищут. Зови скорее свою дуру с подносом, по-моему, там что-то вкусненькое дымилось.

– Подожди, побудем еще чуть-чуть вместе, – она положила ему голову на грудь. – Жаль, что у нас все так получилось, а вернее, не получилось. – Альбина неожиданно оттолкнула Панкратова и завопила во весь голос: – Степанида! Где ты там есть? Мужика, что ли, не видела, совсем сбрендила баба.

Вошла опять с подносом испуганная нянечка. Робко произнесла:

– Можно, Альбина Георгиевна?

– Давно уже нужно, а то твой любимый доктор Андрей Викторович того и гляди скончается от голода. И ты будешь в этом виновата, имей в виду.